— Спасибо, — Тильда пожала руку своему шефу и повернулась к другому мужчине, с кустистыми бровями и редеющими черными волосами: — Тильда Давидсон.
— Ханс Майнер.
Рукопожатие было коротким и сухим.
— Мы с вами будем работать здесь вдвоем.
«И не похоже, что ты этому рад», — подумала Тильда. Она открыла рот, намереваясь сказать что-нибудь любезное, но Майнер ее опередил, сообщив:
— Я здесь почти не бываю. Большую часть времени провожу в Боргхольме, но тут у меня тоже будет рабочий стол.
Он улыбнулся комиссару и сел на стул.
— Вот как, — сказала Тильда, только сейчас осознавшая, как одиноко ей будет работать на новом участке. — Какое-то особое дело?
— Можно и так сказать, — ответил Майнер, выглядывая в окно. — Наркотики, разумеется. На острове они тоже есть, как и везде.
— Это твой стол, Тильда, — Хольмблад показал на стол у окна. — У вас будут компьютеры, факс, рация и телефон.
— О'кей.
— Вам не придется много сидеть в участке, — продолжал Хольмблад. — Скорее наоборот. Не забывайте о полицейской реформе. Вас должны видеть в деле. Нарушения правил дорожного движения, драки, мелкие кражи и крупные кражи со взломом. И разумеется, подростковая преступность.
— Я уже остановила один форсированный мопед по дороге сюда, — сообщила Тильда.
— Молодец, — одобрительно кивнул начальник полиции, — ты им показала, что полиции нужно бояться. На следующей неделе мы официально откроем участок. Пресса приглашена. Газеты, местное радио… Придешь?
— Конечно.
— Ну и чудесно. И еще… Я знаю, что прежде ты работала в Вэкшо, но тут тебе придется работать самостоятельно. В этом есть и плюсы, и минусы. Ты сама можешь планировать свой рабочий день, но это означает и большую ответственность. Отсюда до Боргхольма полчаса езды, так что, если что-то случится, не стоит рассчитывать на то, что подкрепление прибудет сразу же.
Тильда кивнула:
— В полицейской школе мы прорабатывали такие ситуации. Учителя…
Майнер хмыкнул.
— Учителя понятия не имеют о реальной работе, — сказал он.
— А мне они показались достаточно компетентными, — отрезала Тильда.
Она ненавидела такое обращение, это было все равно что сидеть на заднем сиденье в полицейском автобусе и молча слушать старших, как полагается молодым полицейским.
Хольмблад внимательно посмотрел на нее и произнес:
— Важно, чтобы ты не забывала о больших расстояниях на острове, отправляясь одна на задание.
Она снова кивнула, сказав:
— Надеюсь, я справлюсь.
Начальник полиции намеревался продолжить инструктаж, но тут на стене зазвонил телефон.
— Я возьму, — сказал он и в два шага пересек комнату. — Наверняка это из Кальмара.
Он снял трубку и сказал:
— Полицейский участок Марнэса, Хольмблад.
Прослушав сообщение, комиссар спросил:
— Где?
Получив ответ, он произнес:
— Вот как… Мы приедем.
И повесил трубку. Потом сказал:
— Звонили из Боргхольма. К ним поступил сигнал о смертельном случае на севере Эланда.
Майнер вскочил со стула.
— Где?
— У маяков Олудден. Кто-нибудь знает, где это?
— На юге, — ответил Майнер. — Семь или восемь километров.
— Тогда возьмем машину. «Скорая» уже в пути. Похоже, речь шла об утопленнице.
С постройкой маяков в Олуддене все — и жители окрестных деревень, и моряки — стали чувствовать себя безопаснее. По крайней мере, так считали те мужчины, что строили эти маяки: они думали, что они заботятся о безопасности. Женщины знали, что это не так.
Смерть была еще ближе, чем раньше. Она пришла к ним в дома.
На стене сеновала под самым потолком кто-то вырезал на дереве надпись «Любимая Каролина 1868». Каролина была мертва уже больше ста лет, но она прошептала мне из стен о том, как было на Олуддене в старые добрые времена…
Мирья Рамбе
Дом просто огромный. Чештин идет из комнаты в комнату в поисках Каролины, но в доме слишком много мест, чтобы спрятаться. Слишком много комнат, слишком много шкафов.
Скоро налетит ветер: воздух насыщен влагой, и Чештин знает, что ей нужно спешить. Прочному дому не страшны сильные ветры. Но маленькие люди беспомощны перед его силой. Вот почему каждый раз они прячутся дома у камина и ждут, пока ветер стихнет.
За холодным неурожайным летом последовала суровая зима. Была первая неделя февраля, и ни у кого не было желания выходить на мороз. Но смотрители маяка должны работать в любую погоду, и сегодня все здоровые мужчины, кроме смотрителя Карлсона, готовят маяки к зимнему шторму.
Женщины остались на хуторе, только Каролины нигде не было видно. Чештин искала ее во всех комнатах и даже на чердаке. Она не могла спросить ни других служанок, ни жен смотрителей маяков, потому что те ничего не знают о состоянии Каролины. Может, подозревают, но не знают наверняка.
Каролине восемнадцать лет — она на два года моложе Чештин. Обе они прислуживают в доме смотрителя маяка Свена Карлсона. Каролина общительная и доверчивая, она напоминает Фину, старшую сестру Чештин, уехавшую жить в Америку. Но из-за своей доверчивости Каролина часто попадает в неприятности. В последнее время она чувствовала себя неважно, и только Чештин было об этом известно.
Каролина не могла покинуть хутор и уйти в лес, потому что знала о приближении шторма. Но что, если она все равно решилась? Чештин вышла на улицу. В заснеженном дворе бушует ветер, предвестник шторма.
Внезапно до нее доносится крик.
Это не ветер.
Это женский крик.
Ветер ударяет Чештин в грудь, заставляя девушку согнуться; она бежит к коровнику и входит внутрь.
Коровы нервно перетаптываются на месте, пока Чештин осматривает стойла. Никого. Она поднимается по крутой лестнице на сеновал. Холод пробирает до костей.
Что-то шевелится у стены в тени стога с сеном.
Это Каролина. Она лежит на полу под грязным покрывалом и едва дышит. С губ ее слетают еле слышные стоны. В глазах отражается стыд.
— Чештин… Мне кажется, это случилось, — говорит она. — Я думаю, оно вышло.
Чештин опускается на колени.
— Там есть что-то? — шепчет Каролина. — Или только кровь?
Покрывало на ее ногах пропиталось кровью. Чештин приподнимает край и кивает.
— Да, — говорит она, — ты родила.
— Он живой?
— Нет, он… не сформировался… он уродец…
Чештин склоняется над бледной подругой, спрашивает:
— Как ты?
Каролина прячет глаза.
— Он умер некрещеным, — бормочет она. — Надо похоронить его в освященной земле… чтобы он не вернулся. Его обязательно надо похоронить…
— Мы не можем, — возражает Чештин. — Шторм начинается. Мы умрем, если выйдем в такую погоду.
— Мы должны его спрятать, — шепчет Каролина, ловя ртом воздух. — Они решат, что я шлюха… Что я хотела убить его…
— Не важно, что они подумают, — говорит Чештин. Накрывая ладонью горячий лоб Каролины, она тихо добавляет: — Я получила письмо от сестры. Она хочет, чтобы я приехала к ней в Америку. В Чикаго.
Каролина не слышит. Дыхание ее становится учащенным, но Чештин все равно продолжает:
— Я через Атлантику поеду в Нью-Йорк и оттуда дальше. Она пришлет мне деньги на билет. — Чештин склоняется ниже: — И ты можешь поехать со мной, Каролина. Хочешь?
Каролина не отвечает. Она больше не пытается дышать. Вместе с воздухом ее покидает жизнь. Теперь Каролина лежит неподвижно с открытыми глазами. На сеновале тихо, как на кладбище.
— Я скоро вернусь, — со слезами на глазах шепчет Чештин.
Она заворачивает то, что лежит на полу, в покрывало и поднимается, сжимая сверток в руках.
Выходит во двор, где свирепствует ветер, и идет к дому для слуг. Заходит в свою комнатку, увязывает в тюк свои вещи и вещи Каролины и надевает на себя все, что можно, чтобы спастись от ветра.
Затем Чештин идет в обеденный зал, освещенный свечами. Там тепло от печки. В кресле за столом сидит смотритель маяка Свен Карлсон. Живот его распирает черную униформу и свешивается через ремень.
Государственный служащий, Свен Карлсон относится к самым привилегированным членам общества. У него своя скамья в церкви в Рёрбю. Рядом с ним восседает жена Анна на стуле с мягкой обивкой. Служанки стоят у стены, а в углу сидит Старая Сара, из бедных крестьян в Рёрбю, за заботу о которой смотритель маяка заплатил самую низкую цену на аукционе.
— Где это мы были? — спрашивает хозяйка при виде Чештин. У нее от природы высокий и резкий голос, но сейчас она еще и кричит, чтобы ветер, бушующий на улице, не заглушил ее слова.
Чештин проходит в центр комнаты и останавливается. Она думает о своей сестре в Америке.
Потом нагибается и кладет сверток на стол перед Свеном Карлсоном.
