Нектер Патюрен — секретарь мэрии, ответственный за печати, формуляры и фотокопии. Говорят, до того, как приземлиться здесь, он был полицейским в Клермоне. Савине он очень нравился, хотя был полной ее противоположностью: вялый, меланхоличный пессимист. Старше, чем она, хорошо за сорок, но с возрастом они пришли к одному и тому же — упорно отстаивали право не вступать в брак, не скрывали седину и ждали пенсии, до которой было еще далеко.
— По мне, лучше бы они там на коньках катались, — ответил Нектер. — Такая теплынь зимой — это ненормально.
— Да, знаю, времена года перепутались, но в этом есть и хорошее. Внимание… Абра-кадабра! — И Савина с видом фокусника вытащила из-за спины букет желтых нарциссов. — Первые в этом году. Загадывай желание. Собрала их у водопадов Шилоза.
Секретарь мэрии растерянно смотрел на февральские нарциссы. Выглядел он так, будто услышал, что проснулись овернские вулканы.
— Погоди, это еще не все, на деревьях уже плоды созрели.
Секретарь мэрии едва не свалился со своего стула на колесиках.
— Абра-кадабра-кадабра!
Еще один фокус. На этот раз Савина вытащила из рюкзака пакет с мандаринами, обернутыми в полупрозрачные бумажки.
— Тоже у водопадов собраны? — спросил Нектер.
— Само собой! Во всяком случае, старуха Шомей на рынке в Бессе мне в этом поклялась!
Савина выложила мандарины на свой стол, между пластиковым динозавром Казимиром, плюшевой куколкой Барботиной и чашкой с эмблемой клуба «Нью-Йорк Никс». Она явно предпочитала оранжевый всем прочим цветам.
Нектер — его стол был напротив — уставился на мандарины, впился в них глазами, как гадалка в свой хрустальный шар.
— Видишь ли, — начал он, — люди делятся на две группы…
Излюбленная фраза Нектера Патюрена. По его мнению, в каждой из мелочей повседневной жизни таился глубокой смысл, и каждая указывала на глубокую трещину, расколовшую мир надвое. Нектер был флегматичным философом-пессимистом.
— Одни покупают мандарины в бумажках, другие — без.
Савина широко раскрыла глаза и тоже уставилась на пакет с мандаринами.
— Ну да… Надо же!
Нектер запустил пальцы в спутанные волосы, перевел взгляд на окно и ждал, пока его посетит вдохновение. Небо над Овернью сияло ровной синевой, как будто ни одному облачку не удавалось зацепиться за округлые вершины. В Нектере не было ничего от жеребца, пришпоренного стремительно надвигающимся пятидесятилетием, он больше напоминал тяжело ступающего коня-работягу, но с глазами ребенка, который старается разгадать все тайны окружающей его жизни, и перед этим взглядом невозможно было устоять.
— Первые, — сказал он, — те, что покупают мандарины, завернутые в бумажки, по природе своей доверчивы. У них нет потребности проверять, не гнилой ли под бумажкой мандарин. Они считают, что риск невелик, во всяком случае, недостаточно значителен для того, чтобы проявлять недоверие. Да они вообще не задаются вопросом, почему одни мандарины в обертке, а другие — без. В крайнем случае находят, что завернутые красивее. Им нравятся проявления непредсказуемости и фантазии, они видят в этом уважение к их собственному желанию свободы. Проще говоря, они оптимисты. Как ты, Савина.
Савина наградила его улыбкой.
— А другие?
— Другие прагматики. Доверяют лишь собственному суждению. Пропускают все через фильтр собственных соображений. Своей системы ценностей, если тебе так больше нравится. В общем, полные подозрений пессимисты. Как я, Савина! Они, так сказать, осмотрительны.
Савина, тихо и восхищенно присвистнув, нетерпеливо содрала с мандарина обертку.
— Знал бы ты, сколько теряешь! Лучшее, что есть в жизненных сюрпризах, — это подарочная бумага. — Приподнявшись, она протянула мандарин секретарю мэрии. — Можешь убедиться, что не подгнил. Хочешь, чтобы я тебе его еще и почистила?
— Спасибо, я сам.
Савина с Нектером, ни слова больше не прибавив, заговорщицки переглянулись. Как два магнита, которые притягиваются противоположными полюсами. И социальная работница поспешила нарушить молчание, пока оно не стало чересчур напряженным:
— А ты мне чай за это заваришь? Сыпь туда что хочешь… я не стану проверять, не пытаешься ли ты меня отравить!
* * *
Нектер достал из ящика стола не меньше десятка пакетиков. На каждом написанная от руки этикетка с указанием дня и места сбора. Мелисса, шиповник, можжевельник, боярышник, сосновые шишки, тысячелистник. Пробовать травяные чаи Нектера — местный ритуал. Он сам смешивал их, руководствуясь некими туманными соображениями: погодой за окном и собственным настроением, степенью усталости или возбуждения (последнее нечасто его охватывало) и даже стадией пищеварительного процесса.
Вооружившись мерной ложечкой, он готовился составить безупречную заварочную смесь, но тут дверь мэрии внезапно распахнулась, ворвался сквозняк и подхватил раскрошившиеся сухие лепестки, Нектер поперхнулся и закашлялся.
В комнату вошел худой невысокий человек лет шестидесяти, с узловатыми, как ствол оливы, мышцами.
— Всем привет. Я на минутку. — Снял с головы велосипедный шлем и повернулся к Савине: — Мне надо с тобой поговорить.
— Говори, Мартен.
— Мне бы… наедине.
Савина была заинтригована. Мартен Сенфуэн — единственный полицейский в коммуне. Несколько лет назад его называли бы сельским полицейским, а сам он предпочел бы какое-нибудь более пышное звание — «командир вулканов», «арвернский стрелок», «горный страж», что-то вроде этого… Но нет так нет. И он четыре десятилетия довольствовался тем, что колесил по дорогам, тропинкам и перевалам на велосипеде, по дорогам — на шоссейном, по тропинкам — на горном. Мартен Сенфуэн был местной знаменитостью, он собрал множество наград на соревнованиях ветеранов от Лиможа до Клермон-Феррана, а теперь готовился к чемпионату Франции и потому вот уже семь недель каждый день накручивал по сотне километров.
— Наедине? — удивилась Савина.
Нектер снова принялся отмерять ингредиенты своего травяного чая.
— Это насчет Амандины Фонтен. — Мартен понизил голос: — И насчет Тома. Странные дела.
— Что случилось? — забеспокоилась Савина.
Социальная работница опекала Амандину и Тома, как и несколько других семей в деревне.
— Пока не знаю. Мне надо кое-что проверить. Мы можем встретиться сегодня вечером? В «Потерне»?
«Потерна» — это бар в Бессе, соседнем городке. В конце дня большинство здешних жителей собиралось там, чтобы прочитать местные новости в газете и обсудить их.
— Хорошо.
— Чаю-то с нами выпьешь? — спросил Нектер.
— В другой раз. Я наметил сегодня до вечера взять четыре перевала подряд. Перепад высот две тысячи метров, и…
Чайник засвистел.
— Да ладно, — перебил Нектер, — это всего лишь специальная смесь Патюрена. Или ты боишься не пройти допинговый контроль?
Мартен Сенфуэн слишком долго раздумывал. Дверь снова открылась, вошли еще три сотрудника мэрии: садовник Ален Сюше по прозвищу Сушняк, бухгалтерша Жеральдина Жюм и ответственный за культуру Удар Бенслиман.
— Тебя-то мне и надо, — обрадовался Бенслиман, — молодежь в Бессе совсем извелась без снега, и им взбрело в голову устраивать рейв-тусовки на Санси. Все зимние каникулы теперь придется отлавливать их.
Савина принесла пять чашек, Жеральдина вытащила из холодильника овернский яблочный пирог с ромом. Мартен Сенфуэн озабоченно взглянул на часы. Если он хочет сгонять на перевал Круа-Сен-Робер, успеть разобраться в этой истории с Амандиной и к семи быть в «Потерне», ему придется приналечь на педали.
7
Без четверти час.
Машина стояла на маленькой парковке у моего кабинета. Там еще четыре места, и все пустые. Почти все лавки в деревне закрылись на обеденный перерыв. Я залюбовалась пейзажем, с парковки открывался роскошный вид на донжон замка Мюроль. Оставалось только завести двигатель, проехать шесть километров по дороге, петляющей в долине Куз-Шамбон, — и я дома.
