- Хорошо. А тебе я кто?
- А кто ты мне?
Они помолчали, глядя друг другу в глаза.
- Вот на том и остановимся, — заключил он.
До приезда родственников он, ничего не оставляя случаю, проконтролировал территорию на предмет сокрытия следов изысков и эксцессов - ему не хотелось, чтобы Эвелина наткнулась на некоторые аксессуары быта Берты, или Рита, любившая шарить по углам, обнаружила в горне чьи-то недогоревшие зубы. Автомобильный хлам, непригодный к переплавке, он давно сплавил в ближайший омут недалекой речки, а чистый металл стоял в аккуратных болванках в кузнице, ожидая нового рождения в огне. Он скормил собакам остатки замороженного мяса, выбросил увядшие без употребления розги и еще раз протер полы в помещениях хлорированной водой — теперь он был чист перед Богом и людьми. Берта продолжала носить его джинсы, его белье носки, свитер, ботинки и куртку, но Рита не так хорошо знала его гардероб, чтобы заметить это.
- Ты замел все следы, — заметила Берта, наблюдавшая его хлопоты. — Кроме следов на моей заднице.
- Еще остались? — удивился он.
- Еще как остались. Я полагаю, это последствия моего лечения?
- Да. Таня потребовала, чтобы я отхлестал тебя — для пользы дела.
- А ты больше ничего не делал — для пользы дела?
- Нет. А ты не полагаешь ли, что я изнасиловал тебя, бессознательную?
- Я не была так уж бессознательна, Я помню боль, но она, почему- то, связана в моих воспоминаниях с наслаждением.
- Наслаждение — это ослабленный вариант боли.
- А боль — это усиленный вариант наслаждения?
- Да. Нервный механизм, который задействован в том и другом случае — один и тот же. Недаром люди кричат и от боли, и от оргазма.
- А когда в механизме что-то перемыкает — получается мазохизм?
- Да. Но в этом механизме перемыкает все, причем — постоянно и изначально.
- Что ты имеешь в виду?
- Все. Человек — изначально неестественное существо, перманентный извращенец.
- Это как?
- Он может выжить только в искусственной среде — в микроклимате очага, печки или кондиционера. Чужая шкура, надетая для сугреву - это уже извращение. Так же, как и жрать мясо, имея зубной и пищеварительный аппарат, приспособленный для растительной пищи. Эти странные привычки сбили все естественные биоритмы, в том числе и сексуальный. Человек может трахаться в любое время года и научился множеству странных способов извлекать кайф из сексуального инстинкта.
- Например?
- Например, он изобрел поцелуй — чудовищное извращение с точки зрения любого нормального животного. И научился считать половые запахи отвратительными, хотя природа наделила человека специальными органами для выделения и распознавания этих запахов. Нюхать и лизать половые органы — это нормальный способ полового поведения для всех млекопитающих, а вот засовывать свой язык кому-то в рот — это извращение, такое же, как и привычка балдеть от синтетических дезодорантов. А венцом всех извращений является любовь — половой психоз, который выражается в ненормальной и хищнической фиксации на особи противоположного пола, мании. Но пика своей аморальности, по уровню злоумышления против норм Природы, любовь достигает в браке.
- Почему?
- Потому что брак является препятствием к нормальному размножению вида.
Берта рассмеялась:
- Нисколько не является.
- Это потому, — он ухмыльнулся, — что природная извращенность человека столь велика, что он научился аморально нарушать даже самые аморальные из своих институтов.
Они расхохотались вдвоем.
Над лесом давно уже взошла холодная луна, когда у ворот заурчал автомобильный мотор, залаяли собаки — прибыла делегация из Парижа.
- А вы не раскинете ли для меня картишки? — спросила Рита, отставляя пальчик и берясь за бокал привезенного с собою шампанского. Они сидели за представительски накрытым столом, Рита не сняла красных лаковых сапог, Эвелина, полуотвернувшись, мрачно смотрела в огонь голландской печи.
- Я не умею гадать, — ответила Берта.
- Как?! — Рита широко раскрыла великолепные, загнутые ресницы.
- Вы же, э-э-э… крестница цыганки. И не умеете гадать?
- А вы умеете пользоваться терафимом? — спросила Берта.
- Что?
Рита не поняла иностранного слова, но, учуяв подвох, сузила тигриные глаза.
- Это такая штука, которую ваши предки применяли для предсказания судьбы, — пояснила Берта.
Багровая волна начала заливать лицо Риты, от мраморной шеи.
- Не любим евреев? — наконец, выдавила она — самое глупое, что можно было сказать в данной ситуации.
- Отчего же? — Берта широко усмехнулась, увидев, что противник открылся, ее белые зубы сверкнули в пламени свечей. — Очень даже любим. Даже знаем, что такое терафим.
Он с удивлением покосился на нее, он не подозревал в этой женщине такой светской изощренности в фехтовании словами. Берта была одета в джинсы, толстые носки и застиранную ковбойку, но ее грудь распирала рубашку, у нее была тонкая талия, крепкая задница и стройные ноги — она всегда была во всеоружии. Эвелина посмотрела на нее с интересом.
- А как применяли терафим?
- Его ублажали жертвой, а потом вопрошали о будущем.
- Это был идол?
- Эвелина! — Рита не была сильна в еврейской истории, как, впрочем, и в любой другой истории, но надо было перехватить инициативу.
- Перестань заниматься глупостями, тебе есть о чем подумать! Серые, грозовые глаза Эвелины потемнели.
- Перестань затыкать мне рот!
- Не смей так разговаривать с матерью!
- Перестаньте! — он пристукнул ладонью об стол, тихо звякнул хрусталь. — Перелет на вас подействовал или недолет — но, по-моему, вам надо принять душ и лечь спать, а не наливаться шампанским.
- С каких это пор мы стали такие правильные? — насмешливо протянула Рита. — Ты хочешь поскорее отправить нас баиньки, чтобы как следует гульнуть со своей подружкой? Времени не было?
Так было всегда и все начиналось сначала, из любого момента жизни Рита легко соскальзывала в привычную стихию склоки, и ее могла остановить только пощечина или задирание юбки на голову. Впрочем, рука у нее была и у самой — тяжелая и быстрая, но, раздвинув ноги, она уже не могла на них устоять и падала на спину, надежно и быстро, открывая рот только для того, чтобы издать вопль оргазма, может быть, поэтому ее так часто валили на спину — чтоб заткнулась. Он хорошо знал оба способа и понимал, что в данной ситуации оба они неприменимы, но понятия не имел, как вести себя с Эвелиной. Рита увезла ее в Штаты, когда той едва исполнилось четыре года, в следующий раз он увидел дочь уже четырнадцатилетней, когда у нее впервые возникли проблемы с наркотой, потом - еще пару раз, но без всякого общения, — слишком много времени отнимала мама. Теперь Эвелине было семнадцать лет, и он не знал, как вести себя в присутствии этой, незнакомой, фактически, девушки.
- Не стоит так волноваться, — сказала Берта, обращаясь к Рите.
- Вы приехали к бывшему мужу, вы привезли дочь к отцу, а я здесь всего лишь в гостях. Мы сидим за столом, мы пьем хорошее шампанское, и никто не претендует ни на чье место под солнцем. Или под луной, — она усмехнулась. — Совсем не обязательно спать. А если вы хотите искупаться с дороги — я могу затопить баню. Хотите?
Рита была не настолько глупа, чтобы принять ход Берты за заискивание, но предложение позволяло ей выйти из ситуации, сохранив лицо и даже надменное выражение на нем.
- Хочу, — сказала она, подняв несколько располневший, но все еще римский подбородок.
- Ну вот и чудесно. А пока баня будет топиться, мы можем гульнуть коллективно, а не разбегаясь по углам. Я бы выпила водки.
- Бздите от шампанского? — не удержавшись, спросила Рита.
- Нет, — легко ответила Берта. — Но в вашем возрасте это может случиться.
И направилась к двери, не оставляя Рите времени для ответа, плечи Эвелины мелко затряслись. Стиснув зубы, он встал за водкой.
- Ну, принеси ей уже и соленый огурец, — нашлась Рита, прекрасно умевшая занюхивать самогонку рукавом, но было уже поздно — за Бертой захлопнулась дверь.
Баню можно было протопить и наскоро, электричеством, но Берта предпочла повозиться с дровами, видимо, для того, чтобы дать возможность Рите выпустить пар. Но выпустить пар из этого атомного котла могла только настоящая драка или настоящий перепихон, или настоящее гульбище, эта женщина могла уморить любого коня и уйти, оставляя за собой горящие избы и перевернутые трактора. И он выставил литр сумасшедшей крепости кальвадоса в смутной надежде, что до парилки дело не дойдет.
- Почему вы убежали? — крикнула Рита, когда Берта через полчаса, затопив баню, вернулась в дом. — Не надо меня бояться! Пусть мои враги меня боятся, а любовница моего любовника…
