Когда он принял душ и переоделся, было без двадцати шесть. Наигравшиеся мальчики вернулись домой, после чего все сели ужинать. Лэс увидел, что Терри поставила прибор для отца, и подумал, что она сделала это ради него.
Он не мог есть. Он нареза′л мясо на все более мелкие кусочки и намазывал масло на печеную картофелину, не пробуя ничего.
— Что? — переспросил он, когда с ним заговорил Джим.
— Пап, если дедушка не пройдет тест, ему дадут месяц, да?
Мышцы живота напряглись, когда Лэс поднял глаза на старшего сына. «Дадут месяц, да?» — последняя часть вопроса не умолкала в голове.
— О чем это ты говоришь? — спросил он.
— В учебнике по основам гражданского права написано, что старикам дается месяц на дожитие, если они не проходят тест. Это так?
— А вот и нет,— вмешался Томми.— Бабушка Гарри Сенкера получила письмо всего через две недели.
— Откуда ты знаешь? — спросил Джим девятилетнего брата.— Ты видел это письмо?
— Перестаньте,— сказал Лэс.
— А мне и не надо его видеть! — продолжал спорить Томми.— Гарри мне сказал, что...
— Перестаньте!
Оба мальчика вдруг посмотрели на его побелевшее лицо.
— Больше мы не будем об этом говорить,— сказал Лэс.
— Но что...
— Джимми,— предостерегающим тоном произнесла Терри.
Джимми посмотрел на мать и через миг вернулся к еде, и все они продолжили ужинать в молчании.
Смерть дедушки для них ничего не значит, горько думал Лэс, вообще ничего. Он проглотил комок в горле и попытался расслабить напряженные мышцы. «Ну да, а с чего бы она для них что-то значила? — сказал он себе.— Пока что им рано беспокоиться. К чему тревожить их раньше времени? Уже скоро они все поймут сами».
Когда в десять минут седьмого открылась и закрылась входная дверь, Лэс вскочил так поспешно, что опрокинул пустой стакан.
— Лэс, не надо,— сказала вдруг Терри, и он тотчас понял, что она права. Отцу не понравится, если он выскочит из кухни, засыпая его вопросами.
Он шлепнулся обратно на стул, глядя на свой почти не тронутый ужин, сердце в груди трепыхалось. Взявшись негнущимися пальцами за вилку, он услышал, как старик проходит по ковру в столовой и начинает подниматься наверх. Он посмотрел на Терри, ее горло дернулось.
Он не мог есть. Он сидел, тяжело дыша, и ковырялся в еде вилкой. Услышал, как наверху открылась дверь отцовской спальни.
И, когда Терри ставила на стол пирог, Лэс спешно извинился и встал.
Он был у подножия лестницы, когда дверь кухни резко распахнулась.
— Лэс,— услышал он ее встревоженный голос.
Он стоял молча, дожидаясь, когда она подойдет сама.
— Не лучше ли нам оставить его в покое? — спросила она.
— Но, милая, я...
— Лэс, если бы он сдал тест, он зашел бы на кухню и сказал нам.
— Милая, он же не знает, сдал или нет...
— Он знал бы, если бы сдал. Ведь он говорил нам в последние два раза. Если бы он сдал, он бы...
Голос ее угас, и она вздрогнула от того, как он на нее посмотрел. В наступившем тяжком молчании она услышала, как в окна вдруг забарабанил дождь.
Они долго смотрели друг на друга.
— Я иду наверх,— сказал он.
— Лэс,— пробормотала Терри.
— Я не стану говорить ничего, что может его расстроить,— сказал Лэс.— Я только...
Они еще секунду глядели друг на друга. Затем он развернулся и зашагал по ступенькам. Терри холодно смотрела ему вслед.
Лэс постоял минутку перед закрытой дверью, собираясь с духом. Я не стану расстраивать его, говорил он себе, не стану расстраивать.
Он осторожно постучал, задумавшись на миг, не совершает ли ошибку. Может, надо было оставить старика одного, думал он горестно.
Он услышал за дверью спальни шорох одеяла, затем ноги отца коснулись пола.
— Кто там? — раздался вопрос отца.
Лэс задержал дыхание.
— Это я, папа,— сказал он.
— Чего ты хочешь?
— Можно мне войти?
Внутри тишина.
— Сейчас...— ответил отец, и голос его прервался. Лэс услышал скрип кровати, шарканье ног по полу. Потом шорох бумаги, и звук осторожно задвигаемого в бюро ящика.
Наконец дверь открылась.
Том был в своем старом красном халате, наброшенном поверх костюма, он только снял ботинки и надел тапочки.
— Можно мне войти, папа? — тихонько повторил Лэс.
Отец мгновение колебался. Затем сказал:
— Заходи,— но это не было приглашением. Это означало скорее: «Это ведь твой дом, я не могу не впустить тебя».
Лэс хотел сказать отцу, что не собирался его беспокоить, но не смог. Он вошел и остановился на середине тонкого ковра.
— Присядь,— сказал отец, и Лэс опустился на стул с прямой спинкой, на которую отец вешал перед сном одежду. Отец дождался, пока Лэс сядет, после чего с кряхтеньем опустился на кровать.
Они долго смотрели друг на друга, и никто ничего не говорил — словно совершенно не знакомые люди, каждый надеялся, что разговор начнет другой. Как прошел тест? Лэс слышал, как эти слова крутятся у него в голове. Как прошел тест, как прошел тест? Он не мог заставить себя выговорить их вслух. Как прошел...
— Полагаю, ты хочешь знать, как... все было? — спросил тогда отец, делая над собой заметное усилие.
— Да,— сказал Лэс.— Я...— Он осекся.— Да,— повторил он и принялся ждать ответа.
Старик секунду смотрел в пол. Затем он неожиданно вскинул голову и с вызовом посмотрел на сына.
— А я не ходил,— сказал он.
Лэсу показалось, что из него вдруг вытекли на пол все жизненные силы. Он сидел не шевелясь и неотрывно смотрел на отца.
— И не собирался идти,— спешно продолжил отец.— Не собирался участвовать во всех этих глупостях. Ф-физические тесты, тесты на интеллект, раскладывание кубиков по д-доске и... бог знает что еще! Не собирался я туда идти.
Он умолк и сердитыми глазами посмотрел на сына, будто вызывая его сказать, что поступил неверно.
Однако Лэс ничего не мог сказать.
Прошло много времени. Лэс сглотнул комок в горле и сумел подобрать слова.
— И что ты... намереваешься делать?
— Не переживай об этом, не переживай,— сказал отец так, словно был почти благодарен ему за вопрос.— Не переживай о своем отце. Твой отец сумеет о себе позаботиться.
И Лэс вдруг снова услышал звук задвигающегося ящика, шуршание бумажного пакета. Он едва не обернулся к бюро, посмотреть, не лежит ли там пакет. У него дернулась голова, когда он подавил в себе это желание.
— Н-ну,— выговорил он, не догадываясь, насколько потрясенным и жалким выглядит сейчас.
— Не думай об этом,— снова заговорил отец, спокойно, почти мягко.— Это не твоя проблема, тебе не о чем беспокоиться. Совершенно не твоя проблема.
Но это была его проблема! Лэс слышал, как слова отдаются в мозгу. Однако он не произнес их вслух. Что-то в поведении старика не позволило ему, какой-то внутренний стержень, спокойное достоинство, которое Лэс не смел задеть.
— Я теперь хочу отдохнуть,— услышал он слова отца, и ему показалось, что его изо всех сил пнули в живот. Я хочу отдохнуть, хочу отдохнуть, слова долго отдавались эхом в длинных тоннелях мозга, пока Лэс вставал. Теперь я хочу отдохнуть, хочу отдохнуть...
Он понял, что идет к двери, а дойдя до нее, встает и оборачивается к отцу. Прощай. Слово застряло во рту.
И тогда его отец улыбнулся и сказал:
— Спокойной ночи, Лэсли.
— Папа...
Он ощутил на своей руке руку старика, сильнее, чем его, увереннее, эта рука успокаивала, ободряла его. Он ощутил, как отец взял его за плечо.
— Спокойной ночи, сынок.
И в этот миг, когда они стояли рядом, Лэс увидел из-за плеча старика смятый аптечный пакет, брошенный в угол, подальше от чужих глаз.
Потом он в безмолвном ужасе стоял в коридоре, слушая, как защелкивается замок, и понимал, что, хотя отец и не запер дверь, вход в его комнату для Лэса заказан.
Он долго стоял там, глядя на закрытую дверь, и его колотила неукротимая дрожь. Потом он пошел прочь.
Терри дожидалась его внизу лестницы, лицо у нее совершенно побелело. Она задала вопрос одним взглядом, и он спустился к ней.
— Он... не ходил,— вот и все, что сказал Лэс.
У нее из горла вырвался тревожный тоненький вскрик.
— Но...
— Он был в аптеке,— продолжал Лэс.— Я... я видел в углу комнаты пакет. Он кинул его туда, чтобы я не заметил, но я... заметил.
Показалось, что она сейчас кинется вверх по лестнице, но это было всего лишь мгновенное напряжение тела.
— Должно быть, он показал аптекарю письмо с приглашением на тест,— сказал Лэс.— И... аптекарь, наверное, продал ему... таблетки. Так часто поступают.
Они молча стояли в столовой, в окна колотил дождь.
— И что нам делать? — спросила она почти неслышно.
— Ничего,— пробормотал он. Горло его конвульсивно дернулось, он прерывисто вздохнул.— Ничего.
После чего он оцепенело побрел в кухню, чувствуя, как рука жены обнимает его, словно она силилась этим жестом передать ему свою любовь, потому что не могла о ней говорить.
