Я вспомнила тот унизительный случай. Донна Голдбек — вот кто это была — показывала ее тест с ответами по всей общаге вместе с запиской, которую Бет набросала для нее в таксофоне. Ей нужно было как можно больше мнений о том, совпадает ли почерк.
— А знаешь, в чем ирония? У меня вообще не было секса. Я же в новой школе, все эти ребята кажутся такими искушенными, и я думаю: «Я, наверно, одна такая, у кого этого не было». В четырнадцать, блядь, лет. Вот и написала «да» на все эти вопросы, потому что боялась, что кто-нибудь глянет мне через плечо и решит, что я ханжа. А в итоге такая обраточка вышла.
Я сказала:
— Мне так жаль, что это случилось с тобой. И хочу честно признаться, мне жаль, что я принимала в этом участие. Говорила об этом. Не стану делать вид, что этого не было.
Сама бы я ни за что на свете не додумалась, что приложила руку к травле Бет Доэрти.
— Я никого не виню, что они поверили в это. Даже сейчас с моими детьми меня эта тема дико смущает. Я говорю им не верить сплетням, а дочка мне: «Но сплетни помогают нам понять, кто абьюзер». У нее такой словарь в двенадцать лет, и это взрывает мне мозг. Мне ей, что ли, сказать: «Да, верь этим сплетням, а другим не верь. Верь только сплетням о мужчинах?»
— Ну, — сказала я, — верь женщинам. Это не идеальный вариант, но, может, для начала.
Бет резко повернула голову и впервые посмотрела на меня.
— Извини, но не твоего ли мужа зачмырили женщины?
Ее голос сделался таким ехидным, словно она только и ждала момента, чтобы уколоть меня. Привет, «клевая кофточка».
Я сказала:
— Кое-кто сводил с ним счеты.
— Кто бы говорил. Ты не веришь той женщине, но веришь другим, когда это тебе удобно.
— Не думаю, что это корректное сравнение.
Бет снова посмотрела на себя в зеркало, выровняла дыхание. Мы снова были в студии йоги.
— В любом случае, я все об этом читала.
— Да, — сказала я, — он заметная фигура. Но я хотела сказать, что мне жаль, что это случилось с тобой.
— Помнишь, я на старшем курсе встречалась с Дорианом? Мы расстались, когда я была на первом семестре в Пенне, но это был год моей жизни. Он относился ко мне… из всего делал хохму. Он — это все худшее, что было в Грэнби, в одном флаконе.
Бет и Дориан так часто расставались и сходились, что это стало у нас темой для шуток: снова-здорово. Она приходила в класс с опухшими красными глазами, и Фрэн передавала мне записку: «Беда в любовном гнездышке!»
— Мы были в лыжном домике Майка Стайлза в Вермонте, и там была камера видеонаблюдения, на переднем крыльце. Так Дориан каким-то образом переставил ее в спальню, а потом привел туда меня. Он всем сказал смотреть на монитор, а я понятия не имела.
Мои глаза расширились в зеркале, а рот открылся, силясь произнести что-то адекватное.
— Кошмар.
— Они все там сидели и смотрели, чем мы занимались. А я вообще не хотела, как он делал. Дориан считал, это так смешно.
— Кошмар.
Я попыталась вспомнить, кто там мог быть, кто мог сидеть там и смотреть, покатываясь со смеху. Майк Стайлз, само собой. Робби. Чтобы Талия на это смотрела, я не могла себе представить. Она бы сказала им, что это гадко, и вышла из комнаты.
«Они до того горячие, — так мне говорила Донна Голдбек о Бет с Дорианом. — Как они ссорятся. Типа искры летят. Они орут друг на друга в доме Стайлза, а потом типа через пять минут уже трахаются наверху».
И я поверила ей на слово: что это горячо, что это достойно зависти, что это такой уровень отношений, к которому можно только стремиться.
— Ты просто не понимаешь, — сказала Бет. — Ты говоришь, кошмар, а сама понятия не имеешь. Тебе ничто не угрожало. Ты никогда не была в таком положении.
— Мне ничто не угрожало?
Я попыталась осмыслить это.
— Господи, Боди. Ты была странная. Ты была стремная. Ты вечно закатывала глаза на все, что мы говорили, словно считала нас пошлейшими людьми на свете.
С этим я спорить не стала. Я могла бы рассказать ей кое-что о моей жизни, о моем детстве, могла напомнить ей, что это она назвала меня дрочилкой. Но я давно усвоила не меряться с людьми своими травмами. Я сказала:
— Мне так жаль, что ты прошла через это. Я понятия не имела, и мне на самом деле пиздец как жаль.
— А мне жаль, что я так тебя ненавижу. Но, Боди, я тебя так ненавижу. Ты затеяла все это, и я теперь должна видеть этих людей. Мой муж ложится на операцию на этой неделе, и мне надо думать об этом, а я вместо этого здесь. Я хочу просто жить своей жизнью. Ненавижу, что ты заставила меня вернуться сюда.
Мы все так же сидели и смотрели в зеркало, две женщины одного возраста, в одинаковых позах.
В Грэнби миниатюрность Бет казалась мне такой выгодной, ведь я считала, что чем меньше девушка, тем больше мир вращается вокруг нее. Теперь же, когда она сидела рядом со мной, на треть меньше меня, она казалось слишком маленькой для этого большого мира, давящего на нее, слишком слабой, чтобы что-то изменить.
Я снова сказала:
— Я понятия не имела.
Она поднялась, не касаясь пола руками, словно воздушный шарик. И сказала:
— Как же мне здесь все остопиздело.
20
Дэйн Рубра с трудом переводил дыхание.
Он — или кто-то из его «круга» — нашел вас. В городке Силвер-Спринг, штат Мэриленд, проживал некий Д. Стэнли Блох, пятидесяти девяти лет, работавший с местным молодежным оркестром. Сперва я восприняла это скептично (Стэнли?), но люди Дэйна провели «экспертизу».
— Слушайте, — говорил Дэйн в своем новом видео. Он стоял на парковке, слышался птичий щебет и дорожное движение. — Если мы вычислили чье-то местонахождение, это не значит, что мы валим туда всей оравой. Это значит, мы обращаемся к тем, кто с ним знаком, к тем, кто знает его с тысяча девятьсот девяносто пятого года: к работодателям, коллегам, бывшим ученикам и ученицам. Важность последних трудно переоценить. Я о бывших ученицах. Этот тип, если вы к нему подойдете на улице, он ничего вам не скажет. Но маленькой Салли, флейтисточке, которую он, как это бывает, сажал к себе на колени, возможно, есть что рассказать.
Меня замутило как от азартного блеска в его глазах, так и от имени Салли, нарицательного для невинной девочки откуда-то из идиллических пятидесятых. Маленькая Салли и ее братец Тимми.
Тем не менее он был полезен. Его последователи были полезны. Как знать, что еще они выяснят? Я трижды за тот день набирала сообщение команде защиты, чтобы они снова обратились к Бет, и каждый раз стирала его. Я собиралась рассказать им о ваших домогательствах не только к Талии, но и к Бет, без ее ведома. Но если защите не требовались мои обвинения в адрес мистера Блоха, зачем ей обвинения Бет? И, если Бет уже давала показания, а затем ее вызовут снова, не будет ли это похоже на давление на свидетеля? Что, если обвинение спросит, не говорила ли она со мной между показаниями? Это должна будет решить Эми, но в любом случае мне следовало все взвесить. К тому же была только суббота; я смогу позвонить Эми завтра.
А пока все шло именно так — лакеи Дэйна сели вам на хвост, — как я и хотела.
— Что еще нам нужно, — говорил Дэйн, — нам нужно присматривать за ним. Этот тип сменил имя как минимум один раз. Нам не нужно, чтобы он улизнул из города.
Я задумалась, сколько из них направлялось в Силвер-Спринг в эту самую секунду, сколько из них взламывало вашу электронную почту. Сколько из них планировало что-то большее.
Холодок пробежал по шее и рукам, когда я вспомнила одного парня, который зашел в пиццерию с пистолетом, выискивая в подвале несуществующую шайку педофилов. Я вспомнила, у скольких людей в Америке есть оружие.
И изумилась, обнаружив в себе маленькую-маленькую часть, все еще лояльную к вам, часть, которая хотела написать вам: садитесь в машину и уезжайте. Смените вместе с именем и фамилию.
Не оглядывайтесь.
21
Я попыталась отвлечься каким-нибудь фильмом, но поскольку вайфай в «Кальвин-инне» оставлял желать лучшего, мне пришлось довольствоваться громоздким плеером «панасоник». В числе дисков я увидела «Автобусную остановку» — ненавижу этот фильм. «Автобусная остановка» — это пример того, что получается, когда в написании сценария не участвует женщина. Взять хотя бы слова женщины в автобусе, к которой Мэрилин Монро подкрадывается и говорит, что ее похитили: «Будь вы в него влюблены, все было бы не так уж плохо».
