Ричер молчал. Харпер, не отрываясь, смотрела на дверь.
– Но на самом деле единственной целью была Элисон, – продолжала она. – И вот, наверное, почему Ламарр сократила временной интервал. Потому что, опьяненная успехом, не могла больше ждать.
– Она заставила нас с тобой осуществить вместо нее наблюдение, – сказал Ричер. – Помнишь, Ламарр расспрашивала нас о доме? Она отказалась от интервала, поэтому у нее не было времени вести наблюдение самой, поэтому она заставила нас сделать это вместо нее. Помнишь? Дом стоит изолированно? Дверь заперта? Мы были ее глазами и ушами.
Харпер зажмурилась.
– В тот день, когда погибла Элисон, у Ламарр был выходной. Это было воскресенье. В Квантико царила полная тишина. Я даже не задумывалась об этом. Ламарр знала, что ее отсутствие в воскресенье никто не заметит. Знала, что в центре все равно никого не будет.
– Она очень умная, – согласился Ричер.
Харпер кивнула. Открыла глаза.
– И, полагаю, это объясняет отсутствие улик на месте преступлений. Ламарр знала, что мы будем искать.
– И она женщина, – подхватил Ричер. – Следователи искали следы мужчины, потому что Ламарр так им сказала. То же самое с машинами напрокат. Ламарр знала, что если кто-нибудь, проверяя списки, и наткнется на женскую фамилию, от нее отмахнутся. Что и произошло.
– Но на какую фамилию? Для того, чтобы взять машину напрокат, ей были нужны документы.
– И для полета на самолете тоже, – согласился Ричер. – Но, уверен, у Ламарр есть масса всяких документов. Документы тех женщин, которых ФБР отправило за решетку. Это можно будет установить, сопоставив даты и места. Безобидные женские фамилии, за которыми ничего не скрывается.
– Я сама передала это сообщение, помнишь? – угрюмо сказала Харпер.
– От агентства «Хертц». «Агентство проката машин ничего не дало – какая-то женщина разъезжала по делам.»
Ричер кивнул.
– Ламарр очень умна. Полагаю, она даже одевалась как жертвы, когда приходила к ним домой. Она следила за ними, и если жертва носила хлопчатобумажное платье, она надевала такое же. Если носила брюки, она тоже надевала брюки. Как сейчас, когда на ней надет старый свитер, как и на Симеке. Если где-то и будет обнаружен ворс, ему не придадут значения. Помнишь, Ламарр спросила у нас, как одевается Элисон? Времени на наблюдение нет, поэтому она спросила у нас, невинный вопрос как бы мимоходом. Элисон по-прежнему в хорошей спортивной форме, загорелая и одевается как ковбой? Мы ответили, да, и Ламарр наверняка отправилась к своей сестре в джинсах и сапогах.
– А лицо она ей оцарапала потому, что ненавидит ее.
Ричер покачал головой.
– Нет, боюсь, это моя вина. Я не переставал спрашивать, почему отсутствует жестокость. Поэтому она в следующий раз предоставила и жестокость. Мне надо было бы держать язык за зубами.
Харпер ничего не сказала.
– И вот как я понял, что Ламарр будет здесь, – продолжал Ричер. – Она с самого начала пыталась подражать такому человеку как я. А я сказал, что следующей навестил бы Симеку. Поэтому я понял, что рано или поздно Ламарр появится здесь. Но она оказалась расторопнее, чем я предполагал. А мы, наоборот, замешкались. Ламарр же времени даром не теряла, так?
Харпер посмотрела на дверь в ванную. Поежилась. Отвела взгляд.
– А как ты догадался насчет гипноза?
– Так же, как и насчет всего остального. Я вроде бы понял, кто и почему, нокак– это оставалось совершенно невозможным. Поэтому я продолжал и продолжал думать. Вот почему мне нужно было уехать из Квантико. Мне требовалось спокойно подумать. На это ушло много времени. Но в конце концов осталась единственная возможность. Объясняющая все. Пассивность, покорность, содействие. То, почему места преступлений выглядели именно так. Жертвы выглядели так, словно убийца не притрагивался к ним и пальцем, потому что Ламаррдействительнои пальцем к ним не притрагивалась. Она снова погружала их в гипноз и приказывала, что надо делать, шаг за шагом. Они все делали сами. Вплоть до того, чтобы наполнить краской ванну и проглотить свой язык. Ламарр сама делала только то, что сделал я – вытаскивала язык, чтобы патологоанатом ничего не мог обнаружить.
– Но как ты догадался насчет языка?
Ричер ответил не сразу.
– Целуя тебя.
– Целуя меня?
Он улыбнулся.
– У тебя потрясающий язык, Харпер. Он заставил меня задуматься. Язык – это единственное, что подходит под объяснение доктора Стейвли. Но я не мог найти никакого способазаставитьчеловека проглотить свой язык до тех пор, пока наконец не понял, что это Ламарр, а она владеет гипнозом, и тогда все встало на свои места.
Харпер молчала.
– И знаешь еще что?
– Что?
– В тот самый первый вечер, когда мы с ней встретились, Ламарр хотела меня загипнотизировать. Она сказала, что это якобы для того, чтобы заглянуть в самые глубины моей памяти, но, несомненно, на самом деле она собиралась приказать мне с убедительным видом завести расследование в тупик. Блейк настаивал на том, чтобы я согласился, но я отказался, сказав, что Ламарр заставит меня бегать голышом по Пятой авеню. Это была шутка, но она оказалась страшно близка к правде.
Харпер поежилась.
– Когда Ламарр остановилась бы?
– Думаю, после еще одного убийства. Шести было бы достаточно. На шести можно было бы остановиться. Песчаный пляж.
Харпер подошла к нему и присела рядом на край кровати. Посмотрела на Симеку, застывшую под халатом.
– С ней все будет в порядке?
– Надеюсь, – сказал Ричер. – Она чертовски крепкая девчонка.
Харпер взглянула на него. Его рубашка и брюки были мокрые, испачканные краской. Руки были зеленые по самые плечи.
– Ты весь промок, – рассеянно промолвила она.
– И ты тоже. Еще хуже, чем я.
Харпер кивнула. Помолчала.
– Мы оба промокли. Но, по крайней мере, теперь все кончено.
Ричер промолчал.
– Отпразднуем наш успех, – сказала Харпер.
Обвив мокрыми руками ему шею, она притянула его к себе и поцеловала в губы. Ричер ощутил во рту ее язык, который двигался, вдруг остановился. Харпер отдернулась от него.
– Странное чувство, – сказала она. – Теперь я больше никогда не смогу делать это без того, чтобы у меня не возникали всякие плохие мысли.
Ричер ничего не сказал.
– Ужасная смерть, – продолжала Харпер.
Посмотрев на нее, он улыбнулся.
– Когда падаешь с лошади, надо вставать и снова садиться в седло.
Подхватив ладонью ее затылок, Ричер привлек ее к себе. Поцеловал в губы. Мгновение Харпер оставалась застывшей. Затем начала отвечать. Поцелуй продолжался долго. Наконец она оторвалась от него и робко улыбнулась.
– Иди буди Ламарр, – сказал Ричер. – Арестовывай ее, начинай допрос. Тебя ждет большое дело.
– Она не будет со мной говорить.
Ричер посмотрел на лицо спящей Симеки.
– Будет. Скажи, что если она откажется, я сломаю ей руку. А если она будет и дальше упорствовать, я начну тереть кости друг о друга.
Поежившись, Харпер отвела взгляд. Встала и вышла в ванную. В спальне стало тихо. Ни звука, только дыхание Симеки, ровное, но шумное, словно механизм. Харпер отсутствовала долго. Наконец она вернулась, бледная как полотно.
– Она не будет со мной говорить, – сказала Харпер.
– Как ты это определила? Ты ее ни о чем не спрашивала.
– Потому что она мертва.
Молчание.
– Ты ее убил.
Молчание.
– Когда ударил.
Молчание.
– Ты сломал ей шею.
Вдруг из коридора внизу донеслись громкие шаги. Поднимающиеся по лестнице. Звучащие в коридоре за дверью. В спальню вошел полицейский. В руке он держал кружку. Которую он взял с перил на крыльце. Полицейский изумленно огляделся вокруг.
– Черт побери, что здесь происходит?
Семь часов спустя было уже за полночь. Ричера заперли одного в камере предварительного заключения в портлендском отделении ФБР. Он знал, что полицейский связался с сержантом, а тот, в свою очередь, позвонил в Бюро. Знал, что Портленд связался с Квантико, из Квантико позвонили в штаб-квартиру ФБР имени Гувера, а из штаб-квартиры позвонили в Нью-Йорк. Все это сообщил ему полицейский, задыхаясь от возбуждения. Затем прибыл сержант, и полицейский умолк. Харпер куда-то исчезла, а подоспевшая карета скорой помощи отвезла Симеку в больницу. Местное отделение полиции без споров передало дело в ведение ФБР. Приехали два агента из Портленда и арестовали Ричера. Надели на него наручники, доставили в город, бросили в камеру и оставили одного.
В камере было жарко. Одежда Ричера, перепачканная в зеленой краске, высохла за час и стала жесткой как фанера. В остальном с ним абсолютно ничего не произошло. Ричер рассудил, пройдет какое-то время, прежде чем соберутся все заинтересованные. Ему стало любопытно, прилетят ли все в Портленд, или же его самого доставят в Квантико. Никто ему ничего не сообщил. Никто к нему не приходил. Он оставался в полном одиночестве. Это время Ричер провел, беспокоясь о Симеке. Представляя себе, как вокруг нее суетятся санитары в приемном покое больницы.
