— Я знаю, прости, — произнес Пауль, понемногу отодвигаясь от Симона. — Только всё как-то глупо вышло. Она уже уехала, вместе с остальными. Я пытался ее удержать, но…
— Не ври мне! — На этот раз нож нацелился в ногу Пауля, но тот, казалось, ожидал чего-то подобного и отпрыгнул в сторону; теперь их разделяла яма.
— Прекрати, — сказал Пауль и поднял руки. — Я сам знаю, что облажался. Прости. Я дам тебе больше денег, ладно? Двадцать тысяч вместо пятнадцати. В качестве компенсации.
Симон покачал головой. По его телу медленно раскатывался приступ смеха.
— Она не уехала. Я это точно знаю. Я чую ее по запаху. — Он принюхался, раздувая ноздри. — Это у меня завсегда получалось. Вранье я тоже чую. Им здесь сейчас буквально воняет. — Он махнул ножом в сторону Пауля. — А еще я могу слышать мысли Айрис. Хотите знать, что она думает? «Симон, забери меня от этих тупых свиней», вот что она думает. — Симон хихикнул, но вдруг осекся. — Мне вы мозги не запудрите, — прошептал он. Нож блеснул в свете карманного фонарика, который Карина направила на него, словно пытаясь удержать на расстоянии.
Кто-то встал рядом с Бастианом. Отец.
— Знаете что? — Голос главного врача. — Мне кажется, я уже видел раньше эту девушку. Возле ручья. Если бы она была здесь, мы бы давно уже ее заметили.
Подействовало? Симон растерянно заморгал. Отец Бастиана изменил тактику, заговорил дружеским гоном, словно адресуясь к коллеге:
— Как вам идея, чтобы мы вместе пошли, прогулялись, посмотрели? Полагаю, сейчас нам самое время выбраться из этой неподобающей дыры. Вполне объяснимо, что вы думаете, будто что-то почуяли, но, пожалуй, вы унюхали Бастиана. А, кстати, — извините меня, пожалуйста, — как вас зовут? Да, точно, Ларс тоже мог бы занести сюда этот аромат. Так что нам лучше выйти на воздух.
— Значит, она уехала? — Лукавый взгляд в сторону Пауля.
— Да, увы.
— Если это так… — Симон наклонился и достал из темноты сумку с арфой, — …то она, пожалуй, кое-что здесь забыла. Это ей больше не понадобится.
Он высоко поднял сумку и выпустил ее из рук. Пронзительный аккорд разнесся по подземелью.
Бастиан с криком бросился вперед, надеясь этим заглушить всхлипы Айрис.
— Ты спятил? Оставь ее вещи в покое!
Он схватил сумку и передал ее в руки Карине, отчетливо сознавая в эту секунду, что повел себя как идиот, как безмозглый дурак, лишенный всяких инстинктов.
Симон оказался у него за спиной быстрее, чем Бастиан мог предположить. От удара под правую коленку нога подогнулась, и он рухнул наземь, как мешок с углем. Колено Симона уперлось ему под ложечку, он надавил туда всем весом.
— Может, ты втюрился в Айрис? — Симон не смотрел на него; наморщив лоб, он разглядывал нож, который держал в руке, словно тот мог дать ему какой-то ответ. — А она тебе не говорила, что уже занята? — Лезвие ножа рассекало свет фонарика. — Ты в пролете. Я-то тебя еще раньше заподозрил, но Пауль меня переубедил — он постоянно врет, этот ваш Пауль. Гаденыш.
Симон повертел ножом возле самого лица Бастиана и засмеялся, увидев, как по стенам подземелья запрыгали зайчики, пускаемые клинком. Снова наклонил голову.
Бастиан едва мог дышать. Каждый вздох причинял ему адскую боль. Ну, сделайте же что-нибудь, сделайте…
Сквозь шум, стоявший в голове, он едва слышал голоса остальных. Видел, как Пауль и Ларс одновременно бегут к Симону.
Они ошибались, недооценивая его возможности. Симон вовсе не был медлительным, и отвлечь его было невозможно. Он сорвал с Бастиана очки и молниеносно приставил острие ножа к левому глазу; кончик ножа замер почти рядом с глазом, совсем рядом.
— Два маленьких глазика, глазика было у одного поросенка, который засмотрелся на чужую невесту, вот и остался глазик один, — нараспев произнес Симон. — Сделаете еще шаг, и поросеночку хватит и половинки очков.
Он еще ниже наклонился над Бастианом, уперся левой рукой ему в лоб. Бастиан сжал веки, чувствуя, как острие ножа касается кожи.
Остальные закричали. Сквозь гвалт донеслись слова отца:
— Оставьте его! Немедленно!
А потом раздался голос, который Бастиан боялся услышать больше всего.
— Симон?
Вес, придавливавший его, сместился.
— Симон, я здесь. Я вернулась.
Нож перестал упираться в глаз Бастиана, и он отважился поднять веки. Айрис стояла возле одного из фонарей, менее чем в пяти шагах от него. Ее лицо было мокрым от слез.
— Вернулась, значит. К нему или ко мне? — В словах Симона явственно слышалось недоверие.
— Конечно, к тебе. Мы ведь созданы друг для друга.
Вес чужого тела уже не давил на грудь Бастиана; он глубоко вздохнул, перекатился на бок, скрючился.
— Отойдите от меня, все! — воскликнул Симон. — А ты, моя сладость, иди сюда. Иди ко мне.
Не делай этого, не делай этого, не делай этого!
— Ты знаешь, что нарушила наши правила?
— Конечно. Сделай мне очень больно.
— Этого, как мне кажется, недостаточно. Ну да ладно. Поговорим об этом дома. Разве ты меня не поцелуешь?
Бастиан поднял голову. Он видел лицо Айрис, полное отчаяния и отвращения. Симон стоял перед девушкой, нож теперь был на уровне ее пупка.
Она выгнулась, прижала свои губы к его; но уже в следующее мгновение отвернулась, упала на колени и достала фляжку с водой.
— Ты ведь умеешь делать это лучше, моя сладость. Впрочем, мне не сложно научить тебя снова. — Он схватил ее за волосы и поднял. — Скажи-ка, красавица, своим друзьям «до свиданья». Нам, к сожалению, пора прощаться.
Нет! Бастиан вскочил на ноги. Чувствовал он себя намного лучше, чем ожидал, снова мог дышать, и приступ ярости снова взял над ним верх. Он отыскал очки, валявшиеся на земле. Целые и невредимые. Это хорошо.
— Что там с твоей бренчалкой? Ты наверняка хочешь взять ее с собой?
Симон рывком повернул голову Айрис в сторону сумки с арфой.
— Нет. — Голос девушки звучал совершенно спокойно. — Мне она больше не нужна.
Она посмотрела на Бастиана и не отводила взгляд, пока Симон не схватил ее за затылок и потянул за собой.
— Ну ладно, Пауль, ты все-таки сдержал свое слово. Что касается денег, я еще дам о себе знать.
— Вот гадство, — пробормотал Пауль, обращаясь к Бастиану. — Я просил ее остаться с остальными, честное слово. Я хотел, чтобы она была в безопасности, но она просто убежала. И я даже не мог ничего крикнуть ей вслед, иначе он отыскал бы ее еще раньше. — И совсем тихо: — Я не знал, что он и правда больной на голову.
Бастиан ничего не ответил, неотрывно смотря на Айрис: девушка держала фонарик, а Симон подталкивал ее в спину, заставляя подниматься по лестнице. Нож он сжимал некрепко, почти небрежно, но было ясно, что это не помешает ему в случае необходимости нанести молниеносный удар.
Я не могу ничего сделать. Ничего. Это было невыносимо, хуже, чем ощущение, что нечем дышать, хуже, чем всё, что он пережил за последние дни. Айрис так долго спасалась бегством, держалась так аккуратно, так внимательно и осмотрительно, но человек, преследовавший ее всё это время, наконец достиг своей цели. И только по его, Бастиана, милости.
Он, пошатываясь, по инерции сделал пару шагов вперед и только тогда заметил эту вещь. Она лежала там, где свет смыкался с тенью, в том же месте, где оставил ее Пауль.
Увидев ее, Бастиан больше ни о чем не думал. Нырнув в темноту, он поднял меч — почти бесшумно. Не высовываясь из тьмы, держась за спинами остальных, он вел себя тихо, как мышь. Осторожно нашел ногой первые ступеньки и ловко скользнул вверх. В руке Бастиан ощущал тяжесть оружия, сеявшего смерть много веков назад.
Пауль понял его замысел и начал шуметь, переступать по решетке, грохотал ею, ругался. Он смотрел куда угодно, вертел головой, но упорно не поднимал глаз на Бастиана, почти достигшего своей цели и уже поднявшего меч. Клинок свистнул, и в этом звуке не было ни жалости, ни сомнения.
Симон вскрикнул. Нож выпал из его руки, звякнул о ступеньки, скатился вниз. Бастиан даже не взглянул на него — он схватил Айрис, рывком потянул ее к себе, назад, в подвал, к остальным.
Он слышал, как позади него рухнуло что-то тяжелое. Меч вонзился глубоко в бедро Симона, чуть пониже ягодицы. Он упал на лестницу и остался лежать там, издавая громкий стон. Лучи фонариков судорожно засновали по подвалу.
Карина взвизгнула.
— Боже, сколько крови!
— Он умирает. Он умирает! — прокричал Пауль.
Отец Бастиана оттолкнул его плечом, опустился рядом с Симоном на колени, осмотрел кровоточащую рану.
— Где меч?
— Валяется на лестнице.
— Его нельзя там оставлять.
Карина, тяжело дыша, отвернулась в сторону.
— Господи, как хочется уже наконец вырваться отсюда.
Максимилиан Штеффенберг действовал быстро и точно. Он наложил на раненую ногу давящую повязку, которую соорудил из своего галстука, какого-то плоского камня и двух упаковок бумажных носовых платков, позаимствованных из рюкзака Карины.
