Сандерс взглянул на Гейл. Когда он снова обернулся к решетчатой двери, то вдруг обнаружил, что смотрит в лицо самого большого человека, какого когда-либо встречал.
Он был почти семи футов росту, с грудью столь широкой, что рубашка расползалась по швам. Черные, коротко остриженные волосы образовывали острый мыс на середине его лба. Посредине тонкого и длинного носа виднелась вмятина, как если бы он был когда-то проломлен и не вправлен должным образом. Лицо имело треугольную форму: широкие скулы над впалыми щеками, тонкогубый рот над острым, выдающимся подбородком. Кожа была коричневой и сухой, похожей на пережаренный бекон. Лишь глаза, светлые, бледно-голубые, выдавали присутствие в этом человеке не только индейской крови.
– Мы не туристы, – сказал Сандерс. – Человек в “Апельсиновой роще” сказал, что, может быть, вам захочется взглянуть на некоторые вещи, которые мы сняли с корабля.
– Что за человек?
– Портье.
– Бриско, – сказал Трис. – Я не принадлежу к числу его чертовых коридорных.
– Он сказал только, что никто, кроме вас, не сможет помочь нам, а вы можете.
– Какой корабль?
– “Голиаф”.
– На этой шаланде не может быть ничего стоящего. Даже если и есть, пока никто ничего такого там не обнаружил. – Трис поверх их голов посмотрел на мопеды. – Вы проделали весь путь на этих развалюхах?
– Да.
– Хорошо, так что же вы нашли? – Трис открыл защелку на решетчатой двери и вышел на дорожку, закрыв дверь за собой. – Это все здесь? – спросил он, указывая на полотенце в руке Гейл.
– Да.
Гейл передала ему узел. Трис присел на корточки, положил узел на дорожку, развязал и оглядел ложки и вилки, оловянную чашку, бритву и масленку.
– Это мусор с “Голиафа”, без сомнения. – Он выпрямился. – Вы получили ответ на свой вопрос. Стоило ли из-за этого ехать сюда?
Сандерс заметил:
– Есть еще одна вещица.
Он кивнул Гейл, она вынула ампулу из кармана своей рубашки и передала ее Трису.
Трис положил ампулу себе на ладонь. Он уставился на нее, не проронив ни слова. Сандерс заметил, как ходят желваки на его челюстях, как будто он скрежещет зубами.
Наконец Трис зажал ампулу в кулаке. Он поднял голову и взглянул на море.
– Проклятье! – сказал он. – Тридцать два года, и наконец все оказывается правдой.
– Что...
Трис обернулся к Сандерсу, оборвав его вопрос:
– Кто еще видел эту вещь?
– Ну... – запинаясь, начал Сандерс.
– Я спрашиваю, кто еще?
– Прошлым вечером, – сказал Сандерс, – какой-то человек пытался купить ее у нас. Темнокожий. Сказал, что его интересует стекло. А еще эту вещь видел официант из отеля.
Трис засмеялся зло и презрительно.
– Стекло. – Он поднес кулак к лицу Сандерса и разжал пальцы, заставляя его взглянуть на ампулу. – Вы знаете, что там внутри? Морфин, чистый и благостный, и его здесь хватит, чтобы устроить человеку праздник на целую неделю там, на звездах. Неудивительно, что кто-то пытался купить его у вас. Это доказательство одной легенды.
– Какой легенды?
Трис поглядел на Сандерса, на Гейл, затем снова на Сандерса.
– Я бы даже и не подумал рассказывать вам ее, но теперь, когда им стало известно, что вы нашли ампулу, они все равно скоро сообщат вам эту легенду. Пошли.
Они последовали за Трисом в заднюю часть дома. Он повел их в кухню, большую и просторную, с видом на море. Повсюду – на скамьях и круглом столе – были разбросаны бутылки и сосуды с химикалиями, горелки Бунзена и инструменты: зубоврачебные буры, щипцы, ножи, молотки, долота. Он подвел их к стульям, стоящим вокруг стола.
У Гейл пересохло в горле, и она спросила:
– Можно стакан воды?
– Если мне удастся найти стакан, – сказал Трис, роясь в куче на стойке.
Гейл увидела на столе стакан, наполовину заполненный жидкостью.
– Это годится, – сказала она и хотела дотянуться до стакана. – Только чтобы вода была не холодной.
Трис наблюдал за ней, ожидая, когда стакан окажется всего в дюйме от ее рта. Затем рассмеялся:
– Боже, девочка, не пейте оттуда. Один глоток – и вас впишут в книгу истории.
Гейл опешила:
– Что это?
– Соляная кислота. Прочищает кишки, это точно. – Он нашел стакан, наполнил его водой из-под крана и протянул ей. – Вот. Это добавит вам только ржавчины.
Сандерс услышал у себя за спиной ворчание. Он обернулся, не зная, чего ожидать, и увидел сидевшую на подоконнике собаку из породы терьеров, среднего размера, с лохматой мордой. Она угрожающе рычала на него.
Трис успокоил ее:
– Все в порядке, Шарлотта, глупая ты сука.
Глаза собаки неотрывно следили за Сандерсом. Она зарычала снова.
– Я сказал, что все в порядке!
Трис выхватил стакан из рук Гейл и плеснул водой в собачью морду. Собака поджала хвост и слизнула воду с усов.
– Будь умницей. Это не туристы. По крайней мере, сейчас не туристы.
Собака спрыгнула с подоконника и начала обнюхивать брюки Сандерса.
– Она чувствует себя оскорбленной, потому что вы вошли сюда, а она вас не заметила, – сказал Трис, – Она любит сперва облизать гостя.
– Она действительно кусается? – спросила Гейл, следя, как холодный нос собаки исследует колено Сандерса.
– Надеюсь, что да. Она породистая, тренированная на туристах. – Трис оперся об стену и поинтересовался: – Что вам известно о “Голиафе”?
– Вообще-то ничего, – ответила Гейл.
– Быть может, одна вещь, – произнес Сандерс. – Спасатель на берегу сказал, что на нем, как известно, перевозили боеприпасы.
– Ага, – сказал Трис. – И это тоже. “Голиаф” – грузовой деревянный парусный корабль, снабжавший провиантом и всякими товарами Европу во время второй мировой войны. Имело смысл перевозить грузы на деревянных судах: несмотря на их тихоходность, они не притягивали магнитные мины, а идя под парусами, не производили шума, различаемого подводными лодками. “Голиаф” был всегда сильно нагружен. В его декларации были записаны тонны боеприпасов и медицинских препаратов. Он затонул осенью 1943-го, сломал хребет на скалах, рассыпав все свои внутренности на многие мили вокруг места крушения. В течение нескольких недель люди набрасывались на любую чертову чепуху, которая всегда валяется на пляже. Я спускался в него два-три раза в пятидесятые годы и снял тонну меди – глубинные заряды и артиллерийские снаряды. По всему дну была раскидана радиоаппаратура. Вы никогда не видели ничего подобного. Но никто не нашел никаких медицинских препаратов.
– А что они должны были из себя представлять? – спросила Гейл.
– Ничего нельзя сказать с уверенностью. В декларации было сказано: медицинские препараты, и точка. Это могло быть что угодно: сульфамидные препараты, перевязочный материал, йод, хлороформ... Через пару лет после войны, кажется, это было в сорок седьмом, кошмарный ураган разбил “Голиаф” в щепки. Большинство людей после этого забыли о нем, но не все.
– Портье рассказал нам, что один человек спасся, – перебил его Сандерс.
– Да, один спасся. Он был в состоянии не лучшем, чем корабль, но выжил. Некоторое время после выхода из госпиталя он продавал вещички с “Голиафа”, а за выпивку рассказывал байки о крушении. Однажды вечером, прилично напившись, он наплел кучу чепухи о целом состоянии в наркотиках, бывших на борту “Голиафа”. “Тысячи и тысячи ампул морфина и опия, – сказал он, – упакованные в коробки из-под сигар”. Он объявил, что нес личную ответственность за них, говорил, что знает, где они находятся, но не доверился ни одному человеку. Днем позже его подловили и избили люди, которым хотелось побольше узнать о тех наркотиках. Он клялся, что не помнит, о чем говорил, уверял, что не знает ничего о наркотиках вообще. Он никогда не повторял этот рассказ. Но и одного раза оказалось достаточно. Слухи распространялись, и вскоре уже говорили, что на дне лежат наркотики на сумму в десять миллионов долларов. Люди искали. Бог мой, они препарировали остов корабля всеми мыслимыми средствами, исключая разве только пинцеты, но ни разу не нашли ни одной ампулы. По крайней мере, до сих пор.
– Почему же одна из них выплыла теперь?
– Морское дно подобно живому существу. У него свои причуды и капризы. Оно обожает дурачить вас и находится все время в движении. Шторм меняет его лицо, изменение в течениях может вывернуть его наизнанку. Однажды вы нырнете на место кораблекрушения и не найдете ничего. Потом вдруг на целую ночь задует ветер, и на следующий день в том же самом месте вы обнаружите целый ковер из золотых монет. Такое случается. А в последние шесть недель у нас здесь было четыре вполне приличных шторма.
– Дэвид думает, что эта ампула могла вынырнуть из лазарета, – сказала Гейл.
– На “Голиафе” не было лазарета. Возможно, они возили лекарства для команды, и, если бы это был любой другой корабль, я тоже подумал бы, что ампула выпала из судовой аптечки. Но не на этом судне. Следует надеяться, что вы нашли одну и единственную ампулу, оставшуюся на судне.
