– Скажешь, если какой-то пассаж тебе не понравится, – требовал он все чаще и чаще. А ей нравилось все. У нее начинало чаще биться сердце, когда он играл, и даже волоски на руках и ногах вставали дыбом… При этом она не отличала его произведения одно от другого, не говоря уже об отдельных пассажах.
В то утро он ничего не ел, только сидел за роялем, время от времени проигрывая какой-нибудь аккорд, задумываясь над ним на одну-две минуты, словно пытаясь глубоко запечатлеть этот звук в своем мозгу. Она спрашивала себя, почему он не делал этого раньше, но ничего не говорила. В половину девятого он прекратил это занятие, взял свои бумаги, папку, набитую нотными тетрадями, куртку и собрался уходить. Она на прощание крепко обняла его и символически плюнула на счастье через его левое плечо. Он устало улыбнулся и исчез. В половину шестого Фрэнки пришел домой. По тому, как поворачивался ключ в замке, она поняла, что он выдержал экзамен. Он бросился к ней, обнял, поднял на руки и закружился по комнате.
– Детские игрушки, – сказал он вне себя от счастья. – Если бы я знал, то не изводил бы себя так. Давай пойдем куда-нибудь, это надо отпраздновать.
Они засели в маленьком ресторанчике «Вельтлатерне», съели два огромных бифштекса с кровью с жареной картошкой и салатом, а к ним выпили две бутылки вина. Сара так устала, что с трудом поднялась по лестнице. Фрэнки почти донес ее на руках до кровати, где она моментально уснула. Сам он засел в своей комнате и выкурил три сигареты с травкой подряд, так что вскоре уже не мог отличать, где пол, а где потолок, упал под рояль и уснул.
Фрэнки занялся поиском работы. Первым, что ему предложили, было место органиста в церкви Святой Агнессы, но работать там у него не было никакого желания. Ему не хотелось по воскресеньям вставать бог знает в какую рань, чтобы в восемь утра уже сидеть в холодной церкви и играть церковные песни для кучки старых женщин. Проводившиеся время от времени органные концерты были бесплатными, а как пианист он еще не сделал себе имени.
Сара предложила ему попытаться поработать пианистом в баре гостиницы, но Фрэнки отказался. Каждый вечер играть «журчащую музыку», на которую никто не обращает внимания и которую никто по-настоящему не слушает, – нет, не для этого он получал высшее образование.
Итак, он оставался дома, часами сидел за роялем и без перерыва сочинял музыку. Горы листов заполнялись нотами, а Фрэнки неутомимо работал, хотя у него не было ни малейшего шанса продать хотя бы пару своих композиций.
Иногда он сочинял музыку ночами напролет. Когда Сара на следующее утро приходила в комнату, он чаще всего лежал головой на клавишах рояля и спал. Тяжелый сладковатый запах марихуаны наполнял комнату, горы пивных бутылок валялись вокруг, а расставленные по всей комнате пепельницы были до краев забиты окурками.
– Отстань, – говорил он Саре, стоило лишь ей затронуть эту тему. – Мне время от времени нужно это для вдохновения. Ты не представляешь, какие мелодии рождаются, когда я выкурю пару сигарет с марихуаной! Они гениальные. Я убежден в этом. Они сами по себе возникают в голове, и мне остается только записать их на бумаге. Не нужно считать, комбинировать, искать гармонию – они совершенны сами по себе. Это дар, Сара, так что оставь меня в покое. Я же никому ничего плохого не делаю.
Сара оставила его в покое. Она больше ничего не говорила, но ночи, когда он не ложился в постель и она находила его где-нибудь в квартире, случались все чаще.
В тот вечер в пятницу, после семинара по Бюхнеру, Сара пришла из университета в шесть часов и оглушительную музыку услышала еще на лестничной площадке. Она открыла дверь, и в нос ей ударил резкий запах марихуаны. Возле рояля как сумасшедший танцевал Фрэнки. Он вздымал руки вверх, задирал голову и вращал бедрами.
– Ты что, ненормальный? – закричала Сара. – Перестань!
Взмахом руки Фрэнки смел книги с полки.
– Ты что, совсем рехнулся? – крикнула она еще громче, но Фрэнки продолжал буянить.
Сара скрылась в своей комнате и заперла дверь.
Среди ночи она встала и пошла в кухню. Выпила стакан молока и сгрызла кусочек пармезана. «Чудесная ситуация, – подумала она, – просто великолепная!» И от всего этого ей стало просто тошно.
Сара ждала, что ей в голову придет какая-нибудь идея, как изменить жизнь, но вместо этого в кухню пришел Фрэнки, взял бутылку пива и уселся рядом с ней.
Он ничего не говорил, только смотрел на нее. После бесконечно долгого молчания он сказал:
– Давай выкладывай.
– Дерьмово, Фрэнки. Я беременна, – пробормотала она, указательным пальцем собирая крошки сыра на столе.
– Хей! – закричал он. – Это фантастика! Классно!
Он подхватил ее на руки и принялся танцевать. В конце концов у нее закружилась голова и она попросила снова посадить ее на стул.
– Ты давно об этом знаешь?
– Со вчерашнего дня.
– У меня в голове не укладывается…
Он вынул из холодильника бутылку шампанского, поцеловал Сару в губы и выстрелил пробкой в потолок.
На следующее утро он накрыл стол не просто прекрасно, а что называется по-праздничному, раздобыл цветы и поставил на стол маленькую коробочку с сережками, которые собирался подарить ей только на Рождество. Когда Сара с растрепанными волосами и в его пижаме босиком вышла к столу, он сказал, что она неотразима. Глаза ее засияли, когда она увидела сюрприз.
Она была ему бесконечно благодарна и чувствовала себя в полной безопасности. Фрэнки усадил ее к себе на колени.
– Я люблю тебя, – прошептал он ей на ухо. – И перед Богом клянусь, что никогда тебя не отпущу. Я буду с тобой и буду жить для тебя до конца своих дней.
С этого дня Фрэнки прекратил сочинять музыку и интенсивно занялся своим трудоустройством. Он согласен был на любую работу, имеющую хоть отдаленное отношение к музыке. Теперь ему надо было содержать семью, и он перестал быть привередливым. Вскоре он получил предложение – играть на аккордеоне в маленьком французском ресторане. Не на сцене, а просто в качестве музыкального фона для ужинающих гостей. Шесть раз в неделю, с восьми вечера до часа ночи. Фрэнки принял предложение.
Сара теперь все вечера проводила дома одна. Она много читала, но совсем забросила учебу. У нее было ощущение, что все ее силы сконцентрировались в животе и это стало причиной того, что в голове образовался вакуум. Ей не удавалось ничего запомнить, она потеряла ко всему интерес и все чаще впадала в депрессию.
Фрэнки должен был приходить домой после часа ночи, но никогда не возвращался раньше четырех. А иногда даже в пять или в шесть.
Сара лежала на диване и читала. Зазвонил телефон. Она взглянула на часы. Десять минут двенадцатого. Это могла быть только мать, она часто звонила в такое время.
– Добрый вечер, дитя мое, – сказала Регина. – Надеюсь, я тебя не разбудила?
– Нет, я читала.
– Это меня радует.
– У вас все в порядке?
– Да. А у вас?
– У нас тоже.
– Как дела у Фрэнки?
Этим вопросом Регина регулярно приводила Сару в бешенство.
– Спроси его сама, – холодно ответила она. – Позвони ему около четырех утра, может быть, он как раз вернется домой. Или в час дня. Он в это время чаще всего завтракает и, не считая перегара, бывает относительно трезвым.
– Как ты можешь так отзываться о нем? – обиженно спросила мать. – Фрэнки – человек искусства. Жаль, что он еще не нашел работы, которая соответствовала бы его дарованию.
– Ты даже не спросишь, как у меня дела?
– Я и спрашиваю, как у тебя дела.
– Нет, не спрашиваешь.
– Так как у тебя дела?
– Плохо.
– Боже, дитя мое! А что такое?
– У меня болит живот, мама. Постоянно болит живот. Разве это нормально?
– "Нет, это ненормально. – Мать вдруг стала не раздраженной и обиженной, а необычно спокойной и сдержанной. – Ты была у врача?
– Конечно, я была у врача! – Сара снова разозлилась. – Я хожу к врачу чаще, чем к булочнику.
– И что он говорит?
– Что я должна себя беречь. Баста. И поэтому я валяюсь здесь и медленно, но верно схожу с ума. В квартире хаос, я хочу что-нибудь сделать, но не могу, потому что постоянно боюсь, что с ребенком что-то не в порядке.
– А разве Фрэнки тебе не помогает?
– Практически нет. Он делает только то, что считает нужным. А это не так уж много. Если он сотрет пыль с рояля, то думает, что осилил грандиозную уборку.
– Я не могу поверить, что Фрэнки такой.
Сара положила трубку. У нее было такое чувство, что ее покинули Бог и весь мир.
Полтора часа спустя она надела шубу из искусственного меха, взяла перчатки и шарф и вышла из квартиры.
На улице было не меньше пятнадцати градусов мороза, свистел резкий, порывистый ветер. Сара не стала заходить в ресторан: она решила сделать Фрэнки сюрприз, когда он выйдет на улицу. Она встала за деревьями, откуда был хорошо виден вход. Было уже около часу ночи, и она ужасно замерзла, когда услышала грустные звуки аккордеона. «Non, je ne regrette rien» [8] Эдит Пиаф.
