Что касается остальных членов банды, задержанных и содержащихся в различных камерах СИЗО, в каждой из которых велась самостоятельная внутрикамерная разработка с помощью агентов оперативной части следственного изолятора, то все они молчали. Кто-то колебался, кто-то выдвигал легенды, кто-то валял дурака – но по делу не говорил никто.
– Что значит, не знаю? – прочорчал Расков. – Его полиция задержала? Или он решил соскочить? Или Томилин и Латыпов решили его выгнать? Или захотели от него избавиться?
– Я не знаю, – пробормотал Нестеров. – Он просто исчез однажды и все.
– И ты ничего не спрашивал? Или спрашивал? Неужели тебе не было интересно?
Нестеров поколебался.
– Мне сказали, что он уехал.
– Куда уехал?
– Куда-то. Уехал из города. И больше не появится. Больше я ничего не знаю.
– Хорошо. Вернемся к борделю в Балашихе. Как Рахим туда попал?
– Он знал тех, кто держит этот бордель. Он там раньше бывал.
– Откуда он их знает?
– Там работал его брат.
– Что за брат?
– Мы не знакомы. Я его не видел никогда. Только слышал пару раз про него. Его звали Аман, или Азамат… Как-то так. Точно не помню.
– А звонок в ФСБ? Когда вы назвали адрес этого борделя? Чья была идея?
– Мне не говорили, чья была идея. Просто Томилин сказал, что надо позвонить. Сказал, что говорить. Остальные уже в курсе были.
– Кто совершил звонок?
– Коломоец.
– Эдуард Коломоец?
– Да.
– Почему он?
– У него язык подвязан. Так сказал Томилин. Они все решили, Коломоец не спорил, не спрашивал, почему. Он был согласен позвонить.
– Ты присоединился к банде полтора месяца назад?
– Где-то так. Я не помню точный день. Ну, дату.
– Сергеева убивали при тебе?
Нестеров поморщился. Говорить об этом эпизоде ему не хотелось.
– Да.
– То есть, ты был за рулем?
– Да.
– Вы выехали, чтобы просто подстрелить кого-то? Или вы целенаправленно охотились на Сергеева? Какие были инструкции?
Нестеров попросил закурить. Расков пододвинул к нему пепельницу и пачку сигарет с лежащей сверху зажигалкой. Нестеров жадно закурил. Выдохнул с придыханием, словно его колотило, хотя внешне эта дрожь никак не проявляла себя.
– Нужно было убить именно Сергеева.
– Как это удалось? Как вы на трассе выследили именно его? С помощью жучка?
– Да. Он был на его машине.
– Кто его закрепил и когда?
– Я не знаю. Незадолго до этого, наверное. Батарейки в жучке хватает на двое суток и все.
– Почему убили Сергеева?
– Латыпов, – буркнул Нестеров.
– Что – Латыпов? Он приказал?
– Ему это нужно было.
– Зачем? Что тебе рассказывали?
– Не мне, нам. Томилин говорил, что участковый… что он тянул с Сергеева деньги. Тот отказался платить. На своем участке Латыпов несколько таких мест на деньги поставил. Ну, крышу им выставил. Сергеев отказался платить. Тогда Латыпов решил вообще отжать его кафе.
– Как?
– Он знал, что у Сергеева из родни была только мать. Старая. Если он умрет, кафе будут продавать. Латыпов хотел, чтобы мы вложили деньги в это кафе и забрали его себе.
– Зачем?
– Это было хорошее место. Так сказал Томилин. Хорошее место на въезде в город. Его можно использовать, как перевалочный пункт. Как склад.
– Склад чего? Перевалочный пункт – для чего?
– Я не знаю, – Нестеров опустил голову, выдыхая дым. – Мне ничего такого не говорили. Я не знаю всех раскладов. Я был просто водителем.
– Ладно. Вернемся назад. В банде люди со всех уголков России. Тольятти, Липецк, Казань, Забайкальский край… Как вы объединились? Ради чего?
– Помогали продавать анашу Гоблина. Искали бегунков-дилеров.
– И продавали бы дальше. Зачем убивать водителей?
– Чтобы… – Нестеров взмахнул рукой. – Чтобы замаскировать убийство Сергеева.
Расков откинулся на спинке стула. Протянул руку к сигаретам и тоже закурил. Буравя глазами Нестерова, он холодно произнес:
– Я не кретина сильно похож? Ваша банда положила троих до Сергеева и еще кучу народу после, включая сотрудников полиции. Кто будет поднимать на уши весь регион, только чтобы замаскировать убийство одного человека? Ради маленького кафе, которое стоит почти столько же, как и любая машина тех, на кого вы нападали? Не строй из меня дурака, Нестеров.
Вмешался доселе молчавший адвокат:
– Мы договаривались, Станислав Викторович.
– Да, я помню. Но мы договаривались говорить откровенно. Сейчас ваш клиент мне откровенно врет. Будет врать и дальше – никакой сделки не будет. А если шепнуть остальным, что Нестеров пытался сдать их, то все они дружно сделают его паровозом.
Нестеров побледнел. Не желая ссориться с сотрудником ФСБ, но помня о долге, адвокат кашлянул:
– Станислав Викторович, давайте без угроз. Хорошо?
– Я устал, – пробормотал Нестеров, не глядя на Раскова, – мы уже давно тут сидим. Я хочу назад в свою камеру.
Когда конвоир вывел Нестерова из допросной, Расков задумчиво покосился ему вслед. Подполковник беспокоился, и ему было о чем беспокоиться. С момента ликвидации последних остававшихся на свободы членов группировки, то есть почти неделю, ситуация не стала яснее. Причины возникновения банды ДТА и, главное, резон нападений и жестоких убийств водителей на трассе М-4, до сих пор были окутаны мраком. Силовики могли только предполагать и строить догадки.
***
Веки не слушались. Когда он попытался открыть глаза, то увидел лишь узкую полоску рябящего света. Потом была боль, которая подхватила его и унесла назад в темноту и беспамятство.
Ему снился огонь. Снились обезображенные лица, половину из которых он не мог различить. Снились крики, какие-то голоса. Они кричали, матерились. Все это было как в тумане. Истошные вопли и перекошенные лица рождались где-то в глубине сознания и проваливались назад во мрак. Даже во сне он наблюдал за этой картиной словно со стороны и искренне недоумевал, в чем дело.
Потом он снова проснулся. Глаза смогли открыться наполовину. Он увидел свое тело. Нога, закованная в гипс выше колена. Стойка с капельницей, в которой лениво колыхалась какая-то жидкость. Она сочилась по трубке и уходила вниз, к нему.
Его снова поглотила темнота. На этот раз не было ничего. Но потом где-то в его груди проснулось ощущение, которое заставило его распахнуть глаза, и он услышал собственный сдавленный стон.
Перед глазами появилось светлое пятно, а в ушах стоял какой-то гул. Пытаясь сфокусироваться, он увидел, как пятно постепенно преобразовывается в человека в белом халате, нависающего над ним и что-то говорящего. Это была молодая женщина. Большие круглые глаза.
– Вы меня слышите? – как сквозь толщу воды, донесся до него слабый далекий голос.
– Да, – ответил он. Голос был хриплым, и это короткое слово отдалось мучительной ноющей болью в глотке.
– Постарайтесь не говорить, хорошо? Вы еще очень слабы. Слышите меня?
– Где я?
– В больнице. Отделение интенсивной терапии. Вы помните, что…?
Темнота проглотила ее вопрос.
Когда он снова пришел в себя и слабо пошевелился, то услышал собственный стон. В груди саднило, словно в ней кто-то ковырялся острым ножом, раздирая плоть. В помещении был полумрак. Он слабо покосился в сторону. Рядом стоял какой-то медицинский аппарат, высвечивая на табло зеленоватые квадратные цифры. Он повернул голову в другую сторону. Окно с вертикальными полосками жалюзи. Сквозь полоски было видно полумрак неба и черные ветки раскинувшегося за окном дерева.
Он закрыл глаза. Боль в груди не уходила. Он попытался пошевелиться, и тут же раскаленным огнем взорвалась боль в его бедре.
Он широко распахнул глаза, наконец осознав, что чувствует.
Боль. Это была боль. Ему больно. Ему больно так, что он просыпается от боли и стонет.
Шок от этого был таким, что у Бегина перехватило дыхание. Он попытался пошевелиться, и боль снова взорвалась в грудной клетке. Тупая ноющая боль, чем-то похожая на зубную, но в десятки, сотни раз сильнее.
Бегин услышал топот легких ног по устланному линолеумом полу.
– Не шевелитесь! Вы что? Вам нельзя!
Он узнал голос медсестры. Теперь он слышал ее отчетливо. Открыв глаза, Бегин увидел ее рядом. Женщина поправляла катетер с капельницей, торчавщий из вены в его правой руке.
– Хорошо, – произнес он. Сглотнул. Во рту было сухо, а ощущение было такое, словно он проглотил острый, покрытый шипами камень. – Мне больно глотать.
– Вы были подключены к аппарату искусственной вентиляции легких. У вас в горле несколько дней была пластиковая трубка.
– Вы не понимаете….
Бегин закрыл глаза. Он вдруг почувствовал комок в горле и слезы, которые непроизвольно возникли в уголках глаз, расплываясь по закрытым векам.
– Что? Что с вами? Скажите, я попытаюсь помочь! Вызвать врача?
