станут мне доверять при тебе! – я забрасывал свой последний крючок в мертвую душу еще живого грешника Сунина.
– До сих пор верят, раз не сплоховали в суде! – он говорил с самодовольным видом, давая мне понять, как хорошо понимает мои ходы. Не удастся, мол, тебе, Петрович, свернуть их с проложенного пути… Он даже не боялся, что у меня будут записи нашего разговора, и если они попадут в чужие руки… Сам разговор ничего не значил. Он легко поправится, если надо будет объясняться, и скажет, что имел в виду «не сплоховали», значит, не стали врать.
Где же лепят, готовят или пекут, учат или наставляют таких Джунгаров, подумал я в очередной раз, и примерил к нему мысленно генеральские погоны. И тут я выругался: черт возьми, неужели они становятся генералами? Высокий, красивый, не хуже Прошина, не хватает только богатой жены со связями! И он, действительно, уже через короткое время станет полковником и возглавит следственное отделение в городе Кузнецке Пензенского областного комитета. Кто и как должен их останавливать, я не знал. Но видел, что край обрыва близок. Не ведают, что творят!
Он мне все-таки позвонит с предложением поехать, как я и хотел, и встретиться с потерпевшей или с ее матерью. Я уклонился от такой поездки и отшутился. Мягко спрыгнул с той темы. Понимал, что могу оказаться разменной монетой, хотя уже оказался «нерациональным звеном» в деле по Маскаеву. Велиар начнет избавляться от меня, а районные суды области в самой Пензе, где я стану добиваться правосудия о незаконном увольнении с работы, оправдают все поступки и действия негодяя. И способствовать этому будет областной прокурор Ракова и ее сын, заместитель председателя суда Железнодорожного района.
Мне не хватало во всей истории, чертыхался я, только еще уголовной статьи или несмываемого ни чем диагноза психиатров. Почему такого на тот момент со мною не случилось, я еще не буду знать. Здесь полковник Дорохов даст мне время и возможность написать записки судебного врача и отдать Маргарите Гремпель, чтобы она переложила их в литературный опус, который я назвал бы публицистическим романом.
Все встречи с агентами ФСБ я прервал. Я обиделся. Но я не знал еще тогда, что их босс, именно полковник Дорохов, в фигуральном смысле спасет мою жизнь.
Я опять, нарушил хронологию событий, то есть их последовательность, потому что мои очерки и наброски судебного врача – это не дневник, которого я никогда не вел. Здесь попытки вспомнить то, что со мною было, и что происходило с людьми, окружавшими меня. И, конечно, главная история – судьба невинно осужденного, бывшего матроса Тихоокеанского флота, Маскаева Петра Федоровича.
Он ждал адвоката в изоляторе. Это тюрьма, где было грязно и душно. Невыносимо тяжело. Камера оказалась заселена так плотно и тесно, что хотелось сказать: набили как сельдей в бочку. Дышать приходилось через раз. Неслучайно, среди осужденных так много больных с туберкулезом легких.
– Я хочу вам рассказать всю правду! – начал Маскаев. Он очень сильно ждал новой встречи. Уже понимал, что если комиссионная судебно-медицинская экспертиза не даст для него, а значит и для Лехи и для меня, ожидаемых результатов, то ему уже объяснили, что происходит с осужденными по такой статье на зоне. И к чему ему нужно готовиться! А сейчас пока еще этого нет, потому что в СИЗО все чего-то ждут и каждый считает себя невиновным. – Алексей Игоревич, я не могу тут больше! Послушайте меня, она не дочь мне! Жена призналась недавно!
– Подождите, Петр Федорович! – Леха видел, что такое признание совсем не то, что могло бы облегчить участь подзащитного. – Ведь в таком случае суд еще быстрее поверит, что между вами могли случиться те самые отношения, о которых она заявила! – адвокат спешил упредить Маскаева от преждевременных и ненужных показаний. – Вы что, делали генетическую экспертизу или ДНК-экспертизу?
– Нет, – остановился рассуждать Маскаев о родственных связях, – но почему вы говорите, поверит суд или не поверит? Ведь суд должен исходить из доказательств и улик!
– Я говорю лишь про настроение судьи, про внутреннюю убежденность, про психологическую составляющую суда! А жена могла вам выпалить такое нарочно! Уж женскую-то психологию вы должны знать! Ревность! На что только не идут жены, чтобы отомстить мужу за любовницу! – Леха снова подсказывал Петру Федоровичу правильное направление мыслей. Он понимал, что комната для встречи адвоката с подсудимым может прослушиваться. И полковник Хомин, возможно, радостно потирал уже ладони, подумал Федорчук, если всерьез воспринял слова обвиняемого. Ведь только стоит предположить, что Маскаев знал, что дочь ему не дочь, то психологически у суда и следствия картинка сложится быстрее: мол, с какой легкостью он мог воспринимать малолетнюю падчерицу за сексуальный объект.
Тут оболганный Петр Федорович начал прозревать. Жена действительно ему лгала, чтобы отомстить за любовницу Машку. Стал склоняться к мысли – признаться адвокату, как он считал, в главном – за что они его ненавидят или, может быть, больше боятся.
– Я ведь ее чуть не убил! Именно в тот день, когда она мне это сказала! Помутилось у меня сознание. Во тьму словно провалился. Пелена красная перед глазами. Комната закружилась, закачало на полу, как на палубе корабля очутился! – Он вскочил, и Леха даже испугался его вида. Так Петр Федорович переживал снова не лучшие события, когда сильно поругался с женой. – Нож схватил и в стену воткнул! – он не говорил, а уже кричал с пеной у рта так, что в дверь заглянул конвоир. Адвокат успокаивающе махнул тому рукой и подумал в тот миг, что дьявол начинается с пены у рта ангела. – Да, да, а мне он якорем показался, и я его в окно бросить хотел! Нож! Себя не помнил, она сознание потеряла! А дочь биться начала в припадке! – здесь он опять сел. – Впервые у нее такое случилось! Боялись, что эпилепсия разовьется! Раньше у нее никогда не было, да и у нас до такого не доходило!
– Это после двенадцатого июня было или раньше? – адвокат неслучайно задал такой вопрос.
– После! После! Впервые со мной произошло! Потом они быстро в Липецк засобирались! Меня, видно, остерегались! Не знали, как жить дальше, пока жив я! – он зарыдал и закрыл свое лицо ладонями, как медвежьими лапами.
Леха выждал паузу, пока снова подзащитного можно начать о чем-то спрашивать.
– Я понял вас, Петр Федорович! Но ведь что-то еще заставило вас опорочить себя изнасилованием! За угрозу убийством у вас был бы меньший срок! А то деяние, которое вы приписываете
