— А если я не хочу уходить?
— Я не могу тебя заставить, но могу сделать так, что ты об этом горько пожалеешь. Я здесь судья, Пол, и я выношу решения по всем ходатайствам, я председательствую на всех судебных процессах. Пока ты будешь окружным прокурором, вы не получите от меня ничего! Даже не думай подавать ходатайство, потому что я не стану его рассматривать. И не предъявляй обвинение — я отменю обвинительный акт. И не проси назначить судебные слушания, потому что я буду занят. Вся ваша работа будет парализована, и вы не сможете ничего поделать. Абсолютно ничего, Пол!
Коффи хмуро смотрел на судью, переваривая услышанное. Ему стало не хватать воздуха, и он задышал ртом.
— А это не слишком круто, судья?
— Нет, если другие доводы на тебя не действуют.
— Я могу подать жалобу.
Судья Генри рассмеялся:
— Мне восемьдесят один год, и я ухожу в отставку. Мне уже все равно.
Коффи медленно поднялся и, подойдя к окну, заговорил, стоя спиной к судье:
— Если честно, Элиас, то и мне уже все равно. Я просто хочу убраться отсюда как можно быстрее и прийти в себя. Мне всего пятьдесят шесть лет, и еще не поздно заняться чем-то другим. — После долгой паузы Коффи потер пальцем стекло. — Господи, я до сих пор не могу понять, как это случилось, судья…
— От небрежности никто не застрахован. Плохая работа полиции. А когда нет улик, самый простой способ раскрыть преступление — выбить признание.
Коффи повернулся и приблизился к столу. В его глазах стояли слезы, а руки дрожали.
— Буду с вами честен, судья. У меня на душе очень мерзко.
— Я понимаю. Уверен, что чувствовал бы себя так же, окажись я на твоем месте.
Коффи долго смотрел на мыски ботинок и, наконец, произнес:
— Я уйду, Элиас, если по-другому нельзя. Наверное, надо устроить досрочные выборы?
— Да, но позже. А сейчас, думаю, тебе надо назначить вместо себя Гримшоу — он самый толковый из твоих помощников. Созови большое жюри и выдвини официальное обвинение против Бойетта. Чем раньше, тем лучше. Это будет очень символично — мы, то есть судебная система, по сути, сами признаем допущенную ошибку и стараемся ее исправить, выдвигая обвинение против настоящего убийцы. Наше признание успокоит страсти в городе.
Коффи кивнул и пожал судье руку.
На протяжении дня в офис Кита Шредера беспрестанно звонили. Шарлотт Джангер всем отвечала, что преподобного нет на месте. Кит приехал ближе к вечеру. Он провел весь день в больнице, навещая прихожан, радуясь возможности быть подальше от телефонов и журналистов.
По его просьбе Шарлотт записывала всех, кто звонил, и Кит закрылся в кабинете, выключил телефон и занялся изучением списка. Встрепенулись репортеры всей страны: от Сан-Диего до Бостона и от Майами до Портленда. Из тридцати девяти звонков шесть поступили из европейских газет и одиннадцать — из техасских. Был даже один звонок из Чили, правда, Шарлотт сомневалась, что именно оттуда, из-за ужасного акцента звонившего. Три раза звонили прихожане церкви Святого Марка, которые выражали недовольство, что их пастора обвиняли в нарушении закона, тем более что он сам, похоже, этого не отрицал. Два прихожанина выразили свою поддержку и восхищение его действиями. Пока эта новость еще не попала в утреннюю газету Топеки, но Кит не сомневался, что это случится завтра, и там, судя по всему, разместят ту же фотографию.
Вечером шестилетний Люк поиграл в футбол на стадионе, а поскольку был вторник, семья Шредеров поужинала в любимой пиццерии. Уложив детей спать в полдесятого, Кит и Дана тоже отправились спать пораньше. После долгих обсуждений, стоит ли включать телефоны, они решили рискнуть, надеясь, что журналисты не решатся беспокоить так поздно. Если кто-нибудь все же позвонит, тогда они отключат все аппараты. Звонок раздался в 23.12. Еще не спавший Кит взял трубку и сказал:
— Алло.
— Пастор, как дела? — Это был Тревис Бойетт.
Кит не думал, что Бойетт позвонит, но на всякий случай держал возле трубки маленький магнитофон. Нажав кнопку «Запись», он ответил:
— Привет, Тревис.
У Даны моментально пропал сон. Она соскочила с кровати, щелкнула выключателем и, схватив сотовый, начала набирать номер детектива Лэнга, с которым они уже дважды встречались.
— Чем ты занимался в последние дни? — спросил Кит. Они говорили совсем как два старых приятеля. Лэнг просил их держать Бойетта на связи как можно дольше, если тот позвонит.
— Переезжал с места на место. Я же не могу останавливаться где-то надолго. — Он говорил, растягивая слова.
— Ты по-прежнему в Миссури?
— Нет, я ухал оттуда даже раньше вас, пастор. Все время в пути.
— Ты забыл свою палку, Тревис. Оставил ее на кровати. Зачем?
— Она мне не нужна. Да и никогда не была нужна. Я немного разыграл вас, пастор, прошу меня простить. Опухоль у меня действительно есть, и уже давно, но только не глиобластома, а менингобластома. Первой степени. Доброкачественная. Время от времени она дает о себе знать, но сомневаюсь, что я от нее умру. Палка была моим оружием, пастор, которым я иногда пользовался для самообороны. В «Доме на полпути» живет немало бандитов, и оружие может пригодиться в любой момент. — Было слышно, как играла музыка в стиле кантри — судя по всему, Бойетт находился в какой-то забегаловке.
— Но ты же хромал!
— Пастор, раз уж кто-то ходит с палкой, то разве не должен хромать?
— Мне трудно об этом судить, Тревис. Ты знаешь, что тебя ищут?
— За мной охотятся всю мою жизнь. Но меня никогда не найдут. Как не могли найти Николь. Ее уже похоронили, пастор?
— Нет. Похороны в четверг. Донти хоронят завтра.
— Думаю, что проберусь туда и посмотрю. Как считаете, пастор?
Замечательная идея! Его там не только поймают, но и изобьют!
— Думаю, это стоит сделать, Тревис. Ведь похороны состоятся благодаря тебе. Так что твое присутствие не будет лишним.
— А как поживает ваша хорошенькая женушка, пастор? Уверен, вы времени зря не теряете. Она такая красивая.
— Перестань, Тревис! — Надо держать с ним дистанцию. — Ты думал о Донти?
— Не особенно. Было глупо рассчитывать, что нас там послушают.
— Нас бы послушали, Тревис, если бы ты появился раньше. Если бы нашли могилу, то казнь бы отменили.
— Вы все еще считаете, что я виноват в его смерти?
— А кто, Тревис? А ты по-прежнему считаешь себя жертвой?
— Я не знаю, кем себя считать. Скажу вам вот что, пастор: я должен найти себе женщину. Вы меня понимаете?
— Послушай, Тревис. Скажи мне, где ты, и я приеду и привезу тебя в Топеку. Могу выехать прямо сейчас. Мы совершим еще одно путешествие. Снова вдвоем, и никого больше. И не важно, где ты сейчас. Тебя здесь арестуют, а потом передадут штату Миссури. Поступи хоть один раз правильно, Тревис, и никто больше не пострадает. Давай сделаем все как следует!
— Мне не нравится в тюрьме, пастор. Я провел там достаточно времени.
— Но ты сам устал делать людям больно, Тревис. Я это знаю. Ты сам говорил мне об этом.
— Наверное. Но мне пора, пастор.
— Звони мне в любое время, Тревис. Я не отслеживаю твои звонки. Просто хочу с тобой поговорить.
В трубке послышались короткие гудки.
Через час в доме появился детектив Лэнг и прослушал запись разговора. Звонок был сделан с сотового телефона, украденного в Линкольне, штат Небраска.
Первоначально панихида по Донти Драмму должна была состояться в Вефильской африканской методистской церкви, вмещавшей 250 человек. Однако если все свободное пространство заставить раскладными стульями, потеснить хор и расположить прихожан в два ряда вдоль стен, то тогда общее количество можно увеличить до 350. Когда во вторник вечером объявили, что занятий в школе на следующий день по-прежнему не будет, после нескольких телефонных звонков было решено провести поминальную службу в спортзале старшей школы, рассчитанном на 2000 человек. Панихиду назначили на 13.30, а сразу после нее состоятся похороны на Гринвудском кладбище, где тело Донти опустят в могилу рядом с отцом.
К полудню спортзал был уже целиком заполнен, и множество людей стояли на улице, терпеливо ожидая возможности войти. Гроб с телом Донти, утопавший в море цветов, установили в конце зала, для чего пришлось поднять классную доску и убрать ворота. На экране над гробом улыбающийся Донти приветствовал всех, кто пришел с ним попрощаться. Родные сидели на первом ряду специально установленных раскладных стульев и принимали соболезнования проходивших к гробу людей. Они здоровались с друзьями, обнимались с незнакомыми и из последних сил старались держаться. Церковный хор выводил полные печали и утешения спиричуэлы. Мисс Дафна Деллмор — праведная старая дева, некогда безуспешно пытавшаяся научить Донти играть на фортепиано — аккомпанировала хору на стареньком разбитом пианино. Справа от гроба находилась небольшая сцена с микрофоном, и перед ней на раскладных стульях сидели облаченные в форму игроки школьной команды. Все до одного вместе с тренерами. Кроме белых игроков в зале встречались и другие белые, но их было немного.
