— Если вы хотите переговорить, то… — Он помолчал немного, а затем сердито произнёс: — Проклятие! Дочка опять прихватила мой мобильник! Значит, так… В вестибюле МТБ есть бар, мы могли бы там встретиться.
— Что такое МТБ?
— Международный терминал. Международный терминал имени Тома Брэдли.
— Я там буду. Ну… скажем, в четверть первого.
— Отлично.
* * *
У меня было время заехать в отель, чтобы проверить почту и, если получится, позвонить Шоффлеру. Возможно, он мне что-то посоветует.
Я открыл машину. На водительском месте лежала брошюра. Вначале я просто переложил её на приборную доску, но потом до меня вдруг дошло: ведь я же запер машину.
На обложке брошюры был изображён символ бесконечности, как бы витающий над словами «Голливуд навеки». На титульном листе красовался стоящий на берегу озера обелиск, вокруг которого располагались четыре медальона с фотографиями кинозвёзд прошедших времён. (Я смог узнать Рудольфо Валентине и Джейн Мэнсфилд.)
Я раскрыл брошюру и обнаружил карту с названием улиц, дорог, озёр и деревьев. Это была карта кладбища. К карте, вблизи от входа и слева от Аллеи памяти, были приклеены два золотых, стоящих бок о бок ангелочка.
Мои руки тряслись, а в голове в бешеной пляске кружились безответные вопросы. Карта кладбища! Неужели она означает, что мои мальчики умерли?
Я завёл мотор и резко развернул машину, вызвав недовольный рёв нескольких клаксонов. Я знал это кладбище в убогой округе Пламмер-парк, по дороге в Санта-Монику. Этот район Лос-Анджелеса облюбовали для себя иммигранты из России.
Мы делали материал о русской организованной преступности в США, и часть фильма снималась в этих местах. Проехав несколько кварталов, я увидел, что вывески большинства магазинов начертаны на кириллице. Остановившись перед светофором, я опустил окно и спросил у прохожего:
— Простите, где здесь кладбище? Оно называется «Голливуд навеки». Вы его знаете?
Мужчина широко улыбнулся и с заметным русским акцентом сказал:
— Конечно, приятель. Знаю на все сто. Десять кварталов направо. Вы не промахнётесь.
На все сто. Я слышал это выражение, когда мы готовили фильм. Его употребляли русские иммигранты, когда были в чём-то абсолютно уверены.
А вот я уже ни в чём не уверен. Кроме того, что десятое августа — день, когда…
И вот теперь «Голливуд навеки».
Меня обуял ужас.
* * *
Я помнил, как Диана или Барбара брали интервью у дельца, который выкупил это кладбище и тем самым спас его от финансового краха. Для места последнего упокоения таких гигантов Голливуда, как Сесиль де Милль, Рудольфе Валентино, Джейн Мэнсфилд, Дуглас Фэрбенкс (старший и младший), настали тяжёлые времена. Однако его выкупили, переименовали и навели блеск на потребу туристов и ради знаменитых покойников. Насколько я помнил, кладбище ещё действовало, кроме того, там хранились фильмы, которые родственники и друзья могли посмотреть, воздавая тем самым дань уважения бренным останкам усопшего. В фильмах, как вы понимаете, звездой был знаменитый покойник. Я въехал на территорию через главные ворота. Судя по южноамериканским и русским именам на могилах, демографическая ситуация в регионе претерпела существенные изменения. Оказавшись в обозначенном ангелами районе, я остановился на обочине дороги и вышел из машины.
Здесь возле каменной стены гнездились детские могилы. Игрушки, бронзовые пинетки, фотографии, статуи ангелов были скорбным свидетельством беззаветной любви и невозвратной потери. Я брёл мимо детских захоронений, в поисках… сам не знаю чего. И вот на голом клочке земли я увидел двух пластмассовых лошадок, на которых, опустив копья, восседали два пластмассовых рыцаря. Это были похожие как две капли воды светловолосые близнецы, а их раскрашенные лица застыли в вечной ухмылке.
На мгновение я окаменел, но потом, справившись с параличом, помчался к машине. Мне удалось уговорить работавшую в административном здании женщину проехать со мной к детским могилам. Мы поехали на её машине — мрачном чёрном «мерседесе». Она, видимо, настолько привыкла к убитым горем родственникам, что моё возбуждение не производило на неё никакого впечатления. Её сочувствие ограничивалось тем, что время от времени она возлагала ладонь на мою руку. Увидев пластмассовых рыцарей, дама схватила сотовый телефон и, с ужасом глядя на меня, назвала в трубку номер участка и его координаты.
— Немедленно сообщите мне статус данного участка, — распорядилась она. — Я хочу знать имя усопшего, время захоронения, а также лицо или лиц, заказавших похороны. Одним словом, я хочу знать все. Хорошо. Жду.
Мы молча стояли, ожидая ответа.
— Здесь положено быть камню, — пояснила дама. — Но иногда… временно…
Я не ответил. Надо отдать ей должное — она лишь крепче сжала мою руку и умолкла. Ожидание затягивалось. Дама с отрешённым видом изучала облака, а я не мог оторвать глаз от стоящих на взрыхлённой земле пластмассовых рыцарей.
Её телефон издал едва слышный сигнал. Она отвернулась от меня и начала разговор.
— Не может быть?! — произнесла она приглушённым голосом. — Что за шутки? О Боже, что за люди?!
Она вернула телефон в закреплённый на бедре футляр и повернула ко мне своё безмятежное личико, на котором я успел заметить мимолётную гримасу неудовольствия.
— Это чья-то глупая шутка, — сказала дама и подняла игрушки с земли. — Здесь никто не похоронен. Это один из тех шести участков, которые мы изъяли из продажи. Мы хотим установить на этом месте фонтан. Для наших маленьких клиентов. — Женщина чуть склонила голову и положила ладонь на мою руку. — Послушайте, это очень большое кладбище, и здесь легко потерять ориентировку. Есть и другие места, где хоронят детей. Если вы ищете кого-то конкретно, вам следует обратиться в отдел регистрации. Он находится в том же административном здании. Если хотите, я вас туда подкину. О'кей?
Дама пошла к машине, а я поплёлся следом, отставая на шаг. Через мгновение мы услышали хрустально чистый звук флейты. Это была изумительно красивая, чарующая мелодия.
— Как красиво, — произнесла она, когда мы одновременно повернулись, чтобы взглянуть на источник звука. — А я и не знала, что у нас на это утро назначена церемония.
И вот я его увидел. Он стоял примерно в тридцати футах от меня, небрежно прислонившись к могильному камню. Музыкант был в белой рубашке и брюках цвета хаки. У губ он держал флейту.
— Эй! — воскликнула женщина, когда я бросился в его сторону.
Но я ничего не слышал, петляя между могильных камней и чуть ли не сбивая с ног посетителей некрополя. В школе я бегал четыреста метров и сохранил сноровку, хотя и был не в форме. Расстояние между нами постепенно сокращалось. Он бежал к пруду, на зелёных берегах которого росли ухоженные деревья и возвышались фамильные мавзолеи. Там можно было укрыться, и я несколько раз терял его из виду. Но до меня долетал звук флейты, и сам он возникал из-за дерева или памятника. К тому моменту, когда я загнал его на ведущую к крошечному острову дамбу, мои лёгкие горели огнём, а мышцы отказывались служить. Я прибавил скорость, и он оказался в тупике. Я уже видел, как он рухнет и я навалюсь на него, сделав подсечку. Ведь мне доводилось играть в футбол.
Мы мчались вдоль стены большого мавзолея, стоящего на острове. Расстояние между нами сократилось настолько, что я видел марку его обуви. Это были кроссовки фирмы «Найк». Он добежал до конца сооружения и свернул за угол. Нас отделяло всего ничего, но когда я вслед за ним свернул за угол, его там не оказалось. Мэтр Карфур исчез.
Я не верил своим глазам, и тем не менее… он исчез. Я потратил сорок пять минут вначале на то, чтобы его найти, а затем, чтобы понять, как он это сделал. Первым делом я внимательно осмотрелся, в надежде его увидеть. Я думал, что он по-прежнему со мной играет. Но я ошибся. Тогда я принялся исследовать мавзолей и всё, что его окружало, — деревья, кусты, могильные камни. Я даже заглянул в воду, осматривал все места, где только мог укрыться Карфур. Одновременно я пытался понять, как он исхитрился провести трюк с собственным исчезновением. Но я никого не нашёл и ничего не придумал.
Тогда я обратился с расспросами к фланирующей по острову и неподалёку от него публике. Многие видели Дудочника, слышали его флейту и даже наблюдали за погоней. Но ни один из этих людей не мог сказать, куда он девался. Никто не заметил его исчезновения.
Но я в исчезновение не верил. Я знал, что он не исчез. Это был его очередной трюк. Иллюзия. Байрон оставил рекламную брошюру кладбища в моей машине, не сомневаясь, что я немедленно поеду в «Голливуд навеки». У него была масса времени, чтобы заранее подготовиться к моему визиту. Карфур поставил игрушечных рыцарей, дождался момента, когда я их увидел, и спровоцировал меня на погоню. Он знал, что я побегу за ним. Но каким образом ему удалось скрыться? Я не обнаружил ничего — буквально ничего, — что помогло бы ему исчезнуть из моего поля зрения. Конечно, не следовало забывать, что я имею дело с иллюзионистом. И иллюзионистом первоклассным. Если бы в моём распоряжении была хотя бы неделя, я, возможно, смог бы понять, как Карфур это сделал. Но времени у меня не было. Недоуменно покачивая головой, я сел в машину и поехал в международный аэропорт Лос-Анджелеса.
