площадки!
— Тут главное не площадки, а люди! Я уже разослал приказ по авиационным частям — отобрать из числа пилотов, наказанных за рискованные полеты, добровольцев для решения почти нерешаемой задачи! И найдутся такие парни, будь уверен!
— Зачем же тогда было их наказывать? — хмуро спросил командир. — А вдруг они все поувольнялись? Их же поощрять надо было!
— Что-то я тебя не пойму! И так тебе плохо, и этак…
— Виноват, товарищ генерал-полковник! Спасибо за заботу! — глядя в сторону, произнес Слон. По тону трудно было понять — действительно ли он благодарит большого начальника или просто ерничает. Гром понимал, что скорее второе. Но отпускать Слона в таком настроении было неправильно — перед вылетом группы на опасное задание требовалось максимально поддержать командира и добавить ему оптимизма. Потому что его психологический настрой каким-то необъяснимым, а может, до поры до времени необъясненным образом передается личному составу.
— И про Осу не думай, «Гончие» уже работают, никуда он не денется! — доверительно сообщил Гром, хотя обычно о таких вещах не говорят вслух. — Как вопрос решат, я тебе сразу сообщу, прямо в горы! Не отвлекайся, сам нацеливайся на результат и людей нацеливай!
Слон смягчился.
— Товарищ генерал-полковник, разрешите приступить к выполнению боевой задачи? — как всегда, глядя прямо в глаза, спросил Слон.
— Это другое дело! — Гром крепко сжал его руку. — Приступайте!
Через несколько минут посадка была закончена, люк задраили. Слабо освещенный салон десантного борта был рассчитан на двадцать два парашютиста, поэтому не только казался, но и действительно был полупустым.
— Как твоя Женька, не объявлялась? — спросил Ерш, когда они устроились на длинной скамье, ближе к хвосту.
— Нет. Пришла как-то днем, забрала свои вещи, оставила ключ соседке — и все, — ответил Скат. — А что Галка?
— Тем более. — Ерш усмехнулся, и непонятно было, радостно или грустно. — Я ж тебе давно говорил: рыба с птицей ужиться не могут — уж слишком они разные!
Затрещали двигатели, закрутились пропеллеры, превращаясь в невидимые круги, самолет разбежался по бетонке, оторвался от земли и, уменьшаясь в размерах, принялся набирать высоту. Генералы провожали его взглядами, пока черная точка не растворилась в небесной синеве. Потом пошли к своему спецборту — «Боингу», который быстро доставит их в Москву, в привычные кабинеты, где у них накопилось немало работы.
* * *
После очередной репетиции Вениамин подошел к поправляющей макияж Джен, вид у него был значительный и загадочный.
— Вы так и живете на Циолковского, где мы были с господином Извольским?
Она оторвалась от зеркала и покачала головой.
— Нет, мы с Евгением, как бы это сказать… В общем, несколько разошлись во взглядах… И разъехались…
— Вот как! — оживился Вениамин. — А что такое? Это серьезно или обычный бытовой момент?
— Сама не знаю. — Она махнула рукой и вернулась к своему занятию, давая понять, что не хочет вдаваться в подробности. Этот разговор действительно был ей неприятен.
— Ладно, — кивнул Веня. — А где вы теперь обитаете?
— У Галины. Так нам удобнее и веселее. Да и квартиру она снимает неплохую…
На самом деле квартиру оплачивал Сёмка Борец, но в такие подробности посвящать песенного импресарио не имело смысла.
— А можно записать адрес?
— Зачем? — насторожилась она.
— Не за тем, зачем вы подумали, — хмыкнул Вениамин. — Я пришлю вам концертное платье.
— Платье? А кто его оплатил?
— Не волнуйтесь! Оплатил Илья Васильевич. Он любит выступать этаким меценатом. Считает себя Пигмалионом! Знаете, кто это?
— Понятия не имею. — Она округлила губы, накладывая свежую помаду.
— Скульптор, который влюбился в созданную им статую и силой любви оживил ее! Вдохнул теплую человеческую душу в холодный мрамор…
Джен оставила зеркало в покое.
— Что-то я ничего не пойму. Это я статуя из холодного мрамора? Кто меня любит? И кто хочет оживить?
Вениамин весело рассмеялся.
— Это метафора. Просто так говорят, когда из простой, никому не известной девушки вдруг кто-то сделал знаменитую певицу, танцовщицу, ну, или кого-нибудь еще… А у Ильи Васильевича в жизни было много таких примеров. Так, давайте я запишу адрес.
И действительно, на следующий день пришел курьер и принес довольно большой, красиво оформленный пакет.
— Покажи! Ну, давай скорей, что ты возишься? — нетерпеливо крутилась вокруг Галка.
Но Джен неторопливо развязала все ленточки, все веревочки и, наконец, извлекла из вороха упаковок черное платье. Но это был не просто черный цвет, он был глубок как космос, и казалось, что если окунуться в него, то растворишься во Вселенной и уже не сможешь находиться на Земле…
Джен быстро сбросила халатик и осторожно, будто боялась помять каждую складочку, надела обновку. Галка застегнула застежки. Платье сидело как влитое.
— Отпад! Вся спина голая и попа видна! — воскликнула Галка. — Надо только «шпильки» надеть!
Она принесла новые туфли на двенадцатисантиметровом каблуке, помогла обуться. Потом Джен подошла к зеркальному шифоньеру и остолбенела.
На рекламных плакатах «Сапфира» и на многочисленных снимках, которые делались в клубе, она выглядела совершенно по-другому. Там она была королевой шеста и звездой стриптиза, а сейчас как будто настоящая королева пришла в обычную московскую квартиру. Хотя ту квартиру, в которой они сейчас жили, было трудно назвать обычной: огромная «двушка» на Тверской, спальня расписана под ночь — черный фон, на нем накат: серебряный месяц и золотые звезды, кометы с длинными хвостами, далекие созвездия; гостиная оформлена под праздничный день — голубое небо с облаками, солнце, голуби, самолет в небе, даже контур высотки МГУ вдали…
— Китч, — сказал маклер, показывающий квартиру будущим арендаторам. — Супершик семидесятых годов!
Галка не поняла, что это значит, но Сёмка со знанием дела пояснил: «Это специальная клевая живопись для элитного жилья!» Такую формулировку она и доводила до всех, кто посещал ее новую обитель. Конечно, за прошедшие полвека накат выцвел, картинки покрылись мелкими трещинками, но и Галка, и ее гости, и Евгения были в восторге от такой красоты. К ней надо добавить трехэтажные хрустальные люстры, румынскую мебель, серванты, забитые хрусталем и вожделенными когда-то сервизами «Мадонна», да ковры, висящие на стенах, стоящие трубочками в углах и кладовках и лежащие на полу, иногда по два — друг на друге…
«Словно в Эрмитаже живем!» — восхищалась всегда Галка. И девочка Женя из провинциального Шахтинска ощущала себя здесь прислугой.
Но не сегодня! Сегодня она чувствовала себя королевой: то ли Елизаветой, то ли Екатериной — она плохо в них разбиралась, — которая случайно зашла в заброшенный, тронутый тлением дворец с изъеденными молью коврами, безнадежно устаревшими люстрами и никому не нужным хрусталем, по пути в свое сверкающее современными огнями блистательное будущее…
Она прошлась перед зеркалом
