интимные отношения, то все легко можно будет доказать, и уличить ее в фальсификации и в преступных показаниях против отца.
Я надеялся, что вместе с матерью они не смогут вспомнить никогда и не станут отрицать, как я мог использовать телефон и не фотографировал ли гениталии девочки.
Фашист-туберкулезник, он же полицейский из оцепления, из кинофильма «Семнадцать мгновений весны», что все время кашлял, видел как Штирлиц помогал простым немецким гражданам переносить вещи после налета на Берлин и бомбежке советской авиацией. Так и Маскаевы видели, как я неоднократно пользовался мобильным телефоном. Расследование в гестапо и показания чахоточного станут достаточными для Мюллера, чтобы объяснить ему, как появились отпечатки пальцев штандартенфюрера СС Штирлица на чемодане передатчика русской радистки. Я усмехнулся и вы тоже, дорогие читатели, усмехнетесь, так как это покажется вам странным, сравнивать два таких разных и абсолютно несовместимых эпизода, в судьбе русского разведчика-героя, и в жизни Маскаева, которого судят за изнасилование в Поволжской провинции, куда даже не дошли фашисты во время войны. Но нет, нет, господа, я, ни в коем случае, не ставлю на одну ступень Петра Федоровича и себя с полковником Максимом Максимовичем Исаевым. Я говорю о самом процессе, как угрозе существования государства! Если в стране можно посадить каждого мужчину, у которого есть половой член, только по одному обращению девственницы, не говоря уже о любой женщине, которая вздумает написать заявление о своем изнасиловании, – значит, правосудия нет.
Это агония власти, которая может вылиться в агонию государства и его гибель! И что в таком случае опаснее и трагичнее – война против нацистов или отказаться от борьбы с коррупцией в собственной стране? Поэтому, не случайно в моей голове возникли странные параллели. Если в нашем городе живут Сунины и Сербеневы, кто мне ответит на вопрос: а много ли их вообще в нашей стране? Не погибнет ли из-за них наше правосудие, как ступень к утрате государственности?
Сегодняшний Штирлиц, фамилию и имя которого я не знал, как не знали в гестапо имени полковника Исаева, добавил:
– Мы держим ситуацию под контролем! Столяр под колпаком! – после таких слов, я решил, что не верить сейчас ФСБ, казалось бы глупо. Мне раскрыли слишком много тайн. Я становился носителем конфиденциальной информации. И мои сомнения в данном случае становились нелепыми. Но он все же увидел, что не до конца убедил меня, решил тогда надавить с другой стороны: – Вы плохо думаете о нас, и плохо знаете нашу работу!
– Почему вы не назначаете проведение экспертизы в другом бюро, а лучше – в Москве? – ухватился я за столь сильные, казалось бы, аргументы, и их значимости, как и всей конторы – ФСБ России.
– Сергей Петрович! – обиделся на меня агент тайной государевой службы. – Давайте так, вы делаете свою работу, мы делаем свою… Ваши аудиозаписи, – он неожиданно перешел на другую страницу наших отношений, – не очень правильные. На них вы больше говорите сами…
– Удалите мои слова!.. – я впал в задумчивость.
– Нельзя выхватывать часть диалога из контекста! – продолжал он меня убеждать. – Суд может не принять их как доказательства!..
– Вы делаете все официально? – одновременно я огорчился и обрадовался. Огорчился потому, что об этом теперь знала и областной прокурор Ракова. Спецслужбы могут прослушивать после получения разрешения суда, а здесь уже утечки информации в современной России не избежать. И я вспомнил, что Штирлиц назвал Плотникова «Столяром», когда говорил, что он «под колпаком», а так его называла только Ракова, – и я оцепенел.
– Не переживайте, Ракова не имеет ко всему отношения! – опередил он мои сомнения и вопросы, которые я собирался ему задать. Но я начинал уже ему не верить и чувствовал, что он обманывает меня и говорит не всю правду. Я стал подозревать, что информацию они собирают в оперативных целях. Ни о каком суде здесь не может быть и речи. Меня успокаивало лишь то, что Ракова действительно могла еще не все знать. А он продолжал, и я был уже в этом почти уверен, водить меня за нос. – Все официально! Преступники должны быть изобличены! – он как-то неожиданно обозначил свои пояснения, и я еще больше засомневался. – Нас интересует следователь Сунин, намекните ему достаточно определенно, что вы можете помочь… Сергей Петрович! Мы дадим оценку поступкам и действиям каждого! – предвкушал мои вопросы необычный собеседник. – Вам не нужно думать и забивать себе голову!
…Мы встретились с Суниным по моей инициативе в микрорайоне «Березки» в малолюдном месте. Разговор не клеился…
– Игорь Николаевич, – в который раз я заходил с разных сторон, чтобы вызвать его на откровенные размышления, где бы он мог невольно признаться или сболтнуть чего-нибудь лишнего, – я хочу вам помочь! Я должен поговорить с девочкой, а лучше, с ее мамой! – Я ведь не верил, что мать не была с дочерью в сговоре, более того, думал, что она выступала инициатором и ключевым вдохновителем, и сочинила такую историю. Поэтому я продолжал вешать лапшу на уши и запудривать мозги Сунину: – Они должны, если неправдиво, то по форме правильно говорить в областном бюро судебно-медицинской экспертизы… Совсем не так, как они плавали в моем кабинете! – наводил я тень на плетень. Хотя подозревал, что Сунин догадывается о моих хитрых планах. Он понимал, что учить потерпевшую врать, я не соглашусь не при каких обстоятельствах. Все это не в моих интересах и мне невыгодно. Я должен в любых условиях отстаивать правоту своего заключения. И мне вряд ли удалось бы внушить ему обратное мнение. А теперь мы оба были уверены, что пишем друг друга. Он – для полковника Хомина, службиста и взяточника. Я – для Штирлица, агента тайной стражи. Они, молодые офицеры ФСБ, стояли и стоят плечом к плечу, на охране незыблемых принципов российской государственности. Я и верил и сомневался, но когда они посмертно станут героями, мое уважение вернется к ним.
– Хорошо, Десятый! Ты сможешь с ними встретиться! В Пензе! Я отвечаю за их явку на экспертизу. Разговор в моем присутствии. Но можешь передать свои нравоучения через меня! – ехидно хихикнул Джунгар, и я понял, он меня раскусил.
И, правда, мне хотелось сказать им лишь одно – проведение комиссионной экспертизы вскроет их ложь, и тогда дочь и мать привлекут к уголовной ответственности и обвинят в сговоре и в ложном доносительстве об изнасиловании. Я намеревался их призвать к покаянию или просто напомнить о совести. Но условия Сунина о своем присутствии, не позволили бы мне этого сделать, он не дал бы!
– Боюсь, что Ирина Петровна и Анастасия Петровна не
