И, скорее всего, к тому времени сложилось много причин. Но первое, что он понял, я был натуралом, а второе – я был таким же натуралом, когда давал заключения, и не был в этом случае «армянской королевой» или «заднеприводным половым демократом».
Сложные условия, в которые он себя загнал сам, способствовали развитию конституциональной готовности к внутренней двойственности, свойственной тревожно-мнительной личности, когда индивид оказывается не готовым к самостоятельному принятию решений. Психический дискомфорт вызывал у него гомосексуальность, а постоянная ложь в работе и страх стали усиливать ее!
Чтобы ситуация не вышла из-под контроля, Иван Тихонович Хомин, пастух Джунгара, держал руку на пульсе. Позвонил сам, хотя уже предварительные договоренности с Плотниковым состоялись. Их разговор слышала секретарша Пупка Марина Михайловна. Она не любила нового начальника, потому что долгое время проработала с Поповым. И если они не сильно отличались друг от друга, то Пупка она не любила больше. Слишком «нахрапистым» он был (или она еще говорила о нем – «пиндосный»). От нее я и узнаю о сути разговора с полковником из комитета.
Аркаша взял трубку и легко узнал голос Ивана Тихоновича Хомина.
– Аркадий Петрович? Полковник Хомин! – хотя он мог и не представляться, забыть его голос главный судебный эксперт не сможет никогда. – Что у нас там по экспертизе Маскаевой? Дело все-таки уже в суде! Мы в напряжении, сроки! Москва звонит, спрашивает! – дружелюбно прикрывался красивыми словесами первый заместитель генерала.
– Иван Тихонович, закончили! Там ничего особенного! Подтвердили липецкую экспертизу! – были условные слова и сигнал для комитета, что все в их пользу. – Заключение у Молчалиной, кто-то из вас может забрать?!
– Добро, Аркадий Петрович! Я сам заеду! – радостным голосом сказал полковник.
Они не договаривались, кто из них и когда станет звонить, но Хомин подстраховался и через Ракову. А та была очень злая на своего районного прокурора Яроша Андриана Анатольевича. Как он мог дотянуть и допустить такое до суда? Почему раньше ничего не предпринял? Как все смогло выйти и вылезти для публичного обсуждения? Почему информацию от эксперта не получил он раньше, хотя должен был это сделать, пока все не случилось, как случилось… Даже председатель областного суда уже звонил ей и неприятно напоминал, как они выходят с обвинением в суд, не подготовив его со всех сторон.
– Ракова! – напомнила она по телефону, когда Плотников взял трубку. – Какие у нас неожиданности от вашей службы на сей раз? – голос у нее был жесткий и самоуверенный. Пупок аж встал, как будто произошел не простой телефонный звонок, а с видеосвязью, и загремел столом и стульями, что не могло ускользнуть от чуткого слуха прокурора области. – Да сядь, сядь уже, не сучи ножками! Не двигай сто… столы и стулья! – и тут у нее чуть не вылетело прозвище, каким она называла его за глаза. «Столяр». Наверное, потому, что фамилия его была Плотников, то есть сын плотника, откуда и происходила фамилия, мастер по столярному делу.
– Наталья Евгеньевна, никаких проблем! Полное единодушие комиссионной экспертизы! – хотя он говорил всего о двух экспертах, – Экспертиза не изменит направление решения суда!
– Ну, так разберись с районами! Кого держишь?! – она сказала грубо, с некоторой угрозой в голосе и, не дожидаясь от Плотникова дальнейших пояснений и попыток оправдаться, отключила свой мобильный телефон. Только тут Аркаша сел, глубоко вздохнул и перевел дыхание. Стал думать, дескать, хорошо, что сердобский эксперт уклонился от выводов и посоветовал провести комиссионную судебно-медицинскую экспертизу. И означала ситуация для Пупка, что, дескать, я расписывался в своей некомпетентности.
«А ведь мог бы заявить однозначно, что ввести половой член во влагалище Маскаевой без разрыва девственной плевы никто не мог, не тот был случай. И, естественно, не вводил. Вот уж задал бы лишних хлопот. Теперь он не может, и не будет оспаривать никаких выводов. Или он обезумел и ведет войну с комитетом. Такие проблемы всегда с честными экспертами, чистоплюями, бессребрениками. Что не живется, как всем? Жизнь переделать хотят, недоумки! Хорошо, что не изложил выводы письменно. Не стал или не захотел – не важно. Даже лучше в сложившейся ситуации. Если бы экспертизу нам назначили бы раньше, до суда, точно Рондову выписал бы премию с логотипом: «не уверен – не обгоняй». Притормози. Есть вышестоящая инстанция. Не забегай вперед. Не баламуть никого. А ведь если бы он дал до конца свое заключение, а мы – свое, то они стали бы, конечно, отличаться друг от друга. И получилось бы, что он – честный, а мы – нет. А конкретно, я – областной руководитель. Пришлось бы суду, или комитету, или прокурору назначать экспертизу в другой области. И всю ответственность возложили бы на меня, мол, твой косяк, раз у тебя районный эксперт «колбасит». И пришлось бы опять ехать в Саранск и уговаривать республиканского эксперта о взаимовыручке. И теперь, когда заключения Рондова практически нет, это развязывает нам руки. Два одинаковых заключения будут: липецкое и пензенское. Хотя в суде Рондов плел свои умозаключения, дурья башка. Кто его просил, и кому, и что он пытался доказать? Не хотел давать заключение – не давай, а хотел – так пиши и не суетись. Хотя, наступил бы худший вариант. Так он еще подсудимому и адвоката ищет, – так рассуждал Плотников и впервые задумался: – А не отправить ли на учебу, хоть и не далекую по уму, но покладистую Луцкую Светлану Васильевну. И не подготовить ли из нее нужного и послушного эксперта? Зачем мне непредсказуемый и настырный «хитрован», что пошел не в ту сторону!»
Хотя Плотников понимал, что шел я в правильном направлении, но условия игры в Пензенской области при прокуроре Раковой неожиданно поменялись. Вдруг ушли те времена, когда судебный врач еще оставался самостоятельной фигурой. И Аркаше становилось странно думать, что я даю правильные заключения, а он заставляет экспертов в бюро давать те самые, так называемые, «заведомо ложные». И ведь знал, что если дело дойдет до серьезных проверок, то есть запахнет жаренным, сдадут они его со всеми потрохами, не станут молчать подчиненные перед угрозой тюремного заключения или даже просто – судимостью. И тут же начинал себя успокаивать: «А кому сейчас нужны честные заключения?» И потом продолжал верить и надеяться, что с ним в одной лодке – и комитет, и прокуратура, и суд, – и они не станут пересматривать уже любое состоявшееся дело с вынесенным приговором. Но тут же ловил себя на другой и правильной мысли, что его легко отдадут одного
