на съедение волкам, когда возникнут серьезные проблемы. Он пойдет под суд по любому делу или прямо по этому, которое вдруг не выгорит. Ведь вся вина все равно ляжет на него, как от рассматриваемого дела, так и ото всех других, где было судебно-медицинское заключение бюро, которое он исполнил по приказу Хомина или Раковой. И понимал, что от таких деляг, как он, избавляются раз и навсегда. А если захочется ему сказать лишнее или заартачится, то найдут утонувшим в Суре, с большими промиллями алкоголя в крови, как и сам он не раз делал пьяными других, ставших уже трупами.
Хорошо также помнил и о проверке, где Хомин Иван Тихонович закабалил его навсегда или навечно. Если даже полковника переведут куда-то, то дело по начальнику бюро он передаст своему преемнику. А судя по тому, как фривольно и вызывающе ведет с ним прокурор Наталья Евгеньевна, то она тоже в курсе всего, и оттуда можно ожидать наследника или наследницу. И куда теперь от них деваться, он не знал, они как клещами держали его и не давали уже выскочить из замкнутого круга. Он тут вспомнил название круга на латинском языке – rotundus. Но ему и выскакивать не очень-то хотелось, чтобы не потерять кусок от жирного пирога и бежать от таких доходов. На экспертной работе, как у него, ни один врач не мог заработать столько левых денег, как он. И мысли о даче на Барковке сильно согревали ему теперь душу.
Он, как мантру, как заклинание повторял, что виноват ни он один, и что жизнь такая не только у него. Не хочешь, мол, есть хлеб с маслом, и намазывать черной икрой, останешься на бобах, давись тогда горохом или топи печку в Сибири, как буду топить ее я.
Когда он понял всю сложность и претенциозность моего вопроса, начал звонить при мне:
– Елена Николаевна, зайди! Доктор из Сердобска приехал, Сергей Петрович! Вопросы у него накопились! – приглашал он к разговору заведующую отделением сложных экспертиз.
Вошла женщина невысокого роста. У нее выделялась стрижка «каре». Сама она показалась мне невзрачной и незапоминающейся. Но только с первого взгляда. Потому что она не красилась, то есть почти не использовала макияж. Выглядела из-за этого словно бесцветной. Но черты лица у нее оказались миловидными. Если ее правильно накрасить, наложить макияж, я подумал, она сразу стала бы другой. Не красилась она принципиально или из-за принципа – не хотела выделяться. И считала, что женщина-эксперт и должна оставаться такой – не накрашенной. Потому что Пупок убивал статус независимости эксперта сначала в себе, а потом и в других. Но за неброской и неяркой внешностью скрывалась хитрая и расчетливая персона.
– Поясни вот Сергею Петровичу, – продолжил «Столяр», как называла его Ракова, о чем он недавно узнал, – что у нас там по девочке?! Той, что изнасилована своим отцом.
– А что вас конкретно интересует, Сергей Петрович? – обратилась она ко мне, как бы надевая на себя кокон вежливости и учтивости.
– Да, собственно, ничего особенного! Я просто обнаружил, что у нее нет полного разрыва девственной плевы. И введение полового члена не было! Это невозможно!.. – и я перечислил некоторые другие моменты из своих экспертиз, как по дочери, так и по отцу.
Плотников в это время перелистывал какие-то документы или циркуляры, что приходили периодически по службе. Все бумаги лежали перед ним. Стол у него стоял поперек тому, за которым сидели мы с Молчалиной, но по разные стороны, и могли смотреть друг другу в глаза.
Аркаша не выпускал меня из поля своего внимания, следил боковым зрением. Фиксировал мой каждый жест. Изучал, или будто прокачивал, как шпиона-диверсанта, чтобы определить, тот ли я или нет, за кого себя выдаю. Он вел наблюдение, как ему казалось, скрытно, но не настолько, чтобы могло ускользнуть от моего взгляда. Не так уж он был хитер и умен, чтобы мне не понять и не просчитать его злую натуру Велиара. По моим жестам, мимике, артикуляции ему хотелось определиться, как далеко я готов пойти из-за какого-то недоделанного Маскаева, и зачем мне это нужно. Новый закон позволял и давал право в случае несогласия с выводами областных экспертов самому обратиться с протестом к Генеральному прокурору или даже в Верховный суд. Но вот здесь я как раз не собирался подобного делать, и оставлял законную возможность адвокату.
Размышляя обо всем тайно, я все-таки в уголках своей души продолжал питать надежду, что Плотников и его команда поддержат мои умозаключения. И я выйду, надеялся, победителем в противостоянии с Суниным и полковником Хоминым. По-другому, как мне казалось, и не должно было быть. Ведь от судебного врача, от судебно-медицинской экспертизы зависит очень многое, если не сказать – все. «Упал и ударился» или «ударили, а потом упал». Такие ситуация и вопросы часто возникает по поводу черепно-мозговых травм. А сейчас возник момент истины – «над-рыв» или «раз-рыв». Судебная медицина определяет, кому принадлежат следы спермы, какая группа крови, или индивидуальная принадлежность пятен крови. Сейчас далеко шагнула ДНК-экспертиза. Кому принадлежат образцы слюны или волос. И так далее и тому подобное… Я не думаю, что нужно рассказывать весь перечень вопросов, на которые отвечает судебный врач. Но надо помнить главное, что судья никогда не может вынести приговор по преступлениям направленные против жизни или здоровья человека, без заключения судебно-медицинского эксперта. Он может опереться только на выводы судебного врача или группу таких врачей. А если сегодня стало по-другому, может только потому, что среди нас появились или народились Велиары, кто опустил планку или вообще убрал из профессии понятия чести и достоинства. Хочу призвать законодателей к пониманию важного вопроса, что статья «за дачу заведомо ложного заключения» должна, безусловно, приравниваться к срокам наказания той статьи, по которой обвиняют подсудимого. Если ему грозит двадцать лет заключения, то эксперт умудрившийся, обмануть правосудие, должен нести ответственность по таким же срокам наказания – тоже двадцать лет! Это очевидное правило жизни и, возможно, я найду обоснование ему и в юриспруденции!
Поэтому, когда эксперт обрекает любого человека к двадцати годам зоны или к высшей мере наказания, должен знать и помнить, что такой мерой наказания может оказаться и его ложь, если он лгал или заставлял лгать других экспертов, как делает сегодня Плотников. Он прикрывается судьбами, а может, даже жизнями своих коллег. И они решают в суде почти все, когда речь идет о жизни и здоровье личности. Поэтому и ответственность должна соответствовать их статусу, когда они вершат судьбу подсудимого.
