«И, — подумала Шизей, — до чего же опасно брать на себя слишком много. Пожалуй, мне повезло, что я уже имею опыт в этом деле...»
И было еще кое-что в Кику, что притягивало Шизей, как магнит. Еще одни талант. Шизей почувствовала его, когда накануне праздника полнолуния она увидела на татами в доме Кику красивого самурая. У нее ноги подкосились, и она так и застыла в дверях, пораженная красотой юного воина. Этим воином была Кику.
Увидев обалделую Шизей, Кику улыбнулась. «ЭТО ТОЖЕ ОДНО ИЗ ИСКУССТВ, В КОТОРОМ ДОЛЖНА БЫТЬ СВЕДУЩА ГЕЙША» — сказала она. Заток Кику стала вертеть головок то так, то эдак, чтобы Шизей могла получше оценить, с каким искусством наложен грим. «ТЕБЕ ПОНРАВИЛОСЬ? ГОВОРЯТ, ЧТО ТОЛЬКО ЖЕНЩИНА МОЖЕТ ПРАВДИВО ИЗОБРАЗИТЬ НА СЦЕНЕ МУЖЧИНУ-ГЕРОЯ. ПОТОМУ ЧТО ТОЛЬКО ОНА ОБЛАДАЕТ ЧИСТОТОЙ И СОВЕРШЕНСТВОМ. НЕОБХОДИМЫМИ ДЛЯ ЭТОЙ РОЛИ. ХОРОШО ПОЛУЧИЛОСЬ?»
Получилось более чем хорошо. Шизей прямо-таки влюбилась в ее героя. И еще один урок преподала Кику своей подружке: контролировать, эмоции и мысля мужчин можно, только научившись искусству иллюзиониста. Для женщины это вершина могущества, нечто достойное труда всей жизни. Что-то вроде полной победы духовного начала, к которой стремилась я сама Шизей...
Призвав на помощь все искусство лицедея, чтобы не обидеть отказом, Шизей сказала: — Не нужна я тебе в такой должности, Хау. Ты это сам знаешь, — и тотчас отправилась к бару, чтобы приготовить что-нибудь выпить. Ей требовалось время, чтобы сбросить с себя напряжение заменить его состоянием покоя, которое уже начало локализоваться в темных уголках ее души, постепенно наполняя ее силой и указывая направление, в котором ей надлежит потихоньку двигаться.
— Что будешь пить? — спросила она. — Виски иди водку?
— Только не разбавляй, — попросил Хау, направляясь к ней не очень твердой походкой. — Пожалуй, выпью водки. Поскольку Брэндинг за решеткой, это дало надо отметить. Напьемся до поросячьего визга, потому что теперь все ваши проблемы, решены?
...Шизей поняла, что с ее даром и с помощью Кику она метла бы стать самой известной гейшей в Японии. Но ради чего? Власть, которую она могла получить, — правда, весьма значительная — имела четко ограниченные пределы. Аудитория, перед которой она должна будет демонстрировать таланты, — слишком узкая, чтобы удовлетворить ее тщеславие. В современном мире остается мало места для гейш. Сцена, увиденная ей, слишком мала. Шизей же требовался весь мир, чтобы в нем лицедействовать.
И, конечно, следовало принимать в расчет Сендзина. Оглядываясь назад, она видела, что он никогда бы не позволил ей посвятить свою жизнь этому искусственному миру. У него был разработай генеральный план, и ей в нем отводилась существенная роль. Сколько раз позже, он повторял ей: «ШИЗЕЙ, БЕЗ ТЕБЯ ЗДЕСЬ НЕ ОБОЙТИСЬ». Как будто эти слова, нашептываемые в ее изящное ухо, могли уменьшить ту боль, которую он причинял ей, когда макал в цветную тушь связку игл и вонзал ей в спину — день за днем, неделю за неделей, месяц за месяцем.
От возбуждения Хау пролил воловину своего коктейля себе на сорочку, и Шизей пришлось опять взяться за шейкер. Пока она готовила доя него новую адскую смесь, он сорвал с себя мокрую рубашку и галстук и уже с голым торсом потянулся за стаканом.
Его тело, даже спина и шея, было покрыто курчавыми черными волосами. Шизей, для которой идеалом была гладкая кожа, почувствовала легкое подташнивание. Волосатое мужское тело напоминало ей того горностая, которому сэнсэй свернул шею, а потом разрезал шкурку на аккуратные тонкие полоски. Прежде она некогда не видела Хау «не при галстуке» и теперь подумала, с чего это ежу вздумалось обнажаться верея своим мастифом? Уж, конечно, не для сексуальных надобностей, потому что для Дугласа Хау сексуальное наслаждение измерялось унциями власти, которые оно ему добавляет. Внешнеполитические половые связи он старался организовывать с максимальным комфортом для себя. С чего ради брать себе в постель мастифа? Еще блох наберешься!
Возможно, подумала она, ее победа над Брэндингом поднимала ее статус выше собачьего, и на этом уровне сенатор мог снизойти до общения с ней.
Шизей смотрела на его отвратительную растительность и улыбалась: она видела себя вновь на сцене, буквально плавящейся от света прожекторов и пламенных взглядов публики. Молодая Япония выплескивает переполняющую ее энергию: глаза, горят, руки тянутся к НЕЙ, — а она, кокетливо строя глазки, выдаивает из них, как молоко из коровьего вымени, их невинный молодой задор.
Ей было до некоторой степени приятно видеть его реакцию: как он млел и пыжился одновременно, — но он был так вульгарен и гнусен, что ее тайное торжество быстро завяло, и ей захотелось поскорее избавиться от него, закончить эту позорную игру в шарады, в которой ей приходилось принимать участие.
Он допил коктейль, притянул ее к себе, сунулся к ней своим рылом. Гнилой запах изо рта, смешанный с винными парами, вызвал у нее тошноту. Источаемые им подлость и хамство распространились по комнате, как радиация от атомной бомбардировки Нагасаки, оставившая свой жуткий след в душе Аха-сан.
Шизей осторожно высвободилась из его грубых объятий и сказала:
— Почему бы нам не отложить это празднование нашей победы, пока моя работа не будет закончена?
Хау округлил глаза:
— Что ты имеешь в виду? Все уже позади. Брэндинг в тюрьме.
— Но вина его пока не доказана. И не будет доказана, пока я не завершу начатое. — Она улыбнулась, вспомнив о сцене, где она царила, пока не появился Сендзин. — Ты же не хочешь, чтобы я бросила все на полдороге? Я привыкла честно отрабатывать свой гонорар. Надо, чтобы все было намертво схвачено. Тогда никакие неожиданности не смогут повлиять на исход дела, и Брэндинг от нас не улизнет. Ты со мной согласен?
Хау кивнул головой, даже не подозревая, на что он соглашается...
Однажды, придя в дом подруги, Шизей обнаружила, что Кику исчезла — и в танцклассе она не появлялась уже более недели. Никаких следов ни ее самой, ни ее матери с отцом и сестер. Семейство фермеров, поселившееся в доме, понятия не имело, кто в нем жил до них: дом был пуст, когда они в него въехали три дня назад. Впечатление было такое, что Кику и ее семья никогда не существовали, будучи плодом воображения Шизей. Впечатление усугублялась тем, что учитель танцев просто проигнорировал вопросы Шизей относительно того, куда подевалась Кику. А когда она попросила Аха-сан навести справки по ее каналам, та тоже будто бы ничего не смогла узнать об этом семействе. Так сказала Аха-сан, но это была ложь.
Потные лапы Хау оставили жирные отпечатки на крышке бара, когда он полез за бутылкой. Он дрожал от возбуждения.
— Бедняга Брэндинг! — говорил он с идиотским смехом. — Ему и в голову не приходило, с кем он имеет дело! Подсадка из тебя — просто класс!
Шизей продолжала улыбаться, опять став таленто с идеальным лицом, но улыбалась она не столько ему, сколько своему тщательно разработанному плану, постепенно претворяющемуся в жизнь...
Какая же лгунья эта Аха-сан! Она не только знала, куда уехала Кику, но даже сама ее туда спровадила. Почему? Это Шизей узнала только много времени спустя, когда уже было поздно, когда жизнь уже сделала столько поворотов, что все это не имело никакого значения.
Или все же имело?
Наверное, имело. Иначе не плакала бы так Шизей в уединении своей комнаты, когда ее никто не мог видеть. Когда сэнсэй не мог отругать за проявление слабости, а Аха-сан — схватить и прижать к своей мягкой, как подушка, груди, жалея и утешая. Ей была нужна Кику.
Аха-сан, как потом говорил Сендзин, поддерживала свою жизнь, выплескивая свои слабости на них, своих воспитанников, которых она должна была пестовать, любить и опекать. Ей нужно было периодически прижимать их к груди, потому что человеческая жизнь (в том числе и жизнь Аха-сан) невозможна без обмена эмоциями с кем-то, даже негативными эмоциями, такими, как ненависть.
Понятно, Аха-сан не могла позволить себе роскошь делиться с кем бы то ни было своим источником душевного пропитания. Когда она уже не могла выносить затянувшихся нежных отношений между Шизей и Кику, она поручила сэнсэю куда-нибудь спровадить соперницу, абсолютно не заботясь о счастье Шизей. Она ведь, видите ли, жертвует всем ради бедных сироток, которых она должна растить, раз уж у сестры не хватило сил и мужества взять их воспитание на себя. Счастье Шизей не входило в ее построения. Аха-сан ведь, по сути, и не знала, что это такое. Даже слабые зародыши этого чувства, которые у нее были в детстве, были уничтожены детонацией бомбы, унесшей жизни ее родителей в Нагасаки. Шизей, конечно, ничего не знала об этом в то время, когда Кику исчезла из ее жизни. А если бы и знала, это ничего бы не изменило. Потом, когда ей об этом стало известно, она не смогла простить эгоизма под маской альтруизма своей приемной матери. Ее путь был этим предрешен. Карма.
