Мишель Ловрик - Венецианский эликсир

В этот момент она быстро перебегает улицу и прячется за стеной у подножия моста, глядя на опустевшую улицу Карампани, сперва убедившись, что таверна «Посте Вечие» закрылась на ночь. Мать морщится, заметив, что из ее широких дымоходов все еще струится дымок, хотя лампы потушены и стоит мертвая тишина. Она поворачивается к таверне спиной и прислушивается.

С другой стороны моста слышатся шаги. Мать считает их. Когда счет достигает шестнадцати, появляется смутный силуэт отца.

Он смотрит на листок бумаги, который снова достал из сумки, повернувшись спиной к Карампани. Он сбит с толку. Развернувшись, он начинает спускаться по ступенькам, возвращаясь к рынку. Мать снова принимается считать его шаги. Досчитав до одиннадцати, она выскальзывает из-за моста и останавливается у отца за спиной.

Она набрасывается на него, нанося быстрые удары сосулькой.

Повернувшись и узнав ее, он не произносит ни звука, лишь слабо и глупо улыбается, словно понимая, что это его вина, или пытаясь умилостивить ее.

Он вдвое больше ее, но первый быстрый удар пробил его шею. Он хватается рукой за горло, будто пытаясь удержать кровь, толчками вытекающую из раны.

Подняв руку, он видит темные потеки крови на пальцах. Потом он переводит взгляд на нее и оружие, которым она его ранила. Он удивленно поднимает брови, давая понять, что ледяной нож поразил его как оригинальная задумка. Он бы гордился таким изобретением, оружием, которое никогда не смогло бы привести ищеек к убийце. Он признает его достойным инструментом для своей профессии.

Она отступает на шаг и смотрит на него.

Внезапно он чувствует сильную усталость, не только из-за раны, но и из-за обильных любовных утех последних двух дней и, вероятно, из-за веса воспоминаний, которые навалились на него после их неожиданной встречи. Словно он не может заставить себя вступить с ней в еще один конфликт, даже для того, чтобы попытаться урезонить или попросить о пощаде. Он даже не говорит ей обо мне.

Он опускается на землю и переворачивается на спину за балюстрадой моста в дальнем углу Кампо де ла Пескария среди остатков фруктов и гниющей рыбы. Она подходит к нему, оглядывается, чтобы убедиться, что никто их не видел, даже случайный прохожий.

Сжимая сосульку, она глядит ему в лицо. Откинув отворот пальто, она разрывает на нем рубашку и быстро вонзает сосульку меж ребер, пока она полностью не погружается в плоть. Отец шумно дышит, не отводя взгляда от ее лица.

Потом, пока он тихо лежит, по всей видимости, стараясь приостановить действие ледяного оружия, она снимает с него сумку, поднимает с земли испачканный кровью листок, который он уронил, и запихивает его в сумку.

Мужчина не может пошевелиться. Однако он взглядом одобряет этот хитроумный ход, призванный сбить с толку тех, кто будет расследовать его убийство.

Он понимает, что никогда не будет отмщен.

Отец издает слабый стон, когда сосулька проникает глубже в тело.

Его глаза как бы говорят:

— Пожалуй, этого достаточно. Ты убила меня холодом. Я понимаю, что ты имеешь в виду.

Но нет, пока он еще жив, у нее в запасе имеется еще несколько метафор.

Это субботняя ночь, потому их окружают отбросы с фруктового рынка и гниющие остатки рыбы: кости, шелуха, плоть. Все вперемешку. Слышится слабый писк крыс. Мать роется в куче мусора, бросая его пригоршнями на тело отца, останавливаясь, лишь чтобы прочесть понимание на его перекошенном лице.

Он не зовет на помощь. Он не плачет и не извиняется, не просит прощения.

Она работает быстро, покрывая все его тело зловонными отбросами, оставив свободным лишь лицо.

Время от времени она проверяет, не умер ли он. Убедившись, что он еще жив, она кивает.

Когда его тело полностью скрывается под слоем мусора, она снова начинает рыться в отбросах, выбирая что-то и складывая себе на колени.

Мать снова проверяет, не умер ли отец. Увидев, что он еле дышит, она нагибается над его лицом.

Сначала она затыкает его ноздри костями трески, все еще покрытыми остатками плоти. В его уши она запихивает остатки гниющего осьминога, тщательно заталкивая их поглубже мизинцем, пока не слышит глухой стон, вырвавшийся из его груди. Наконец она кладет ему на губы остов краба, полусъеденный крысами, загнав его в рот резким ударом, ломая мужчине зубы. Отступив на шаг, она внимательно глядит на результат. Краб мерно поднимается и опускается в такт его дыханию, которое становится все менее заметным. Она вытягивает краба и заменяет его рыбиной, вставит ее таким образом, чтобы хвост торчал из его рта.

Теперь он никогда не сможет рассказать ей обо мне.

Лондон и Венеция, зима 1785–1786 гг.

Все основные персонажи книги выдуманы, хотя некоторые их имена позаимствованы из исторических источников и адаптированы. Несколько имен взято из пестрого мира шарлатанов. Существовал подлинный Валентин Грейтрейкс. Он был известным ирландским целителем, который, как говорили, умел лечить золотуху обычным наложением рук. Первенш — это имя героини одной из нравоучительных сказок, написанной в конце девятнадцатого столетия в качестве сопроводительного материала для тонизирующего средства на основе кокаина «Вин Мариани».

Тэбби Рант — так звали служанку в «Новом путеводителе по городу Бат» Кристофера Энсти[23] 1766 года выпуска. Это история одной семьи, посетившей этот город. Неудачливую Тэбби лечит известный доктор сэр Джон Хилл:

Большинство рецептов производства препаратов, с которых начинаются главы, взято из сборника Томаса Фуллера «Pharmacopoeia Extemporanea», вышедшего в 1710 году.

Песенка Зани основана на мотиве, взятом из газеты «Непогрешимый фигляр», популярном издании, печатавшемся на Блэкфрайерз.

В Лондоне действительно жил шарлатан, ездивший на белом пони с нарисованными фиолетовыми пятнами и махавший человеческой берцовой костью. Доктор Мартин ван Бутчелл также хранил забальзамированное тело усопшей первой жены, ожидая появления новой миссис ван Бутчелл. Рецепт ее бальзамирования я использовала при описании бальзамирования тела Тома.

Доктор Джеймс Грэм действительно создал на Адэлфи-террас в Храме здоровья Великое магнитно-электрическое небесное ложе Грэма в 1779 году. Это, конечно, поздновато, поскольку Певенш родилась намного раньше. Это ложе вполне могло несильно бить током, возбуждая пациентов. Грэм говорил, что женская яйцеклетка оплодотворяется электрическими разрядами, возникающими от естественного трения при половом акте. Грэм в работе помогала несравненная «Богиня здоровья и плодовитости». Некоторые источники утверждают, что эта «Вестина» была моделью, которая позже стала пресловутой леди Эммой Гамильтон. Предприятие Грэма обрело такую популярность, что в первые же три ночи после открытия девятьсот человек не пустили туда из-за толчеи. Но к 1784 году о Храме почти забыли и он был закрыт кредиторами Грэма.

Большинство шарлатанов распространяли рекламные листки, похожие на те, что описаны в романе, особенно после 1762 года, когда уличные вывески, признанные опасными для продуваемых ветрами улиц Лондона, были запрещены.

Как заметил ученый Дэвид Жентилкуоре, чтобы обезопасить себя, шарлатаны приписывали своим эликсирам целебные свойства, способные исцелить многие хвори. Кому-нибудь они наверняка могли помочь.

Симптомы, которые заставили Мимосину поверить в то, что она родила сына, основаны на популярной мудрости, распространенной в Италии со времен Средневековья. Подобные советы часто включали в пособия для замужних дам.

Недовольство Валентина Грейтрейкса неоправданным количеством налогов отражает размышления Адама Смита, писавшего об этом в своих работах. С 1775 по 1785 гг. шла война за независимость Америки, и власти оправдывали небывалые поборы военными издержками.

Силы правопорядка едва ли смогли помешать контрабандной деятельности Валентина. Докеров и контрабандистов, а также коррумпированных стражей редко тревожили констебли до самого возникновения речной полиции в 1798 году.

В 1789 году проводилась одна из больших ярмарок на льду. Тогда-то и произошел памятный случай, когда отломилась большая льдина с несколькими палатками. Однако в книге этот случай происходит несколькими годами ранее. В 1785 году также была суровая зима, когда сто пятнадцать дней стояла морозная погода.

Венецианская театральная труппа, с которой Мимосина прибывает в Лондон, является плодом моей фантазии, хотя итальянские актеры и ездили в Англию. Первые появились на подмостках туманного Альбиона в 1726 году. Лондонцы очень медленно привыкали к нравам итальянской театральной школы. Комедия дель арте первое время была подвергнута британскими властями строгой цензуре. Однако отдельные итальянские актеры бывали весьма популярны. Как певцы, так и танцоры часто приглашались лондонскими импресарио и постепенно сделали востребованной легкую итальянскую оперу.