– Иначе он убил бы нас, – упрямо заметила она.
Сжав губы, Миллнер кивнул.
– Да, пожалуй.
Они снова не торопясь двинулись вперед.
– А кто был тот человек, который дал нам в поезде этот номер?
– Если бы я знал! – вздохнул Миллнер. – Возможно, он работал вместе с Патриком или Павлом Вейшем, но уверенности у меня нет. Было в нем что-то такое…
– Жутковатое, – закончила вместо него Хелен.
Миллнер кивнул.
Они снова помолчали, думая каждый о своем.
– У меня тоже есть вопрос, – наконец сказал он.
Теперь остановилась Хелен, глядя ему прямо в лицо. Он был выбрит, на щеке выделялся шрам. Тем не менее без бороды он выглядел гораздо лучше.
– Когда Патрик Вейш упомянул о том, что «Мона Лиза» из музея Прадо несет тайное послание, вы сказали что-то о «говорящих картинах».
Улыбка на губах Хелен замерла. Она быстро обернулась к Мэйделин, которая в данный момент надевала на голову взятые у входа наушники с аудиогидом.
– А почему вас это интересует? – вопросом на вопрос ответила она.
– Потому что в старинном дневнике, который вы нашли у Вейша-старшего, я читал о чем-то подобном. Его автор, Пачоли, писал о юноше, который жил с ним и Леонардо да Винчи, и этот юноша, судя по всему, тоже утверждал, что «Мона Лиза» поет или разговаривает. Ну, я имею в виду картину. Кроме того, он утверждал, что слышит краски. А еще он говорил, что нарисовал картину, в которой спрятал послание. Речь шла, по всей видимости, о другой «Моне Лизе», которую спустя пятьсот лет выставили в музее Прадо. – Он умолк, увидев удивление на лице Хелен, улыбнулся и добавил: – Я знаю, это звучит безумно…
Хелен пошла дальше, чтобы не потерять из виду Мэйделин. Никому прежде она не рассказывала об этом.
– Я тоже это умею, – наконец произнесла она, когда Миллнер догнал ее.
Удивленный, он остановился и взял ее за руку.
– Что?
– Слышать цвета и видеть звуки. Когда я слышу чьи-то слова, перед моим внутренним взором возникают цвета и оттенки. И наоборот, я слышу звуки, когда вижу краски. Однако же обычно это не речь и уж тем более не мелодия… – Хелен умолкла на миг, а затем продолжила: – Это называется синестезия, а таких, как я, называют синестетами. Сочетание чувств, аномалия мозга. Когда мне делали МРТ, это изменение даже удалось увидеть. В конце концов, это можно представить себе таким образом: когда в моем мозгу активируется один орган чувств, затрагивается и другой. Прихоть природы, которая иногда может свести с ума. Например, ваша речь для меня обычно ассоциируется с оттенком красного дерева, время от времени – с оттенками бронзы.
Миллнер удивленно уставился на нее.
– Цвет красного дерева? – недоуменно переспросил он. – Что ж, в любом случае лучше, чем розовый.
Хелен невольно усмехнулась.
– Ничего не могу с этим поделать.
Миллнер наморщил лоб.
– Что вы имели в виду, когда сказали, что при виде красок обычно не слышите слов, не говоря уже о мелодии? – спросил он.
Хелен помолчала.
– Это прозвучит странно, но феномен синестезии еще до конца не изучен… Я могла бы убедить руководство института начать соответствующий проект с моим участием. В последнее время при виде определенных цветов я слышала целые фразы.
– При виде определенных цветов? – не отставал Миллнер.
От Хелен не укрылся строгий тон его вопроса.
На миг она задумалась, затем отвернулась и решила, что лучше всего не затрагивать тему странных посланий «Моны Лизы». Она сама еще не понимала этого, в конце концов, все происходило только у нее в голове.
– Да, цветов, – уклончиво ответила она.
Миллнер продолжал пристально смотреть на нее, и она буквально чувствовала, что ему не терпится задать и другие вопросы, но внезапно он вздрогнул, лицо его расслабилось.
– Цветов, значит, – мягким тоном повторил он и хитро улыбнулся. – Скажете, когда захотите об этом поговорить, – добавил он. – Полагаю, у вас с этим Салаи есть нечто общее… Возможно, я еще сумею расшифровать некоторые абзацы из дневника Пачоли.
Хелен с благодарностью кивнула. Она была благодарна ему за понимание и за то, что он не стал настаивать на том, чтобы она ответила на его вопрос.
Ясно было одно: Миллнер – хороший детектив.
В этот миг к ним вернулась Мэйделин.
– Она в следующем зале, но там столько людей, просто безумие! – взволнованно воскликнула она.
Хелен посмотрела на план.
– Верно!
Они перешли в следующий зал и остановились. Перед плексигласовым покрытием стояла огромная толпа людей, закрывая для них обзор.
– Вся эта история только увеличила популярность «Моны Лизы», – произнес Миллнер. – И не только потому, что картина благодаря твоей матери стала еще прекраснее, – добавил он, обращаясь к Мэйделин.
Хелен ущипнула его за бок. Комиссия по реставрации Лувра приняла решение завершить чистку лака руками профессионалов. Было установлено, что Хелен, сняв его верхний слой, причинила картине гораздо меньше вреда, чем опасались сотрудники музея на протяжении долгого времени. Боясь последствий, картину не чистили уже много лет, но теперь, когда из-за Хелен это поневоле пришлось сделать, мир был буквально потрясен результатом. По телевизору она видела, что картина вновь сверкает яркими красками.
«Возрождение “Моны Лизы”» – так называлась статья в «Бостон глоб».
– Почти два миллиона посетителей побывало здесь с тех пор, как она снова появилась в экспозиции, – сообщил Миллнер. – А поскольку «Моны Лизы» из Прадо и Айзелуортской «Моны Лизы» больше нет, она теперь осталась единственной в мире. Я слышал, что из солидарности с утратившими свои шедевры музеями картина впервые за несколько десятилетий покинет стены Лувра и отправится в мировое турне. Скоро практически все человечество сможет увидеть ее! – Он вдруг умолк. – Как будто все это спланировал не Павел Вейш, а рекламный агент «Моны Лизы»!
– Я хочу увидеть ее! – воскликнула Мэйделин и подпрыгнула на месте, чтобы хотя бы через головы людей бросить взгляд на картину.
– А благодаря громким событиям даже молодежь заинтересовалась старой леди, – усмехнувшись, добавил Миллнер. – Какая ирония!
Хелен вымученно улыбнулась.
– И ее вечная соперница из Мадрида уничтожена. Если безумец Вейш был хоть отчасти прав в своих теориях, людям придется несладко! – напомнила она.
Миллнер усмехнулся.
– Пойдемте, будем проталкиваться, – предложил он и ободряюще кивнул ей.
Однако Хелен стояла как вкопанная, глядя на посетителей, которые вытягивали шеи и поднимали вверх руки с камерами над головами других, чтобы сделать снимки. Словно это была не картина, а поп-звезда, раздающая автографы.
– Похоже, там слишком много людей, – произнесла она и склонилась к Мэйделин. – Давай лучше посмотрим что-нибудь другое! – Она обняла дочь.
– Ах, нет, пожалуйста, дай посмотреть, мама! – взмолилась Мэйделин. – Такой возможности, может быть, уже никогда не представится!
– Давай вернемся к картине Рубенса, которая тебе так понравилась. Наверняка в Лувре есть и другие его полотна. Кроме того, здесь много произведений искусства… Потом перекусим где-нибудь вместе с Грегом.
Мэйделин вывернулась из объятий матери.
– Побывать в Лувре и не увидеть «Мону Лизу» – так нельзя! – надулась она. – Всего одним глазком!
– Побывать в Париже и не попробовать круассаны, не увидеть Эйфелеву башню – так нельзя! – решительно произнесла она и еще крепче прижала к себе Мэйделин. – А там, впереди, всего лишь скучная старая картина.
Миллнер бросил на нее удивленный взгляд. Мэйделин с недовольным видом подчинилась. Когда они уже собирались выйти из помещения, он мягко удержал ее за плечо.
– Вот теперь я хочу знать: что вы слышали у одной из картин?
– Что слышала, мама? – тут же с любопытством спросила Мэйделин.
Хелен помедлила мгновение.
– Ничего я не слышала, – наконец сказала она и высвободилась из хватки Грега. Краем глаза она заметила его недоверчивый взгляд. – А теперь давайте съедим что-нибудь, я ужасно хочу есть! – И она пощекотала Мэйделин, а та рассмеялась и побежала вперед.
Выходя из зала, Хелен в последний раз обернулась к «Моне Лизе» и над головами посетителей сумела разглядеть ее знаменитую улыбку.
– La Bellezza!
Все персонажи этого романа, действующие в настоящее время, – выдуманные личности и не имеют прототипов в реальности.
Лука Пачоли, Леонардо да Винчи и даже его помощник Салаи, конечно же, существовали. Образ lo straniero навеян единственным сохранившимся до наших дней портретом Луки Пачоли, на котором он стоит у своего письменного стола, похожий на марионетку, а за его спиной изображен красавец со зловещим выражением лица. Кто он такой, мы не знаем до сих пор. В главах, посвященных минувшим столетиям, особенно там, где заканчиваются известные нам исторические факты, также многое пропитано фантазией, правда и вымысел смешиваются произвольно.
