– Ильяс? – обеспокоился Колчин, уточняя причину хруста.
– В норме, Ю-Дмич. Это пенал. Кажется, треснул.
– Что – нога?
– Нога… – прежним философским тоном отозвался Ильяс. Надо понимать, с ней – ничего. Хотя при толчке Колчина шатнуло аккурат вправо, и он примял Сатдретдинова аккурат на прежнюю травму.
М-да, никто сам себе не враг, бээмвэшники разминулись друг с другом, как в балете, или, что ближе уму и сердцу, как бойцы в показательном поединке на публику. Они, разумеется, сами себе не враги. Но теперь им есть против кого дружить – врага они приобрели недюжинного.
Колчин попытался распахнуть свою дверцу – заклинило. Не везет Ильясу с дверцей. Ну да теперь это – проблема ЮК, как-никак, но за рулем сидел он, потому ремонтные хлопоты – на нем, сколь бы Сатдретдинов ни возражал, ни отбрыкивался. Делов- то – отбуксовать «девятку» в «Квадригу» к Брадастому; не за день, но за два, за три – восстановят.
– Выйди, Ильяс, пропусти. Заклинило.
Сатдретдинов чуть замешкался, держа на весу пенал, доверенный учителем, извернулся, чтобы переложить за спину, на заднее сиденье. Охнул. Все-таки рановато он загулял – ой, нога моя, нога! Так и Германия помашет ручкой вслед за Японией. Впрочем, не каждый вечер тебя берут в «коробочку» анонимные «байеры».
Ильяс тяжело ступил из машины в грязь и замер цаплей на болоте, поджав травмированную конечность. Нет, для цапли, пожалуй, Сатдретдинов чуть грузноват, не столь изящен и сухощав, но что болото, то болото. Колчин вышел следом и вчапался в почву повыше щиколоток.
– Посиди пока, – распорядился Колчин, возвращая Ильяса в салон страхующе-осторожными движениями. Пошел на шоссе. Пытаться вытянуть «девятку» самоходом – значит все глубже и глубже зарывать ее в недра Больших Говныщ.
Голосовал долго. С полчаса голосовал. По выражению, навязшему в зубах у государственных мужей: кредит доверия исчерпан. Кто доверится на большой дороге голосующему детине под два метра с внешностью злодея из ролей второго плана? То есть – с какой внешностью? А такой: немного мяса, мало лба (это злодеи плана третьего-четвертого), но – столь же располагающий, столь же гладкомышчатый, столь же, а то и более профессиональный, сколь и герой, но… но только он злодей… (ах, не будь он злодей по воле сценаристов-режиссеров, куда бы герою до своего злого гения!.. во всяком случае, когда Егор Брадастый предлагал Колчину поучаствовать в съемках очередной мордобойной кинопродукции, и не только в качестве постановщика едино- и многоборств, но и роль предлагал, это всегда было амплуа злодея второго плана… вот и в последний раз тоже – правда, не у Брадастого, а у Вити Ломакина, у каскадера из Питера, тоже – злодей-террорист на «Часе червей»… только там что-то не выгорело, какая-то финансовая нескладуха…
Исчерпан кредит доверия, исчерпан. Нечастые автомобили шарахались от голосующего Колчина, будто… будто он голосовал за принятие поправки, обеспечивающей дальнейший преступный разгул и беспредел. Вот еще многажды проверенное оружие – обезоруживающая улыбка. Она у ЮК была на редкость притягательной, что и позволяло, кстати, в эпизодических ролях морочить головы многоопытным зрителям: с такой улыбкой – злодей? не-е… Да? А если улыбку спрятать-и брови схмурить? О! Теперь злодей! У-у, ка-акой злодей!.. Брови у Колчина были еще те (манерный литературный болван когда-то обозвал подобные брови соболиными… ну пусть так и будет).
Улыбаться всем встречным-колесным – как-то не ко времени и не к ситуации. Чё, спрашивается, лыбишься? Настроение хорошее, проблем нет? Ну и бывай, а то потом с тобой проблем не оберешься, и где гарантия, что ты нам настроение не испортишь, – зна- аем мы эти штучки!
Напускать на себя смур, мол, да помогите же проблему решить, из дерьма машину выволочь!.. «Ты на физиономию его посмотри! Не вздумай мне тут тормозить! – Что я, ку-ку?!».
Таким образом дома, на Шаболовке, Колчин очутился лишь за полночь. Но до того, как он там очутился, был трактор. Не многомощный, а этот… «велосипедный», который от Больших Говныщ к Ближним Прудищам на прицепе грузы перевозит – небольшие… корма, кирпичиков чуток и всякое такое. Скорость у этого рахита от машиностроения невелика, маневренность – невысока. Так что Колчин вынудил остановиться – встал на пути и все! Объехать и умчаться вдаль – проблематично. Зато силенок для выпрастывания легковушки из недр на твердую почву – вполне. Да и чего б не помочь, явно ведь человек сигналит остановиться не для грабануть и тюкнуть по башке. Что с велосипеда-трактора взять? Силосу клок? Навозу ведро?
Потом был пост ГАИ. «Девятка» оказалась на ходу, пусть и покореженная. И ведь, что знаменательно – ни сном, ни духом гаишники были о каких-то там БМВ. Когда? Час назад? Нет, полтора. «Мокрый асфальт»? В город? Не было ничего похожего! А за десять минут до того – еще БМВ – в сторону аэропорта? Тоже – глюк. Ничего похожего. Вы-то сами, граждане, как, в порядке? Приняли, нет? Права, пожалуйста. А почему не вы за рулем? А почему вы за рулем?..
Потом был уже, наконец, город – Каширское шоссе – Каширское шоссе – Каширское шоссе, Большая Тульская, Люсиновская, Большая Полянка… Гигантоманьячное северокорейское посольство, узенькие улочки пошли. Считай, Ильяс – дома.
Потом Колчин обездвижил машину во дворе – тик в тик под окнами Сатдретдиновых, первый этаж. И в окно шлепала кулачочками полуторагодовалая Наиля: «Папа!». И жена Ильяса, Света, выглянула в окно: точно, папа! ой, что это с ним?!
Потом Колчин дипломатично оглох, ибо жена не имеет права кричать на мужа – даже полушепотом, даже за закрытыми дверями, даже со ссылкой на нервы и безденежье: «А ты снова побился! Говорила, не езди! Говорила, лежи!.. – Гыр-гыр-гыр… – Добрался бы сам! Я все понимаю, но у вас там автобус был! Он мог бы и на автоб… – Гыр-гыр-гыр!!!». Потом – тишина.
Потом Колчин прямо от Ильяса («Я позвоню? – Ю-Дмич!») набрал номер Брадастого, и Алена сказала, что Егора еще нет, но должен появиться, куда-то что-то они там, в «Квадриге», сегодня перегоняли. А что сказать? А сказать, Алена, что это Колчин. О-о, Ю-у-ура! Да. Извини, перезвоню, когда буду дома. А ты разве не из дома? Ты что, еще в Токио? Я не в Токио, но пока не дома. Я позвоню. В час – не поздно? В час даже, скорее всего, рано. Звони, звони, конечно!
Потом Колчин сказал Ильясу, что завтра «девятку» отбуксируют туда, куда надо, и сделают с ней все, что надо. Разумеется, ни о каких расходах и речи быть не может, пусть Ильяс даже не заикается. Кстати… смешная заминка… расходы. Десятки не будет?.. О чем речь, о чем речь, Ю-Дмич!.. И снова: «Гыр-гыр-гыр!» за закрытыми дверями. Вот, Ю-Дмич, может, больше надо? Н-нет. Только до дому доехать. Завтра верну. О чем речь, Ю-Дмич, о чем речь! (О том! Учитывая нюанс: с трактористом и гаишниками расплачивался тоже Ильяс, ибо…).
Идиотизм! Подчистую истратить все в Токио, только сотню йен оставить как сувенир. А какой нынешний дока в валюте и на колесах повезет пусть за квартал – за йены? Это какие такие йены?! Оно конечно, доллар падает по отношению к йене, но все же лучше падающий доллар, чем растущее непонятно что. Везти же из Японии подкожные рубли, заначку на обратный путь, на транспорт, знаете ли, из аэропорта… в общем, понятно, идиотизм. И ведь должна была слуга без хозяина встречать сокровище без присмотра, а вот поди ж ты…
ИННЫ В АЭРОПОРТУ НЕ ОКАЗАЛОСЬ… пришлось воспользоваться «девяткой» Ильяса – тому так и так через Шаболовку. Но выяснилось вот, что так и так сначала – на Большую Полянку, к Ильясу. Великая честь, учитель, великая честь! Учитель – в доме. Пр-р-редупреждать надо!
И только за полночь Колчин добрался до Шаболовки. Сумка – в одной руке, пенал-футляр с шаолиньской доской – в другой, под мышкой. Надо надеяться, что хрустнул только пенал, а сама доска – в целости- сохранности. Подарок Инне Колчиной, в девичестве Дробязго.
Он все еще берег предположение: мало ли что… ИННЫ В АЭРОПОРТУ НЕ ОКАЗАЛОСЬ… могло произойти, пока он воевал в Токио. Он просто не в курсе пока. Известная иллюзия: возвращаясь из недельного отсутствия, мнишь, что без тебя случилась чертова уйма всего. Заявляешься, скидываешь с себя дорожное, погружаешься в ванну, потом растираешься своим (не гостиничным, а своим, своим!) домашним полотенцем, облачаешься в домашнее декоративное кимоно (мягко льнет, шелк?), садишься на кухне (ужин готов – он неприхотлив в еде, но по такому случаю: суси… это такой рисовый колобок, увенчанный кусочком сырой рыбы, еще креветки… едят руками, макая в соевый соус… по случаю возвращения из Японии вот тебе!… н-ну, логика! по случаю возвращения из Японии он как раз съел бы чего доморощенного – мяса жареного, картошки с укропом! впрочем, спасибо, разумеется… он этого суси в Токио вместе с ребятами только и ел – недорого и безопасно, а еще лапшу с соусом таким-сяким… мясо там дороговато, дороже разве что рыба-фугу, деликатес из деликатесов, но можно помереть, и дорого и небезопасно, желчь этого колючего шарика крайне ядовита, и если хоть капля капнет в блюдо, то уноси готовенького, потому повара по фугу сплошь дипломированные, и все-таки… а в ответ на боязливое «все-таки не надо» – типично расейское-разухабистое «все-таки хочется!», острота впечатлений, что такое «русская рулетка», знают везде и всюду и называют «русской»… но – воздержимся, ребятки, – фугу ценна, но цена…).
