Джон Катценбах - Особый склад ума

Он опять вспомнил слова матери. Та однажды сказала — может быть, через месяц? — что в этом месте он ни за что не станет их искать. Уроженка севера, она терпеть не могла жару. Терпеть не могла лето, а в особенности высокую влажность среднеатлантических штатов. Из-за нее у матери была крапивница и астма, отчего она задыхалась при малейшем усилии. Вот она и говорила ему и сестре: «Он никогда не подумает, что я перебралась на юг. Решит, что я уехала в Канаду. Я всегда говорила про Канаду…» Вот и все объяснения.

Он принялся вспоминать о Хоупвелле. Небольшой городок посреди фермерских земель — вот все, что он знал, и все, что вспомнил. Недалеко от Принстона, некогда известного своим университетом, но тот прекратил свое существование после расовых беспорядков в Ньюарке в начале двадцать первого века, когда ситуация вспыхнула, словно струя бензина, к которой поднесли спичку. Пятьдесят миль по шоссе оказались не преградой, и университет был сожжен и разграблен. Кроме того, Хоупвелл стал известен за несколько лет до рождения Джеффри знаменитой историей с киднепингом.

«Но мы ведь уехали, — напомнил он самому себе. — И не вернулись».

Одним глотком он допил водку, опрокинув ее в горло. Внезапно его охватил гнев. «Мы не вернулись, — повторил он самому себе три или четыре раза. — Так что пошел ты подальше, агент Мартин».

Ему захотелось выпить еще, но он подумал, что это было бы неправильно, а затем решил: почему бы и нет? Однако на сей раз налил себе только полрюмки и заставил себя не выпивать водку всю сразу. Пошарив рукой, нащупал на полу телефон и быстро набрал флоридский номер сестры.

Раздался гудок, и он повесил трубку. Он не любил им звонить просто так, разве только когда было что рассказать, но сейчас у него одни лишь вопросы.

Откинувшись назад, он закрыл глаза и представил себе маленький дом, где они когда-то жили втроем. «Сейчас отлив, я точно знаю», — подумал он. Вода теперь стоит низко, и можно отойти от берега на сотню, хотя нет, даже две сотни ярдов и слушать, как бьется в одной из проток леопардовый скат. Он выпрыгивает из воды, и тут же раздается громкий отчетливый шлепок — это скат плюхается в лазурную воду. Вернуться на Аппер-Киз, походить по тамошним отмелям. Может быть, выскочит из воды хвост альбулы[13] и в нем блеснет свет угасающего южного дня. Или мелькнет острый плавник акулы, бороздящей водную гладь в поисках легкой добычи.

Сьюзен всегда знает, куда пойти и где клев.

В юности они часто часами сидели над удочками. А теперь, вдруг подумал он, она ловит рыбу одна.

Он позволил себе вспомнить, как океанские волны нежно касались ног, но, открыв глаза, увидел перед собой брошенный на пол портфель агента.

Он поднял его и собрался было швырнуть в угол, как что-то его остановило.

«Там всего лишь еще один кошмар, — подумал он. — А я и так позволил кошмарам заполнить всю мою жизнь, так что одним кошмаром больше, одним меньше — какая разница».

Джеффри Клейтон откинулся на спинку кресла, еще раз вздохнул и открыл дешевую металлическую застежку.

В портфеле находились три желтоватые папки из манильской бумаги. Он быстро заглянул в них и обнаружил, что в каждой лежит примерно одинаковый набор документов — таких, какие он предполагал увидеть: фотографии, сделанные на месте преступления, выдержки из полицейских отчетов и протоколы вскрытия по каждой из трех жертв. «Вот так это всегда и начинается, — подумал он. — Появляется полицейский с фотографиями, который рассчитывает, что я сотворю чудо: посмотрю на них и тут же скажу, кто убийца». Он громко вздохнул, открыл папки и разложил перед собой на полу содержимое.

Когда он увидел фотографии, то сразу понял, почему агент Мартин с таким упорством добивался его помощи. Все три жертвы, как он и думал, — девочки-подростки, у всех одинаковые резаные раны, все обнаженные и уже после смерти уложенные в одинаковых позах. «Опасная бритва?» — пришло в голову. Потом он подумал про охотничий нож. Все три лежали на земле лицом вверх, с крестообразно раскинутыми руками. В такой позе дети любят падать спиной в свежевыпавший снег, изображая «снежного ангела». Он помнил, как сам так играл множество раз, пока не переехал на юг. Он покачал головой. Похоже на религиозную символику, решил он. Такое впечатление, словно их распяли на кресте. «А почему нет? — спросил он себя. — В каком-то смысле ведь так и произошло». Он снова бросил быстрый взгляд на фотографии и увидел, что у каждой из жертв отсутствует указательный палец на правой руке. Ему подумалось, что у них может отсутствовать еще какая-то часть тела или, может быть, преступник отрезал у них по локону.

— Тебе, несомненно, захотелось прихватить с собой сувенир, — проговорил он вслух, обращаясь к убийце, который в его воображении неуклонно начинал обретать некие реальные очертания, словно медленно материализуясь из воздуха и принимая форму человека, сидевшего напротив него.

Теперь он мельком посмотрел на фотографии, определяя местность, где они были сняты. На одной был лес, а девочка лежала на плоском камне. На второй местность была какая-то заболоченная, со следами густой мокрой грязи, виднелись вьющиеся растения со множеством побегов. «Это берег реки», — пришло ему на ум. Относительно того, что представляло собой место третьего преступления, он даже затруднялся строить какие-либо предположения. Убийство явно произошло где-то за городом, скорее всего ранней зимой. Вокруг тела, которое разложилось совсем незначительно, виднелись пятна чистого белого снега. Он присмотрелся немного получше, высматривая следы крови, но их не было.

«Так, значит, ты положил девочек в машину и привез туда, где их нашли, уже после того, как убил?» — покачал головой Клейтон. Он понимал, что придется поломать голову. Производить оценку места преступления всегда легче, если знаешь, где оно находится. Кроме того, тела, привезенные неизвестно откуда, создавали дополнительные трудности для властей. Да, это была проблема.

Глубоко задумавшись, он встал с кресла, прошел обратно в кухню и налил себе еще одну рюмку водки. Снова сделал большой жадный глоток и кивнул самому себе, довольный тем постепенно нараставшим чувством легкости в голове. Внезапно он понял, что головная боль прошла, и вернулся к документам, разложенным на полу в его маленькой гостиной. Он продолжал разговаривать с самим собой вслух, словно ребенок, оставшийся дома один и занявшийся любимой игрой.

— Вскрытие, вскрытие, вскрытие. Ставлю двадцать баксов на то, что ты убил девчонок, изнасиловал, но эякуляции не произошло, так ведь, приятель?

Он нашел три отчета и, быстро водя пальцем по строкам, отыскал то, что искал, — соответствующие записи, сделанные патологоанатомом.

— Выиграл, — сказал он, тоже вслух. — Двадцать баксов. Это же две десятки. Уйма денег. Ну ты, парень, и бестолочь. Впрочем, ничего странного.

Он сделал еще глоток.

— Если ты и кончил, так в тот момент, когда их убивал, признайся, чудак. Потому что именно этот миг был для тебя кульминацией. Вот когда ты почувствовал свою силу. Видел вспышку света перед глазами? Ослепительный взрыв, проникающий в мозг? Удивительный и мистический, так что он поверг тебя в благоговейный трепет?

Клейтон кивнул, глядя в сторону противоположной стены, где стояло пустое кресло, к которому, горячо жестикулируя, он обращался, будто убийца только что вошел в комнату.

— Что же ты не садишься? В ногах правды нет, — пригласил воображаемого гостя Джеффри.

Он начал мысленно рисовать себе его портрет. Не слишком молодой, подумалось ему. Довольно невзрачный. Белый. С виду дружелюбный. Пожалуй, немного рохля. Заурядная, бесцветная личность. Нелюдим. Он засмеялся, потому что убийца начинал походить на него, потому что он описывал не только типичного серийного убийцу — он описывал себя. Тем не менее он продолжал беседовать со своим призрачным визитером саркастичным и немного усталым голосом:

— Знаешь, приятель, а я тебя знаю. И знаю очень хорошо. Мне доводилось тебя видеть десятки, сотни раз. Я наблюдал за тобой на процессах. Беседовал с тобой в твоей тюремной камере. Пропустил тебя через сотни тестов, измерил рост, вес и аппетит. Проверил на тебе тест Роршаха[14] и Миннесотский опросник,[15] а также коэффициент интеллекта и кровяное давление. Я взял у тебя кровь из вены и исследовал твою ДНК. Черт, я даже присутствовал на твоем вскрытии после того, как тебя казнили, и изучал под микроскопом образцы клеток твоего мозга. Я знаю тебя вдоль и поперек. Ты думаешь, что уникален и всемогущ, но, извини, друг, это не так. Ты представляешь собой такой же образчик извращений и противоестественных склонностей, как и тысячи других собратьев, подобных тебе. Случаями, похожими на твой, пестрят журналы для записи пациентов и учебники уголовного права. Равно как детективы и психологические триллеры, черт побери. Вот уже много веков ты возникаешь то в том, то в ином обличье. И даже если сам ты чертовски уверен в собственной неповторимости и демонической привлекательности, то в этом ты столь же чертовски ошибаешься. Ты не более чем клише. Ты столь же банален, как зимой холод. Или насморк от холода. Но наверное, тебе не нравится это слушать, верно? От этих моих слов сидящий в тебе злобный внутренний голос, верно, начинает плеваться и, брызгая слюной, выдвигать свои требования. Угадал? Тебе хочется выйти на улицу и завыть на полную луну — или, возможно, напасть на еще одну маленькую девчонку, просто чтобы доказать, как я не прав, да? Но, знаешь ли, дружище, на самом деле единственное, чем ты отличаешься от подобных тебе, так это тем, что тебя еще не арестовали. И в этом тебе действительно дьявольски повезло. Однако причина этого кроется не в том, что ты, как тебе, наверное, кажется, чертовски умный. Тебе всего лишь повезло. Просто ни у кого еще не нашлось для этого достаточно времени либо достаточно желания, а все потому, что у людей существуют более приятные вещи, чем гоняться за всякими психами. Хотя что это за хорошие вещи, я и понятия не имею. Как бы то ни было, чаще всего происходит вот что. Тебя оставляют в покое одного, потому что всем на тебя наплевать, и то, о чем я сейчас рассказал, мало кого беспокоит. Ты просто не столь чертовски важная персона, какой ты себя возомнил, чтобы на тебя обращали внимание…