Я ничего не отвечал на его угрозы, только предупредил возможные действия:
— Давай двигай назад!
Мне вовсе не хотелось оказаться слишком близко к нему: ни в коридоре, ни на крыльце. Он по-прежнему был опасен. Я сознавал это, даже держа его под прицелом.
Калеб продолжил отступление: он медленно спускал по ступеням, пока не оказался во дворе. Снег сыпался на его обнаженную голову, на вытянутые в стороны руки; свет из окна заливал его, и я смог разглядеть торчавшую из пояса за спиной рукоятку пистолета.
— Повернись! — громко приказал я. — Встань боком ко мне.
Он не шевельнулся.
— Повернись! Или я прострелю тебе ногу, — пока я не был готов его убить.
Он хмуро взглянул на меня. Потом все-таки повернулся направо.
— Протяни руку назад. Большим и указательным пальцем возьми пистолет за рукоятку и отбрось его от себя.
Он проделал эти манипуляции, забросив пистолет в обрезанные розовые кусты за крыльцом.
— А сейчас медленно поворачивайся лицом ко мне.
Он подчинился.
— Так вот ты каков, Калеб Кайл.
Он ухмыльнулся — серый ледяной паразит, пожирающий жизни.
— Калеб Кайл — это просто имя, парень. Оно ничем не хуже других, — он снова сплюнул. — Ты все еще дрожишь?
— Ты старик, — ответил я, — тебе самому впору бояться. Этот мир будет судить тебя строго. Но не так строго, как тот, другой.
Он открыл рот в ухмылке: за зубами клокотала слюна.
— Твой дедушка боялся меня, — проронил он, — а ты похож на него. Выглядишь напуганным.
Не ответив на колкость, я вместо этого бросил взгляд на мертвого Каспара.
— Вот лежит твой убитый сын. Его мать — Джуди Манди?
Калеб оскалил зубы и сделал чуть заметное движение, словно собирался броситься на меня. Я немедленно выстрелил ему под ноги. Пуля взметнула снег с грязью и остановила его.
— Не смей! — пригрозил я. — Лучше скажи: ты прикончил Джуди?
— Клянусь, я увижу тебя подохшим, — прошипел он.
Калеб уставился на труп Каспара; желваки на его скулах заходили ходуном, когда он стиснул зубы, чтобы преодолеть раздирающую его боль... Он походил на изображение какого-то древнего демона: жилы на шее набухли, как тросы; обнажились длинные желтые зубы.
— Я прибрал эту тварь, чтобы размножаться, когда подумал, что мой пацан потерян для меня навсегда.
— Тварь? Она что — мертва?
— Не понимаю, какое тебе до этого дело. Она истекла кровью, когда родила мне парня. Я так и бросил ее подыхать, потому что больше в ней не нуждался.
— Так... А сейчас — назад!
— Я пришел сюда за своим парнем. За тем парнем, которого, как я думал, потерял. Эта старая шлюха забрала его у меня. Шлюхи и сукины сыны прятали от меня парня.
— И ты их всех убил?
Он гордо кивнул головой:
— Всех, кого нашел.
— А Гарри Чут, инспектор леса?
— Нечего ему было сюда соваться. Я не щажу никого, кто переходит мне дорогу.
— Даже собственного внука?
Глаза Калеба блеснули: в них на секунду мелькнуло нечто вроде тени сожаления.
— Промашка вышла. Просто попался под руку... Да он был слабачок. Не выжил бы там, куда мы собирались.
— Тебе некуда идти, старик. Они забирают твой лес. Ты же не сможешь убивать каждого встречного.
— Я знаю места. Всегда найдется место, куда можно будет податься.
— Больше нет таких мест. Осталось только одно приготовленное специально для тебя.
Краем уха я услышал шорох от движения на лестнице: Эллен не послушалась меня и приблизилась-таки к Уолтеру. Надо было это предвидеть.
Калеб бросил взгляд через мое плечо:
— Твоя, что ли?
— Нет.
— Вот дерьмо-о! — протянул он. — Я видел тебя, углядел в тебе твоего деда. Но, наверно, мои глаза подвели меня, когда я связал ее с тобой.
— Ты собирался прихватить и ее как материал для размножения?
Калеб покачал головой:
— Она предназначалась для парня. Для обоих парней... Да пошел ты, мистер Паркер! Пошел ты на хрен за то, что сделал с моим пацаном!
— Нет, — спокойно возразил я, — это тебя ко всем чертям собачьим. — Я прицелился из пистолета ему в голову.
Позади меня что-то невнятно простонал Уолтер. Эллен выкрикнула своим странным, надтреснутым голосом:
— Берд!
Нечто холодно и твердое коснулось сзади моей головы. Голос Билли Перде произнес:
— Если ты сейчас нажмешь на спуск, это станет последним движением в твоей жизни.
На секунду я растерялся. Потом медленно ослабил нажим на спусковой крючок, убрал с него палец и поднял пистолет повыше, чтобы показать, что я понял суть его требования.
— Ты знаешь, что с этим делать.
Я поставил пистолет на предохранитель и оружие на крыльцо.
— На колени! — приказал Билли.
Когда я опустился на колени, боль в боку стала нестерпимой. Билли неслышно переместился и встал передо мной; пистолет Уолтера он засунул себе за пояс штанов, а в руках держал «ремингтон». Перде расположился теперь так, чтобы держать в поле зрения и меня, и Калеба.
Калеб Кайл смотрел на Билли с восхищением: после того, что случилось, после всего, что он сделал, его сын наконец-то вернулся к нему.
— Убей его, мальчик, — заговорил Калеб. — Он убил твоего брата. Пристрелил его, как собаку. А он ведь твой родственник. Кровь за кровь, ты понимаешь.
На лице Билли отразилась масса противоречивых эмоций, в основном — самых жестких. На меня уставилось дуло ружья:
— Это правда? Он мне родственник?
Он спрашивал, автоматически усваивая лексику старика.
Я молчал. Ноздри Билли раздулись от гнева. Он молниеносным движением ударил меня в голову рукояткой-прикладом. Я упал ничком и услышал смех Калеба:
— Ха-ха! Вот так вот, мой мальчик, пристрели этого сукиного сына... Смех стих. Калеб сделал шаг к нам.
— Я вернулся за тобой, сынок. Я и твой брат, мы пришли за тобой. Мы услышали о мужчине, которого ты нанял, чтобы найти меня. Твоя мама прятала тебя от меня, но я упорно искал. И вот пропавший ягненок нашелся.
— Ты? — спросил Билли мягким, изумленным голосом, которого я никогда прежде у него не слышал. — Ты мой отец?
— Я твой папа, — подтвердил Калеб и улыбнулся. — А теперь скорей приканчивай его за то, что он сделал с твоим братом, с братиком, которого ты никогда теперь не узнаешь. Убей его за это!
Я поднялся на колени, опираясь на костяшки пальцев, и проговорил:
— Ты спроси, что он сделал, Билли. Спроси, что случилось с Ритой и Дональдом.
Глаза Калеба загорелись мстительным огнем:
— Ты, мистер, заткнись! Твое вранье все равно не отдалит от меня моего мальчика!
— Спроси его, Билли, спроси: где Мид Пайн? Как умерли Шерри Ленсинг и ее семья? Ты спроси, Билли.
Калеб вихрем взлетел по ступеням на крыльцо и правой ногой ударил меня в челюсть. Я почувствовал, что он выбил мне зуб: рот наполнился кровью и болью. А нога уже снова поднималась для удара.
— Престань! — резко произнес Билли. — Отстань от него.
Я взглянул на парня — и боль у меня во рту показалось сущей ерундой по сравнению с той мукой, которая отразилась в его глазах.
В глазах Билли горела неизбывная боль — бесконечное страдание от потерь и заброшенности, от каждодневного противостояния всему миру, причем этот мир каждый раз в итоге оказывался победителем; от бесчисленных попыток жить жизнью без прошлого и будущего, с одним только лязгающим, перемалывающим кости настоящим. И сейчас будто привычная пелена спала с глаз, давая возможность воочию убедиться: еще есть возможность осуществить свои чаяния — его папа вернулся за ним! Боль, которую этот человек причинял другим, мерзости, учиненные им, — все ведь сделано исключительно ради любви к своему сыну.
— Пристрели его, Билли. И покончим с этим, — повторил Калеб.
Однако Билли не шелохнулся. Стоял, опустив голову, ни на кого не глядя. По-видимому, он сейчас смотрел куда-то глубоко внутрь себя, где все, чего он боялся и чего жаждал, переплелось и перепуталось.
— Убей его! — злобно прошипел Калеб. (Билли машинально поднял дробовик.) — Делай как тебе говорят! Слушай меня, ведь я твой отец...
В глазах Билли что-то вспыхнуло и погасло, словно умерло.
— Нет, — проговорил он, — ты мне никто.
Прогрохотал выстрел; из-за отдачи рукоятка-приклад «ремингтона» ударила Билли в плечо. Калеб Кайл согнулся пополам и отшатнулся назад, как от сильнейшего удара в живот. На его рубашке сразу расплылось темное пятно, а из разорванной сырой плоти стали вываливаться, как кольца гидры, кишки. Калеб не устоял на ногах и упал навзничь; его руки судорожно прижимались к животу, безуспешно пытаясь прикрыть дыру в самом центре естества. Спустя мгновение он медленно, преодолевая мучения, встал на карачки и непонимающе уставился на Билли. Губы Калеба обвисли, кровь пузырилась между зубами. И все его лицо выражало смесь боли и недоумения: после стольких мытарств, после пережитого — и собственный сын поднял на него руку!
Я услышал звук, говоривший о том, что еще один заряд досылают в патронник; увидел, как расширились зрачки и округлились глаза Калеба. Затем лицо старика вдруг исчезло — теплая красная рука скрыла от меня окружающий мир, где призрачный свет зарождавшегося нового зимнего дня безудержно проникал в явь, словно мысли Бога.
