— Может, оно и так — кивнул Таракан. — Однако до сегодняшнего дня его семья — это и есть компания. Представь, что дирекция «Гетти ойл» послала ко всем чертям Поля Гетти.
Джерачи поднял брови.
— Что? — спросил Момо. — Знаешь, если мне запрещено прикасаться к гребаным газетам чокнутого Эдди до него, это не значит, что я их вообще не читаю. Чтобы стать хорошим consigliere, я…
— Не стоит оправдываться, — сказал Ник. — Работа уже твоя, ясно?
Таракан кивнул.
— Ладно.
— Кто наш гарант безопасности?
— Не знаю. Этим занимался Риччи Два Ствола.
— И до сих пор никаких известий, кого Майкл представит на должность consigliere?
— Никаких.
— Им должен стать или Риччи, или Эдди. Значит, они будут присутствовать, когда другие доны официально объявят о решении. Оба вполне годятся. Риччи — приспособленец, и это комплимент, а Эдди…
— Живет сегодняшним днем. Я знаю. Не представляешь, сколько раз мне приходилось слышать, как он разглагольствует о пренебрежении к прошлому и будущему.
— Даже если удар не явится неожиданностью для Майкла, хотя, судя по твоим словам, это не так…
— Майкл ничего не подозревает.
— А если и подозревает, как ему собрать достаточно многочисленную и могущественную поддержку, чтобы пойти против Комитета? Это невозможно. Это самоубийство.
Таракан поразмыслил и согласился.
— Делай я ставки, — сказал Момо, — бился бы об заклад: едва огласят решение, на стороне Майкла останутся только Аль и, может, Томми Нери.
— Бывший полицейский, подсевший на порнографию, и его племянник, жалкий наркоман. Об этих мы позаботимся.
— Порнография? — удивился Момо.
— Помнишь местечко в Сохо, которое я держал одно время? Нери был там завсегдатаем. В следующий раз при встрече посмотри ему в глаза и скажи мне потом, что это не изнуренный мастурбатор. В любом случае, если не найдешь волшебное лекарство от своих собственных пороков, ты заядлый игрок. Поспорим?
— Я уже реже делаю ставки, — сказал Таракан. — Да у меня особых проблем никогда и не было.
— Я и не говорю, что были. К чему такая щепетильность?
Момо кивнул.
— Ладно, — согласился Джерачи. — Как бы мне ни хотелось сидеть здесь весь день с удочкой без наживки и наблюдать за проплывающими лодками, меня ждут дела. Поэтому обсудим два вопроса — и вперед. Во-первых, я должен быть уверен, что ты никому ничего не рассказал.
— О твоем возвращении? Да я…
— Нет. Об устранении ублюдка руками Комитета.
— О нет. Ни душе. Ни Рензо, ни даже кузену Ладди, никому.
— Точно? Подумай минутку.
Джерачи не питал подозрений, он просто соблюдал доскональность во всем. Таракан, благослови Бог его душу, всегда выполнял приказы точно. Любой другой счел бы «минуту» за «пару секунд», а Момо задумался на все шестьдесят ударов сердца.
— Никому, — сказал он. — Несомненно.
— Ладно. Очевидно, любой мало-мальски соображающий человек задумается, не я ли заварил кашу, но пусть гадают. Не хочу, чтобы кто-либо, кроме тех, с кем я говорил лично, мог доказать, что эта идея первоначально пришла в голову не донам.
— Пойдешь туда без телохранителя?
— Я вроде как вообще туда не собираюсь. Буду ждать в сторонке.
Момо прочистил горло.
— Если захочешь взять меня с собой в качестве… как должностное лицо или просто охранять тыл, я почту за честь.
Ник едва сдержал улыбку. Нельзя, чтобы Таракан почувствовал снисхождение. Момо стал подкупающе предан.
— Я ценю предложение, — сказал Джерачи. — Однако придется держать тебя подальше от огня, пока Майкла не пошлют паковать чемоданы. Стоит им вычислить тебя, и ты труп.
Плечи Таракана поникли, он кивнул.
— Тогда возьми телохранителя. На всякий случай.
Ник уже думал об этом.
Вдали появилось черно-коричневое грузовое судно с либерийским флагом, донельзя похожее на тысячи тех, какими Джерачи пользовался для транспортировки наркотиков и других товаров в Америку. Сердце подсказывало: это и есть судно с контрабандой, входящее в док с ведома Страччи.
— Пошли сицилийца, — наконец сказал Ник. — Прямо с корабля. Ничего не говори до последней минуты. Пусть встретится со мной по другую сторону от ресторана. Дай минимум голой информации и… «беретту М-12». Если что пойдет не так, он выровняет счет.
«М-12» — хороший автоматический пистолет, выпускающий десять пуль в секунду и метко бьющий в цель с расстояния двухсот метров.
— Будет сделано, — кивнул Момо. — Что еще?
— Ладно. Этот Фрэнк Греко. Что нам о нем известно?
— Хороший человек, насколько мне удалось узнать. Любит броские драгоценности и одеколон, а если серьезно, все отзываются о нем с почтением. И ты прав насчет него и Черного Тони. Во всех общих делах Греко прислушивается к мнению старика. Он слишком зелен в Комитете, чтобы придумать что-либо умное, по крайней мере мне так кажется. Плюс ко всему никто не станет замышлять недоброе в миле от… как ее там, забегаловки «Джерри». Кстати, слышал, неплохое место и близко к побережью. В любом случае, думаю, он хочет, с тобой встретиться, чтобы никто не думал, будто он leccaculo[30] Черного Тони.
Момо, leccaculo Джерачи, произнес это с явным сарказмом.
— Спасибо, друг. Отличная работа.
Они упаковали удочки, Момо завел мотор и направился к берегу.
— Еще один вопрос, — прокричал он. — Майкл Корлеоне убил твоего отца, пытался убить тебя, и ты не собираешься получить удовольствие от расплаты? Позволишь ему просто уйти?
Джерачи положил руку на плечо Момо Бароне.
— Я обещал: если Майкл уйдет с миром, я не стану трогать его.
— Верно, так и было.
Ник покачал головой.
— Нереальное условие. И это только начало.
Таракан все понял.
— В мире много людей, которые работают не на тебя.
— И по статистике, — подчеркнул Джерачи, — некоторые из них вечно попадают в автокатастрофы. Они опасны для себя и для окружающих.
Момо взорвался писклявым смехом, почти девичьим, какого Ник раньше от него не слышал.
— В это время завтра? — спросил Таракан.
— Не беспокойся.
* * *
Уже четверть века житель Нью-Йорка Ник Джерачи не ступал ногой на Стейтен-Айленд. Было бы слишком мучительно переправляться на проклятом дешевом пароме вместе с мужланами и грузом, однако другой путь лежал через Нью-Джерси в объезд. Новый двухъярусный мост — самый большой подвесной мост в мире — связывал Бэй-Ридж в Бруклине со Стейтен-Айлендом. Его совсем-недавно построили и не планировали открывать движение до следующего месяца. Поэтому Ник позволил себе взять Катер Момо Бароне. Если что пойдет не так, будет проще смотаться, чем по легко блокируемому мосту в Нью-Джерси или на черепашьем, легко обыскиваемом пароме.
Добраться на катере оказалось не так уж просто: с воды Нью-Йорк значительно отличался от того, что Ник привык видеть, гуляя пешком или катаясь на машине. Джерачи держал курс вдоль берега и следил за солнцем, мысленно представляя карту Нью-Йорка, и вскоре увидел башни подвесного моста. Ник проплыл под Верразано-Нэрроуз, как его изначально планировали назвать в честь итальянского исследователя, первого белого человека, вошедшего в нью-йоркскую гавань (после просьбы мэра его, вероятно, теперь назовут в честь погибшего президента). Ник Джерачи чувствовал себя путешественником, впервые увидевшим гавань. От красоты захватывало дух: приближалась статуя Свободы, какой ее видели мать с отцом, проплывая здесь к острову Эллис.
Ник Джерачи пришвартовал катер на пирсе рядом со Стэплтоном. Смеркалось. Ресторан находится недалеко от северо-восточного побережья. Ник, остановил стройную миловидную женщину со светло-каштановыми волосами, но явно итальянку, около тридцати лет и спросил, как пройти.
— Откуда вы? — спросила она.
— Из Кливленда, — неожиданно для себя ответил Ник.
— Зачем вы приехали сюда из Кливленда? — У нее были маленькие глаза. От жителей Стейтен-Айленда у Ника уже шли мурашки по коже. Неподалеку должна быть свалка, видная из космоса, прямо как Китайская стена. Великая Свалка Стейтен-Айленда.
— В США сейчас неделя открытых границ, — сказал Ник. — Во всех газетах пишут, мэм.
— Правда? — усомнилась она.
— Нет. Так вы знаете, где заведение, или нет?
— Какая разница? По понедельникам оно закрыто, Кливленд. Эй, у вас что-то с рукой?
Джерачи не заметил, что рука дрожит.
— Послушайте, — сказал он. — У меня там встреча с женой. — Ложь, но упоминание о жене должно положить конец всякому намеку на флирт. — Она написала мне, как добраться, а я потерял бумажку. Я вежливо прошу вас помочь, но…
— Туш, Кливленд, — прервала женщина.
Вероятно, она имела в виду touche.
