Уже минула неделя со дня кончины Уильмы, неделя сожалений и горя, но и неделя самопознания... Результат нельзя назвать благополучным. Мне уже тридцать три, а я, оказывается, жила, как ребенок, хотя вовсе этим не наслаждалась. Совсем не наслаждалась, а просто не умела существовать, на кого-нибудь не опираясь. И никогда не сумею, если застряну здесь и погружусь все в ту же рутину. Я должна изведать одиночество и остаться самой собой. Знаю, если бы была зрелой, ответственной личностью, привыкшей выстраивать решения и выполнять их, я могла бы предотвратить смерть Уильмы. А если бы не пила сама, могла бы не позволить Уильме напиваться до состояния депрессии..."
– Эми пила? – удивился Джилл. – Сколько?
– Много.
– Не похоже на Эми, какую я знаю.
– Представь себе, будто есть другая. Она не просто пила, а пила в компании с американским завсегдатаем баров по имени О'Доннел.
– Я не верю.
– Твое дело.
– "...Все это может показаться тебе бессмысленным, Джилли. Но я тоже могу быть практичной. Я уполномочила Руперта распоряжаться моими финансовыми делами. Стало быть, ты можешь не беспокоиться по этому поводу. И, пожалуйста, Джилли, ни в коем случае не порицай Руперта за мой уход. Он был для меня чудесным мужем. Будь добр к нему, подбодри его, он будет скучать без меня. Ты тоже будешь, я знаю. Но у тебя есть Хелен и дети (передай им мой привет и скажи, что я уехала на Восток подлечиться или что-нибудь в этом роде. Не говори им, будто я спятила, как, вероятно, думаешь сам. Я не начала сгибаться, наоборот, только распрямляюсь). С нежностью, и не беспокойся обо мне!
Эми".
Джилл медленно и методично вложил письмо в конверт, словно то был счет, о котором следовало подумать дважды, прежде чем заплатить.
– На прошлой неделе она много толковала по этому поводу?
– Достаточно.
– Значит, она строила планы отъезда даже раньше, чем возвратилась?
– Она вернулась домой, чтобы забрать Мака.
– Ты должен был предупредить меня заранее: послать телеграмму или что-нибудь такое. Я мог предупредить...
– Каким образом?
– Сказать, чтоб не ездила.
– Это та самая форма, которую она хочет взломать, – заметил Руперт. – Жить по указке.
– Ты хоть что-нибудь знаешь, куда она отправилась?
– Нет. Я даже не уверен, что она думала об определенном месте.
– Ладно. Как она уехала?
– Вызвала кеб. Но я уговорил отменить его и позволить мне отвезти ее на вокзал.
– В какое время?
– Около восьми.
– Может быть, она поехала в Атертон, повидаться со мною?
– Ни в коем случае, – ответил Руперт. – Во-первых, она написала тебе письмо. Во-вторых, увезла с собою Мака. В пассажирских поездах нет багажных вагонов для животных.
– Они есть в "Ларке". Он уходит в Лос-Анджелес около девяти часов. Господи! Так и есть, туда она и уехала – в Лос-Анджелес.
– Множество поездов отбывает, как и прибывает, в Лос-Анджелес.
– Пускай. Ее не так уж трудно выследить: молодая женщина, едущая поездом с шотландским терьером вредного нрава...
– У Мака вовсе не вредный харак... О, ради Бога, выброси это из головы, Джилл. Эми не хочет, чтоб ее выслеживали.
– Она женщина. Добрая половина женщин не знает, чего хочет. Им надо все разъяснять, указывать. Я всегда считал, что тебе надо бы покрепче держать в руках вожжи.
– Забавно. Я-то считал, что ты их держишь.
Джилл покраснел:
– Что ты подразумеваешь?
– Только то, что сказал. Мне не приходилось держать в руках вожжи. Кроме того, я никогда не рассматривал свою жену в одном ряду с лошадьми.
– У женщин и лошадей много общего. Запусти их в открытое поле, и они помчат черт знает куда и исчезнут.
– Где это ты так здорово изучил женщин, Джилл?
– Не хочу с тобой ссориться, – решительно сказал Джилл. – Ситуация слишком серьезна. Что ты намерен делать?
– Ничего. Что ты мне предлагаешь делать?
– Обратись в полицию. Пусть они найдут ее и привезут назад.
– На каком основании? Эми совершеннолетняя, и довольно давно. Это неопровержимый факт.
– Мы можем придумать вескую причину.
– Ох, ради... Ладно. Допустим, мы сделали по-твоему, и, предположим, ее нашли. Что тогда?
– Они привезут ее домой, и тогда мы заставим ее прислушаться к голосу здравого смысла.
– Я полагаю, говоря "мы", ты имеешь в виду себя?
– Что ж, я всегда держал ее в руках, умел образумить, показать смысл.
– Наверно, она видит смысл, – возразил Руперт. – Ее собственный смысл, а не твой.
Джилл хлопнул кулаком по ручке кресла. Пылинки взвились и тревожно разлетелись.
– Ты чертовски хладнокровен и спокоен для человека, у которого пропала жена.
– "Пропала" не совсем подходящее слово.
– Мне оно подходит.
Внезапный сквозняк прорябил пылинки, заплясавшие в солнечном луче, и женский голос позвал у двери задней лестницы:
– Мак, сюда. Мак, иди сюда, малыш. Тебе пора побегать.
При первом слове Джилл выжидательно поднялся. Но когда женщина снова стала звать собаку, он тяжело сел, как если бы Руперт двинул его кулаком в грудь. Руперт не пошевелился.
– Сюда, Мак, да иди же наконец. Если ты опять забрался на эту кровать, я на тебя пожалуюсь! Мак? Малыш?
Мисс Бартон появилась в дверях. Ее щеки от холода порозовели, волосы посветлели до цвета и плотности соломы.
– Ах, мистер Келлог! Боже милостивый! Я понятия не имела, что вы дома. Вломилась как не знаю кто. Что вы подумаете?
– Все в порядке, мисс Бартон, – прервал ее Руперт. – Я должен был предупредить вас. Вы, конечно, знакомы с мистером Брандоном?
– Да, разумеется. С добрым утром, мистер Брандон.
Джилл встал и сдержанно поклонился. Он встречался с мисс Бартон, по крайней мере, дюжину раз, но, столкнувшись с нею на улице, никогда не узнавал. Казалось, она меняла личины и видимость, как только менялся цвет ее волос. Только голос по-прежнему оставался тем же оживленным голосом брюнетки, независимо от самой белокурой внешности. Мисс Бартон обласкала Руперта взглядом.
– Какой приятный сюрприз найти вас дома. А я зашла покормить Мака и выгулять его и, вообразите только, нашла здесь вас. Боже мой! Как поживает миссис Келлог?
– Отлично, благодарю вас, – сказал Руперт.
– Где же Мак? Раз уж я здесь, я могла бы...
– Поспешите в контору, мисс Бартон. Я позабочусь о Маке.
– Отлично. Как скажете.
– Я приду где-то после полудня.
– Хорошо. Дела немножко застопорились. Боровиц завел новую подружку и никак не может сосредоточиться. Она ничего собой не представляет, только что молода.
– Да. Хорошо. Лучше идите сразу, мисс Бартон.
– Иду, иду. До свиданья, мистер Брандон. Было так мило повидать вас опять! Вы уйдете позже, чем мистер Келлог?
– Да.
– Господи! Я рада, что вы вернулись. Боровиц совсем распустился и валяет дурака.
Когда она вышла, Джилл мрачно спросил:
– Что ты собираешься предпринять насчет Эми?
– Ждать.
– Просто сидеть на заднице и ждать?
– Так точно.
– Дурак!
– Это твое мнение.
– Ты чертовски прав, это мое мнение, – сказал Джилл и яростно протопал из комнаты вниз, через холл, к парадной двери.
"Я вел себя с ним неправильно, – подумал Руперт. – Он способен натворить что-нибудь безумное, например, обратиться в полицию".
В пятницу на той же неделе Руперт, вернувшись после ленча в контору, обнаружил там Хелен Брандон. На ней был отделанный соболем костюм и соответствующая шляпка. Льготным пассажирским билетом ей служила огромная сумка, и пока что, коротая время, она проверяла покупки. Половина содержимого была разложена на рабочем столе Руперта: книжки в мягкой обложке, журнал, две пары очков, сигареты, какие-то пилюли, леденцы, складной зонтик, непромокаемые сапоги и пара черных туфель на низком каблуке.
Женственный беспорядок напомнил Руперту об Эми. Он старался не смотреть туда, а удерживать взгляд на лице Хелен. Миловидное лицо, округлое и пухловатое, не таящее секретов.
Для начала она закидала все назад в сумку.
– Джилл будет в истерике, если узнает, что я была тут. Так что само собой понятно: меня тут нет.
Руперт улыбнулся:
– Вы слишком хороши для леди, которой здесь нет.
– Мы, жители полуострова, должны быть одеты до зубов, отправляясь в город: надо доказать, что не погрязли в своем захолустье.
– Вряд ли это сойдет для жителей Атертона.
– О! Вам кажется, не годится? Тогда послушайте: я по неделям не надеваю туфель на высоких каблуках. Мои ноги меня убивают.
– Смените обувь.
– Ни за что. Лучше мучиться. Сейчас мучаюсь, а потом буду с удовольствием вспоминать поездку.
– Это, я полагаю, логика?
– Нет, просто истина.
Она защелкнула замок сумки и, не меняя тональности, сказала:
– Я знаю про Эми, Джилл сказал мне.
– Я рад. Мне хотелось, чтобы вы знали.
– От нее никаких известий?
– Я и не жду. Она предупредила, что какое-то время писать не будет.
