Что теперь? Только сейчас он заметил маленькие, от руки написанные таблички на полках. Буквы. А, В, С, D, Е, F, G, Н. Нильс посмотрел на полку перед собой. Она стояла так плотно к остальным, что пробраться между ними было невозможно. Как же тогда?.. А, вот, в полке есть ручка. Он твердо взялся за нее и потянул. Полка отъехала в сторону, и Нильс зашел в образовавшееся пространство между рядами. Ящики с маленькими каталожными карточками, расставленные в хронологическом порядке, — здесь тоже было по нескольку ящиков на каждый год. Нильс вытащил один из ящиков за 1943 год. Январь, февраль, март. Другой ящик: сентябрь, октябрь, ноябрь. И наконец — декабрь. Он пробежал пальцем по карточкам. Желтый картон. Розенхой, Рослунд, Сёренсен, Тафт, Торнинг, Ульриксен. Вот! Торкильд Ворнинг. Нильс вытащил карточку и внимательно ее рассмотрел. Торкильд Ворнинг, поступил в больницу 17 декабря 1943 года. Пациент дерматологического отделения. История болезни номер 49.452. Нильс не видел ничего, кроме номера. Он сунул карточку в карман и вышел в проход. Папки с историями болезни лежали на полках по другую сторону, 26.000-32.000. Он пошел вдоль длинного прохода. 35.000-39.000. Подумал о сигаретах. 48.000-51.000. Остановился. Здесь. Нильс потянул за ручку, и полки расступились.
Он присел на секунду и глубоко вдохнул, чувствуя, что тело его напряжено, как сжатая пружина. Во рту был ужасный химический привкус. Он бросил быстрый взгляд на карточку, которую сжимал в руке, — хотя это было совершенно не обязательно, он помнил номер наизусть — 49.452. История болезни Торкильда Ворнинга.
Нильс быстро нашел ряд, в котором следовало искать. Описания болезней пациентов и их лечения, где-то — полстраницы, где-то — целая повесть. 49.452. Сверху было написано «Торкильд Ворнинг». Поступил в больницу 17 декабря 1943 года. В папке были две фотографии, обе черно-белые, одна из них та же, что и в книге — фотография спины Торкильда Ворнинга. Та же отметина, что и на спинах остальных погибших, просто с другим числом, 36 — как и на спине Нильса. На втором снимке было лицо пациента. На первый взгляд Торкильд Ворнинг казался на удивление заурядным. Он был похож на человека, которого вы наверняка встретили бы за конторкой, войдя в 1943 году в банк. Безупречная — на пробор — напомаженная прическа, из которой не выбивалось ни волоска, узкое гармоничное лицо, круглые очки в металлической оправе. Но в глазах было что-то необычное: что-то маниакальное, почти демоническое сквозило во взгляде. Текст под фотографиями был до обидного коротким, выдержанным в холодном стиле протокола:
ПОСТУПЛЕНИЕ 17.12.1943
Жалобы больного при поступлении:
Пациент подвергнут предварительному осмотру. Жалуется на сильные боли в спине. Назначено лечение в форме холодных компрессов, не принесшее облегчения. Пациент имеет значительную опухоль на спине. Настроен враждебно, контакт с реальностью нарушен. Утверждает, что опухоль возникла сама по себе. Боли нарастают, пациент описывает их как «жгучее разъедающее ощущение»; позднее — как «чувство, будто моя кожа сгорает изнутри». Пациент объясняет, что боль чувствуется не только на коже, но и в самой спине, даже, по его словам, «в крови». Назначено лечение ацетилсалициловой кислотой, не приносящее должного эффекта. Пациент крайне неуравновешен и глумится над врачами. Осмотры спины пациента дают основание заподозрить форму тяжелой экземы, ожог или, возможно, воспаление неустановленной этиологии. Пациент проверяется на наличие аллергии на металл в дерматологической лаборатории Финсена. Выделений из раздражения на спине нет, но кожа остается красной и опухшей. Раздражение приняло форму специфического узора. Агрессивность пациента нарастает. Он бредит, его рвет кровью.
Анамнез больного:
Телеграфист. Состоит в браке 33 года. Живет в однокомнатной квартире на Рахбекс Алле.
Алкоголь и табак:
Умеренное потребление.
Общее состояние здоровья:
Никаких особенных жалоб, кроме ревматизма плечевых суставов, который признан не связанным с нынешним заболеванием.
23.12.43
Псих. осмотр: устанавливает, что заболевание вероятно вызвано ментальной нестабильностью. Утром 23 декабря пациент переведен в психиатрическое отделение Королевской больницы.
Заведующий отделением В. Ф Питцельбергер.
Нильс прочел историю болезни несколько раз, прежде чем сунуть ее в карман. Он сам не знал, что именно ожидал в ней найти, но надеялся, что информации будет по крайней мере больше. Нильс вышел в проход, пытаясь стряхнуть с себя разочарование и убедить себя в том, что это просто необходимый промежуточный результат, а ответ на вопрос отыщется в психиатрическом отделении… Но на какой вопрос? Кажется, именно это и пыталась ему объяснить Ханна: что наука давным-давно утверждает, будто наше незнание монументально, что каждый раз, выходя в своих исследованиях на новый уровень, ты сталкиваешься только с новыми и еще более впечатляющими слоями незнания. В конце концов Нильс все-таки смог сформулировать интересующий его вопрос: как Торкильду Ворнингу удалось выжить?
* * *
Нильс Бентцон, как и любой другой копенгагенский полицейский, знал, где именно в Королевской больнице расположено психиатрическое отделение — в отдельном корпусе наискосок от основного здания. Именно сюда упрятывали чокнутых, тех, кто не смог бы выжить в тюрьме. Многие — слишком многие из них — возвращались сюда снова и снова. В участке часто обсуждалась эта экономия на койко-местах в психиатрических отделениях: если бы политики знали, как часто психиатрические пациенты, на лечении которых они решили сэкономить, вносят свой вклад в криминальную статистику, они, наверное, изменили бы свое мнение.
Нильс не стал закрывать за собой дверь, выходя из архива.
Приближающиеся голоса, где-то у лифта. Этого и следовало ожидать, конечно, рано или поздно его должны начать искать.
— Вон он! — крикнул кто-то ему вслед.
Нильс завернул за угол, в новый коридор, потом снова за угол и снова в коридор — на этот раз узкий, почти совсем темный. Продолжают ли за ним идти? Он остановился и прислушался. Вслед ему доброжелательно, но очень твердо неслось:
— Эй, вы! Уважаемый! Пациентам здесь делать нечего.
Нильс не останавливался. Новый коридор. Он споткнулся обо что-то и чуть не упал, но удержался на ногах и пошел дальше. Нильс слышал, что преследователей было несколько, во всяком случае больше двух.
Он не оборачивался, чтобы не тратить попусту силы, однако понимал, что скоро его поймают. На бегу он чуть не врезался в лифт — похоже, он плутает по кругу. В конце концов санитар догнал его и схватил за руку так крепко, что Нильсу показалось, что тот сейчас сломает ему запястье. Лица санитара он не видел, только халат. Остальные держались чуть позади. Чего же они ждут? — подумал Нильс.
— Уважаемый, вам нужно обратно в постель.
Санитар попытался затащить его в лифт. Раздражение помогло Нильсу мобилизовать последние силы, он обернулся и двинул санитару коленом в пах. Тот выругался и ослабил хватку — всего на мгновение, но и этого было достаточно, чтобы Нильс вытолкнул его из лифта. Последнее, что Нильс увидел перед тем, как двери лифта закрылись, было как санитар падает на каменный пол.
02.30–13 часов 22 минуты до захода солнца
Злобный одушевленный холод преследовал Нильса, куда бы тот ни шел.
Он бежал по снегу в одних носках. Через парковку, наискосок, по направлению к психиатрическому отделению. По дороге он снял и выбросил носки, никакого толку от них все равно не было. Таксист, собиравшийся выйти из машины, смотрел на него удивленно, и Нильс мог представить себе, что он сейчас думает: хорошо, что придурок сам бежит в сторону психушки. На мгновение Нильс остановился, пронзенный мыслью, что можно ведь сесть в такси. Приехать домой, подняться в квартиру за деньгами, заплатить шоферу, найти свой паспорт и…
Приемное отделение в психиатрии было открыто круглосуточно. Оно и понятно: внезапные панические атаки, нездоровое поведение, депрессия, паранойя или попытки суицида не признают расписаний.
Прямо у входа Нильс наткнулся на ничего не понимающих родителей из пригорода, пытавшихся успокоить свою анорексичную дочь-подростка, которая кричала, что не хочет, блин, больше жить. Мама плакала, отец казалось, еле сдерживался, чтобы не отвесить дочери подзатыльник. У двери спал какой-то человек — или, может быть, он… Нильс выкинул из головы эту мысль, конечно же он живой, — и взял номерок очереди. Он сел среди остальных пациентов, чтобы не привлекать к себе внимания — некоторые и так начали на него поглядывать. Он взглянул на свои голые покрасневшие ступни. В теплом помещении от них шел пар, но сам Нильс их не чувствовал. Регистратор за стойкой после короткой беседы почти всех отсылала домой. Это была ее работа. Она первый стражник системы, ее одушевленный бастион. Многие плакали, зрелище было душераздирающим. Но Нильс знал, что именно для этого она здесь и сидит. Круглосуточно открытое отделение психиатрии как никакое другое место неотвратимо привлекает одиноких людей, которые готовы рассказать что угодно, лишь бы получить толику внимания. «Не забывайте, что датчане — самая счастливая нация на земле», — ехидно написал кто-то фломастером на стене. Анорексичная девочка-подросток прошла сквозь игольное ушко системы дальше, женщина за стойкой поднялась и ненадолго вышла вместе с девочкой и ее родителями. Именно этого Нильс и ждал — он тут же юркнул за стойку, вышел в длинный коридор и на мгновение остановился, чтобы осмотреться. Настенных украшений здесь не пожалели, все эти рождественские сердца, карабкающиеся по стенам гномы и гирлянды заставили его почувствовать себя гостем в сказке. Где-то за спиной открылась дверь.
