Ознакомительная версия.
— А Режис Мазуайе?
— Очередная мера предосторожности. Режис провел у нас некоторое время. Не исключено, что он догадывался о цели наших исследований. Заявившись к нему с расспросами, ты заставил нас поторопиться. Мы не сомневались, что ты на этом не успокоишься, и не могли рисковать.
— Зачем все эти увечья, надписи?
— Для антуража. Я хотел подкинуть вам ложный след серийного убийцы-фанатика. Мне показалось забавным использовать «Мизерере». Этот хорал — ядро наших исследований. Мы используем его, чтобы тестировать чистоту тембра.
— Но как дети пошли на такое?
— Промывание мозгов. Идеологическая обработка. Наркотики. Не так уж сложно. История знает множество детей-воинов, детей-убийц. Мы превратили их в чистое воплощение Зла. Избавили от всякого чувства, всякого следа человечности, способного их испортить.
Волокин видел, что не хватает центрального фрагмента мозаики. Способного объяснить, почему все произошло именно теперь.
— Гетц работал на вас уже тридцать лет. Он участвовал в похищениях детей, в пытках, руководил хорами. С чего бы вдруг в нем проснулась совесть? Отчего в шестьдесят четыре года он решил заговорить?
— Он понял, что наши исследования становятся слишком опасными.
— Почему?
На этот раз от улыбки Хартманна Волокин похолодел.
— А ты не догадываешься? Наконец мы добились цели. У нас есть крик.
— Это невозможно…
— Шестьдесят лет исследований и жертв привели к желанному результату. Мы доказали, как верны были предвидения моего отца. Если быть честным, мы сделали лишь первые шаги. Пока только один мальчик владеет этой техникой. Но благодаря ему мы разработаем методику обучения.
Волокина охватил ужас. Он подумал о ребенке-боге, способном убивать своим криком. Вспомнил мальчишек в масках, напавших на него на площади.
— Вы и для меня уготовили такой конец?
Хартманн приблизился к нему и медленно сложил ладони:
— Нет. Никаких личных счетов, Седрик. Ты для нас даже не предатель. Но ты легавый. А легавые заслуживают особого обращения.
Горло у него пересохло. Затылок покрыла испарина.
— Особое обращение?
Хартманн кивнул. Его люди схватили Волокина. Земля ушла у него из-под ног. Внутри все оборвалось. В руках у одного из мужчин был крохотный шприц. Второй заломил Волокину руки.
— Я вверяю тебя нашим врачам. Ты увидишь, что они разработали весьма изощренные процедуры.
Волокин закричал. Но крик застрял в горле. Если повезет, голос так и не вырвется наружу. И он умрет молча.
Арро, шесть часов утра.
Касдан высмотрел самый большой дом в деревушке.
Припарковал машину. Выбрался наружу. Постучал в дверь.
Еще не рассвело. Камни словно придавили ночь, как могильная плита кости. При свете фар Касдану виделись мрачные пейзажи. Каменистые равнины. Покрытые жесткой травой скалы. Первобытное зрелище, без следов человеческого присутствия, без малейших признаков цивилизации. Когда поля еще были степями. Колонны — скалами. Дороги — пыльными звериными тропами. Картина, оставлявшая во рту привкус кремня.
Касдан улыбнулся. Его охватило нетерпение. Мгновение таило в себе близкую битву. Возмездие.
Он постучал еще раз.
Нет ответа.
Половина домишек лежала в развалинах. Остальные, хоть и подлатанные, казалось, вот-вот рухнут. Но Касдану чудилось, что он путешествует во времени. Из доисторического периода он попал в Средневековье.
Он постучал сильнее.
Наконец внутри послышались шаги.
Дверь открыл молодой человек. С пистолетом в руках. Население Арро жило на военном положении. Что-то вроде племенной вражды, как в первобытном мире, когда люди убивали друг друга из-за воды или огня.
— Мне нужен Роша.
Атлетического сложения, с прямыми светлыми волосами, в темно-бирюзовом спортивном костюме из полярной шерсти, молодой человек походил на альпиниста, готового к восхождению на Чогори.[39] Он посмотрел на часы.
— Сейчас его, наверное, нет на месте, — ответил он. — Роша на дежурстве.
— Вы ходите дозором?
Парень улыбнулся. Вокруг глаз собрались морщинки: он оказался старше, чем выглядел.
— Они воображают, что следят за всем, — прошептал он. — На самом деле мы сами за ними следим.
— Вы можете связаться с Роша?
Тот подошел поближе, не предлагая Касдану войти. Напротив, он словно целился в него взглядом. Будто мерку снимал. Парижский легавый с помятой физиономией, дрожа от нетерпения, в шесть утра ломится в дом.
— Что за срочность?
Касдан объяснил, в чем дело. Рассказал о Волокине. О том, что в детстве тот жил в Колонии. Касдан почти уверен, что до утра он не протянет. Нужно срочно вмешаться, пусть и вопреки закону.
— Входите. И успокойтесь. Я вызову Роша.
После сурового пейзажа всегда хочется укрыться в тепле и уюте жилой части фермы. Но чаще всего надежды не оправдываются. Плиточный пол. Бетонные стены. Скудная разношерстная мебель. Отопления нет. Ты уже в доме, но как будто остался снаружи. Во власти холода и ветра.
— Кофе?
Молодой человек жил в просторной квадратной комнате, где главным предметом обстановки служил большой стол, покрытый клеенкой. От этого полутемного помещения мурашки бежали по коже.
— Кофе, — согласился Касдан. — Только свяжитесь с Роша.
Тот молча стал готовить кофе. Кухня занимала один из углов комнаты. Напротив, в полумраке, Касдан различил неубранную постель. В этом тесном пространстве проходила вся жизнь.
Урчание кофемашины тут же сменилось потрескиванием рации. Парень вызывал своего начальника.
Он разлил кофе в две кружки.
— Роша сейчас будет.
— Он готов помочь?
— Поговорите с ним сами. Сахару?
Касдан отрицательно покачал головой. Отпил глоток. Горячий кофе помог ему справиться с собой. Надо сохранять спокойствие. Заручиться поддержкой этой маленькой армии. Без нее ему не прорваться. А если он не прорвется, Волокину конец.
Помолчав, он спросил:
— Давно вы живете в Арро?
Мужчина обувался в сапоги из гортекса.
— Всю жизнь.
— Вы родились в общине?
— Я сын Пьера Роша.
Только теперь Касдан обратил внимание на его необычайно светлые глаза. И вспомнил удивительное сияние глаз самого Роша. Сын унаследовал его хрустальные радужки.
— Вы должны мне кое-что объяснить.
Касдан обернулся на голос. В дверном проеме вырисовывалась фигура Роша-отца. Густые волосы. Широкие плечи, обтянутые блестящей курткой. Штурмовая винтовка под мышкой. Вместе они выглядели как на картине — воплощением силы и героизма.
Бывший полицейский повторил свой рассказ. Подчеркнув, что Волокина разоблачат в ближайшие часы, если только это еще не произошло.
— Ваш напарник чокнутый.
— Волокин — потрясающий полицейский. Но он камикадзе.
— И вы предлагаете вот так, с ходу, напасть на Колонию? Вместо завтрака?
— Речь идет не о нападении, а о проникновении. Вы хорошо знаете «Асунсьон». Наверняка вам известно, как туда пробраться. Надо вызволить Волокина. Это срочно. А потом можно обратиться к настоящей полиции.
Роша вошел в комнату и налил себе кружку кофе. Его спокойствие придавало ему сходство с каменистым пейзажем за окном.
— Если его еще не опознали, все достаточно просто. Добраться до зоны, где живут наемные рабочие, вполне реально. В противном случае его уже схватили, и тогда наша задача становится очень сложной. Практически невыполнимой.
— Вы мне поможете или я пойду один?
Роша улыбнулся и бесстрастно обратился к сыну. Ничто в их поведении не выдавало родственных чувств.
— Разбуди остальных. — Он обернулся к Касдану. — Вы поедете со мной. По дороге я объясню вам свой план.
— У вас уже есть план?
Роша шагнул вперед. Его светлые глаза напоминали море. Даже не море, а уголок моря, бухту, лагуну.
— План у меня здесь. — Он ткнул указательным пальцем себе в висок. — Давным-давно. Только случая все не представлялось. — Он снова улыбнулся.
Образовавшиеся морщинки сделали его особенно привлекательным.
— Возможно, вы с вашей историей о пробравшемся в Колонию легавом и есть этот случай. Такого еще не бывало.
Роша развернул на покрывавшей стол клеенке карту местности.
Касдан поставил кружку и сосредоточился.
Поход на Трою начался.
Первое, что Волокин услышал проснувшись, было пение. Отдаленное и неясное. «Готово. Попался. Я уже в аду», — подумал он. Потом понял, что поют не «Мизерере», а что-то другое. И заметил, что не может пошевелиться. Он не был связан, но тело его не слушалось.
Пение продолжалось.
Неподражаемо нежные голоса, казалось, преодолели свою материальную природу, превратившись в чистую абстракцию. Русскому вспомнился «Немецкий реквием» Брамса — одно из самых загадочных произведений в истории музыки. Но это был не «Реквием».
Ознакомительная версия.
