Джерри криво усмехнулся.
— Ты явился сюда, как пророк Даниил в ров ко львам. Ты здесь нежеланный гость, никому не нужен и, несмотря на это, заявился и поносишь нас. Я на твоем месте был бы осторожней.
Голд перегнулся через широкий стол и прошипел прямо в лицо Кану.
— Не волнуйся за меня, Джерри.
Терпение Кана лопнуло.
— Какого дьявола тебе в конце-то концов надо? — огрызнулся он. — Мы получили разрешение мэра на патрулирование улиц. Кто-то убивает евреев. Опять. И мы будем патрулировать, пока его не поймают. Вы виноваты, вы плохо работаете. Что делать, американский закон не в силах защитить евреев, даже с твоей бесценной помощью.
Голд пододвинул стул, сел. Выудил сигару из кармана рубашки.
— Знаешь, я только что из одного местечка, которое очень напоминает это.
Кан немного подождал, потом поинтересовался:
— Да? И где ж это?
Голд чиркнул спичкой.
— Наверху, в Дезерт-Виста. В штаб-квартире Калифорнийского клана.
Кан выразительно хмыкнул. Остальные засмеялись.
— Ну, грязью нас обливали и раньше. Все вы, поборники ассимиляции, светские евреи, всем прожужжали уши этой надоевшей песней: ЕВС — обратная сторона медали, ЕВС — темная сторона еврейского характера, правый еврейский терроризм. Но мы не купимся на это. И когда наступит очередной кризис и все, как всегда, свалят на евреев, когда арабы перестанут поставлять нефть и вспыхнет новая эпидемия антисемитизма, когда ваши возлюбленные, замечательные братья-христиане придут ночью, чтобы выкинуть вас из уютных теплых домиков, бросить в грузовики и отправить в лагеря и печи, — тогда вы намочите в штаны от страха и счастливы будете, что ЕВС рядом, что ЕВС защитит вас, что ЕВС дерется за вас.
Голд уставился на него.
— Ты что, серьезно? — участливо спросил он.
— Я уверен, так и будет. Но мы не позволим надругаться над собой. Верно?
В ответ послышалось: «Все верно», «Конечно», «Никогда больше».
— Никогда, никогда больше, — повторил Кан.
Голд задумчиво попыхивал сигарой.
— Я хотел бы поговорить с тобой наедине.
Кан махнул рукой на троицу за столом.
— Мои командиры. Мои генералы. От них у меня нет секретов.
Голд покачал головой.
— У тебя, может, и нет, а у меня есть. Сегодня я уже один раз пошел на компромисс. И не хочу, чтобы это снова повторилось.
Кан насмешливо улыбнулся.
— Почему я вообще должен тебя слушать?
— Если ты в самом деле хочешь остановить эти убийства, ты выслушаешь. Если действительно хочешь сохранить жизни евреев, ты выслушаешь. Или ты просто пудришь всем мозги?
Кан сдержался с трудом.
— Оставьте меня с ним, — решительно сказал он.
Сразу раздались протестующие возгласы.
— Джерри, он же псих!
— Посмотри, что он натворил!
— Он опасен!
Кан поднял руку, призывая к тишине.
— Мы не крысы из гетто, трясущиеся от страха, боящиеся собственной тени. Мы — потомки нации воинов. Я буду говорить с этим коллаборационистом с глазу на глаз.
Ворча, трио покинуло комнату. Женщина с шалью на плечах остановилась на пороге.
— Мы будем поблизости. — И захлопнула дверь.
Оставшись вдвоем, мужчины посмотрели друг на друга. Кан опустился настул, тяжело оперся правой рукой о стол. Голд жевал сигару.
— Ты неплохо устроился, — начал он. — Попал в самую точку. Эта заварушка сделала тебя важной шишкой, разве не так?
— Не я заварил эту кашу, — сердито отрезал Кан. — Но она не удивила меня. Я предостерегал годами — я видел, как усиливается антисемитизм в этой стране, в этом штате, в этом городе. Но богатенькие, преуспевающие евреи в своем тупом самодовольстве пропускали мои слова мимо ушей. Так что теперь нечего винить меня. Сопротивление нужно, потому что плохо работает полиция.
— Не нужно.
— Евреев истребляют на улицах. А убийцы выходят сухими из воды.
— Никто не выйдет сухим из воды.
— Да ну? Вы арестовали его?
— Нет еще.
— Так вот, пока вы не выполните свой долг, защищать евреев будет ЕВС. Десятилетиями, если понадобится.
Голд свирепо прикусил мокрый кончик сигары. Кан победоносно откинулся на спинку стула.
— Ходят слухи, ты послал Оренцстайна ко всем чертям. Это было красиво. Давно пора заткнуть глотку этой скотине.
Голд не ответил.
— Знаешь, Джек, несмотря ни на что, ты мне нравишься. Евреев такого сорта как раз не хватает в моем отряде.
— И что ж это за сорт?
— Настоящие евреи, евреи с яйцами, с chutzpa[65], истинные потомки наших свободных, воинственных предков. Не из слюнявых либералов, сторонников ассимиляции, которые боятся назвать себя евреями. Все тужатся, представляются не тем, что они есть. Эдакие маленькие книжные червячки, до сих пор думают — наци такие, как на карикатурах. Вуди Аллена. Книгочеи и клерки, ювелиры и юристы. Слабые и малодушные, бесплодные импотенты, истерзанные самоанализом.
Голд изучающе осмотрел Кана.
— Немного самоанализа вам не помешало бы.
— Говорю тебе, психоаналитический бред здесь не пройдет. Мы точно знаем, кто мы. Кто наши друзья. И кто враги.
Голд удобно облокотился на белый письменный стол.
— Я скажу тебе, кто вы, — начал он. — Вы дерьмо. Вы компания великовозрастных бойскаутов. Вы сучьи дети. Вам бы печеньем торговать! Но вы научились так ловко манипулировать общественным мнением, что политики не могут вас игнорировать, они боятся. Боятся сказать, что думают. Что Джерри Кан — жалкий горлопан. Боятся обвинений в антисемитизме. Выступить против Джерри Кана — задеть всех евреев. Вот как вы работаете. А раньше? Провожали старушек с рынка да устраивали марши протеста в защиту советских евреев — все. Но тут подвернулась блестящая возможность, крупно повезло, подыграл Убийца с крестом. О вас заговорили. Мировая известность. Тебя показывают по телевизору. Джерри Кан оправдал надежды своей мамочки. И все благодаря какой-то несчастной кучке трупов. Ведь это трупы евреев и гоев принесли тебе признание. Да ты платить должен этому подонку — Убийце с крестом, он прославил тебя!
— Довольно! — закричал Кан.
— Нет, не довольно! Чем ты отличаешься от отъявленного негодяя Харви Оренцстайна? Он — склизкий кусок дерьма, хорошо, но он политик, а это все равно, что носить на шее табличку: «Я склизкий кусок дерьма». По крайней мере, без обмана. Ты — другое. Ты корчишь из себя героя, притворяешься, что ты выше простых смертных. Лев иудаизма. Но меня провести не удастся. Чего ты добиваешься? Хочешь заседать в Городском совете? Издать книгу? Представлять штат? Подружись с Джессом Аттером, выдвинете кандидатуры от одной партии. Партии Войны и Ненависти. Лозунг: «Убей ближнего!»
— Вон! — загремел Кан, поднимаясь и указывая на дверь.
Дверь со скрипом приоткрылась, кто-то заглянул в комнату. Голд неторопливо закурил. Долго молчал, выпуская клубы дыма, пока не окружил себя белым облаком.
— Кан, я намерен дать тебе шанс, шанс, который бывает раз в жизни. Тебе выпал счастливый номер. Возможность совершить наконец то, к чему ты призываешь. Шанс сохранить жизни евреев. Шанс...
— Бог мой! — протянул Кан, не веря своим ушам. — Ты пришел сюда просить об услуге. Тебе нужна моя помощь. — Он медленно расплывался в улыбке. — Тебе нужна моя помощь. — Он плюхнулся на стул.
— В виде исключения, — продолжал Голд, — ты можешь сделать кое-что полезное, действительно полезное, в борьбе с врагами Израиля.
— Полегче! — Кан недоверчиво ухмылялся. — Эта mitzva не для меня. Я недостоин.
Но Голд одернул его.
— Без шуток, Джерри. Это серьезно, безумно серьезно.
— Так что от меня требуется?
— Не могу сказать. Сперва дай согласие.
Кан пожал плечами.
— И когда я должен выполнить эту божественную миссию?
— Завтра вечером.
— Сожалею. Не выйдет. Вечером в воскресенье на стадионе митинг Братства Джеки Макса. ЕВС обеспечивает охрану.
Голд вспылил, он вскочил и, размахивая руками, забегал по комнате.
— Фальшивка! Дешевая фальшивка. Полное дерьмо, ничтожество. Стопроцентное, высшей пробы дерьмо!
Я даю тебе шанс помочь нам поймать этого сукина сына, а ты, ты способен только обниматься с такими же фальшивками! Где вы откопали эту поганую работенку? У тебя что, до сих пор соглашение с Уильямом Моррисом? Черт возьми, не верится! Киношники, киношники поганые!
Так он расхаживал по комнате, взывая к Всевышнему.
— О Боже, Боже мой! И это здоровый, крепкий еврей! Борец за свободу! Да он просто старая баба! Билетерша! Ему бы фонарик в руки и показывать места в кинозале старым толстозадым «звездам».
— Хорошо.
Голд споткнулся от неожиданности.
— Что? — Он повернулся к Кану. — Что? Что ты сказал?
— Я сказал, ладно. Я согласен. Надо захватить каких-нибудь наци?
— Тебе это здорово понравится, Джерри. Я хочу, чтоб вы напали на церковь.
Закат и в этот вечер был великолепен. Небо — дымно-розовое, алое, малиновое, оранжевое — как на картинах импрессионистов.
