Я почувствовал огромное облегчение.
– Да, Грэг, это прекрасная новость, правда, прекрасная.
– Так и есть, – согласился он. – Да, но есть другой вопрос. Сегодня утром был странный звонок от Джоэла Коэна. Он что-то говорил про Атлантик-Сити, где ты будто бы был несколько месяцев назад и отказывался назвать себя. Намекал, что ты пытался отмывать деньги или что-то в этом роде. Но ведь это все неправда?
У меня тут же пересохли губы, а желудок стал подсказывать ответы быстрее, чем их успевал осмыслить мозг.
– Конечно, нет! – затрещал я. – Это все полная хрень! Я и не собирался никакие деньги отмывать! Вообще говоря, меня просто не так поняли!
– Так ты там был? – спросил Магнум после паузы, явно в крайнем изумлении.
Я уже знал, к чему все это приведет.
В конце концов я смогу доказать, что попытки отмывания денег не было, а вот доказать, что я не нарушал ограничений по освобождению под залог, не выйдет. Я ведь уехал из Нью-Йорка без разрешения.
– Ну да, был, – тихо сказал я. – Подожди секунду, я перейду в другую комнату.
Выходя из комнаты с телевизором, я быстро взглянул на невинное лицо моего сына. Сразу после рождения у Картера были проблемы, но вырос он сильным мальчиком. Тяжелая волна печали окатила меня. Я чувствовал, что подвел его.
Войдя в хозяйскую спальню, я взял трубку с телефона будущего, присел на край кровати и продолжил рассказывать историю своему адвокату – все грязные подробности, начиная с соблазнительной малолетки Кайли и заканчивая каменным лицом женщины за кассой, которая отказалась вернуть мне мои деньги. А потом я спросил:
– Они ведь не откажутся от моего сотрудничества из-за этого, а?
– Нет, – быстро ответил Магнум, – нет, если ты говоришь мне правду.
Стараясь не паниковать, я глубоко вдохнул и медленно выдохнул. А потом начал наседать на своего адвоката, клянясь всем, чем только можно, что на этот раз говорю чистую правду. Сначала я поклялся своими детьми, потом поклялся своими еще не рожденными детьми, а потом, для убедительности, и детьми Магнума.
Наконец он сказал:
– Ладно, ладно! Я тебе верю! Я верю тебе! Хватит меня убеждать. Дьявольщина! Но ты же понимаешь, что в любом случае нам теперь придется поработать над смягчением последствий. Какие у тебя отношения с инспектором по досудебной работе?
– С Пэтом Манчини? – спросил я, чувствуя слабый луч надежды. – С ним у меня все в порядке! – Я решил не упоминать о своем туманном звонке Пэту, когда я сказал, что застрял в городе, не уточнив, в каком именно. – А почему ты спрашиваешь?
– Потому спрашиваю, что именно этот человек может включить тебе красный свет. Если он напишет судье про твою маленькую экскурсию на вертолете: место назначения – Атлантик-Сити; спутница – несовершеннолетняя девушка; стартовый капитал для азартных игр – полная сумка правительственных денег, – понимаешь, Джордан, это может стать проблемой. Видишь ли, раскаивающийся человек так себя не ведет. Ясно тебе?
И тут меня как током ударило: мои действия выглядят невероятно наглой выходкой! И дело не только в том, что я нарушил условия своего освобождения (что само по себе было достаточно скверно), но и в том, как именно я это сделал.
Если б я поехал в Атлантик-Сити на раздолбанной машине со своей семидесятилетней мамой и с пригоршней четвертаков, то судья Глисон мог бы сказать: «Ну что ж, хороший сын хотел порадовать свою мамочку» – и отпустил бы меня с предупреждением. Но я-то украл сто миллионов долларов, мне пытались дать второй шанс, а как я проявил благодарность? Тайно взяв вертолет, я полетел в Содом и Гоморру штата Нью-Джерси с несовершеннолетней моделью. А для финансирования своего путешествия я взял беспроцентный кредит у федерального правительства!
С замиранием сердца я спросил:
– И что теперь будет?
После непродолжительного молчания Магнум произнес:
– Надеюсь, ничего. Позвоню Джоэлу и изложу ему твою версию истории, потом скажу, что дальше будем разбираться с Алонсо. Хотя, по правде, это не лучший способ начать с ним общение.
На секунду он замолчал, потом сказал:
– Но тут же ничего не поделать, да?
– Да, верно, – безучастно заметил я. – Ничего не поделать.
Мы поговорили еще несколько минут, намечая план дальнейших действий, но на самом деле было не так уж много вариантов. Мы решили, что все это ни в коем случае не должно дойти до судьи Глисона. Магнум сказал, что судья – консервативный человек, действующий строго по правилам, и история такого рода непременно приведет его в крайнее раздражение.
Повесив трубку, я так и остался сидеть на краю кровати в оцепенении. Я часто говорил себе в шутку, что мой самый страшный враг – это я сам, но на этот раз все было совсем не смешно. Я снова поставил под угрозу собственную свободу, и ради чего? Оглядываясь назад, я изумлялся несусветному идиотизму своего поступка. Неужели я действительно настолько склонен к саморазрушению? Мне так не казалось, но со стороны должно было выглядеть именно так. Что за системный сбой во мне раз за разом заставляет делать подобные вещи, бездумно рисковать, даже в тех случаях, когда и выиграть-то нечего?
Я сделал глубокий вдох и решил прекратить самобичевание. Что сделано, то сделано. Если судья Глисон узнает об этом, то сразу же упрячет меня за решетку, и тут я потеряю Юлию, оставлю безутешных детей, Герцогиня переедет в Калифорнию, особняк на Мидоу-Лэйн конфискуют, мебель и одежда уйдут с молотка за бесценок, а мой план по торговле акциями никогда не осуществится. При этом расходы на Герцогиню и детей все равно останутся на мне – и вот, через три года мне вынесут приговор, а еще несколько лет спустя я выйду из тюрьмы – выйду голым, одиноким, бездомным, без гроша за душой, а дети мои будут жить за три тысячи миль и называть папой Джона Макалузо!
Глава 24
Богиня судьбы наносит ответный удар
Следующие семь дней были душераздирающими. После общения с Магнумом я созвонился с Патом Манчини, которому, естественно, уже до того позвонил Ублюдок и спросил, давал ли он мне разрешение на поездку в Атлантик-Сити. Пат, конечно, сказал ему, что не давал, на что Ублюдок посоветовал ему оповестить судью Глисона о том, что я нарушаю условия освобождения.
Пат ответил ему, что подумает об этом.
Слава богу, он сказал мне, что не будет делать этого. На самом деле, по его словам, он чувствовал себя виноватым передо мной. Ну да, я был исключительным идиотом, когда взял вертолет до Атлантик-Сити, но в каком-то смысле я был готов к провалу. «Можно находиться под домашним арестом, – объяснил Пат, – лишь до тех пор, пока не проколешься. Как говорится, человеку оставляют ровно столько веревки, чтобы он мог повеситься».
Прежде чем положить трубку, он успел сказать кое-что, что мне предстояло еще не раз услышать в течение следующих недель, а именно: «От такого умного парня, как ты, Джордан, как-то не ожидаешь таких глупостей!» После этого он разъединился.
Я провел остаток уикэнда в относительном спокойствии. Затем, в понедельник утром, все рухнуло на фиг.
Началось все с того, что Манчини позвонил Магнуму и сообщил, что он получил разъяренное письмо от Ублюдка, где тот требовал, чтобы Пат написал Глисону о моем рывке в Атлантик-Сити. Для полноты картины Ублюдок предлагал, чтобы все детали моей поездки: девушка, сумка с наличкой, вертолет – были включены в письмо Глисону, а иначе Пат будет обвинен в искажении картины, представленной судье.
Магнум попытался сделать отчаянный звонок Джоэлу, чтобы попросить его отозвать письмо Манчини, – только для того, чтобы услышать записанное на автоответчик сообщение: «Привет, это Джоэл Коэн, меня нет в офисе федерального прокурора. Ближайшие две недели я буду в отпуске…»
Итак, Ублюдок испарился, это и была его месть.
Он пытался аннулировать мое освобождение под залог при инциденте с Дэйвом Биллом, но потерпел поражение. Так что теперь это был ответный удар, и это был удар под дых!
Тем не менее Магнум не собирался сдаваться без борьбы, он решил испробовать все пути и отправился в офис федерального прокурора, чтобы встретиться с Алонсо, который согласился позвонить Манчини и сказал тому, что он может не давать ход делу. Мои ограничения на ближайшие месяцы будут устрожены, а затем Алонсо будет ходатайствовать перед Глисоном, чтобы снять браслет у меня с ноги – чтобы я уже мог оставить бедного Манчини в покое раз и навсегда.
Естественно, Манчини сказал, что это было бы прекрасно. Единственной проблемой стало то, что он уже успел нажать на кнопку «Отправить» в почте, и сейчас судья Глисон, вероятно, читал его письмо, конечно, со всеми грязными подробностями. Когда Магнум сообщил мне об этом, я бросил телефон, побежал в туалет и блеванул. Потом побежал обратно к телефону и спросил Магнума, что это все значит – то есть, иными словами, спета ли моя песенка окончательно и бесповоротно?
