я мог видеть перегородки во влагалище? Я судорожно вспоминал и напрягал свою память, что читал об этом, как о редкой патологии у женщин!
Тут же подумал, как мне было не вставлять в отверстие девственной плевы два, вместе сложенных, пальца, как делают все гинекологи и судебные врачи. Одни решают свои клинические вопросы, а судебный врач так определяет, насколько растяжима девственная плева и насколько отверстие девственной плевы доступно или недоступно для введения во влагалища полового члена.
Я чувствовал себя оболваненным и одураченным. Как будто побывал ни в окружении экспертов, а в кругу цыганок, которые мне гадали и обокрали меня, и увели из-под носа все, что могли. Молчалина и Якушева загадили мне мозги основательно, как голуби, что оставляют помет на памятниках. Самым известным и самым большим у нас в области остается памятник Виссариону Григорьевичу Белинскому. Его именем назовут Пензенский аэропорт, где я в последний раз и буду прощаться с будущими героями России Штирлицем и Блондином, а потом я узнаю и их настоящие имена.
Как я доехал до Сердобска, как зашел домой, как ужинал, как лег спать – я не помнил.
Потом, через несколько месяцев, я узнаю, что Лариса Павловна уволится с работы, осознавая, что если так работать и дальше, можно в одно ужасное время самой оказаться на скамье подсудимых. После экспертизы по Маскаевой Плотников начнет ей предлагать и другие экспертизы по живым лицам, где нужно врать и писать голимую ложь. А Молчалина продолжает с ним работать и сейчас, и даже как-то в суде будет утверждать по моей экспертизе, что умерший мужчина от сердца, умер от отравления дертилом, в результате самоубийства. Хотя при судебно-химическом исследовании внутренних органов дертила и его следов не обнаружили ни в одном из них. Но поступил заказ губернского банка (при губернаторе Бочарникове) «Тарханы», чтобы взыскать с родственников умершего взятый им кредит. Проверку проводил все тот же следователь Сунин!
Информация о результатах повторной экспертизы по Маскаевой, сделанной в области, просочилась всюду. О ней знали, казалось, все заинтересованные лица. Но для меня стало удивительным, что о ней знал и подсудимый. Результаты исследования его дочери в областном бюро дошли к нему в изолятор. Как такое могло случиться, я не мог понять. Даже я не знал, что в ней написано, а лишь догадывался из глупых, туманных пояснений двух нечестных «эксперток» Молчалиной и Якушевой. По их неискреннему и притворному поведению.
Через месяц я услышу от секретарши Пупка – Марины Михайловны, полненькой, черноглазой брюнетки – как он вызывал к себе Молчалину после моего разговора вместе с ней и с Якушевой, и какого содержания состоялась между ними важная беседа.
– Ну что, Рондов успокоился? – со злом, ожидая ответа, спросил Плотников, готовый взвалить всю вину на Елену Николаевну. Дескать, она не умеет правильно говорить и убеждать районных экспертов.
– Я боюсь, что нет, Аркадий Петрович! – она виновато заглядывала ему в рот. Готова была даже вытирать и слюни, что текли от хищного его оскала вместе с выходящим зловонным выдохом.
– А куда ты смотришь? Надеюсь, ты все правильно написала? Почему я до сих пор не видел результатов? – заорал он.
– Да я вот и принесла с собой, чтобы сегодня же иметь возможность отдать экспертизу следователю! – залебезила она.
– Какому следователю? В суд! В суд! Дура! Давай, посмотрю! – он быстро пробежал глазами по напечатанным листам бумаги комиссионной экспертизы и удовлетворенно в конце сказал: – Да, да, не наше дальше дело разбираться, откуда у нее разрыв! Педофил и насильник должен сидеть в тюрьме! – Потом решил смягчить свое грубое поведение: – Я там приказ бухгалтеру отдал. Вам с Якушевой хорошую денежную премию выдадут!
Сам он, конечно, подписывать экспертизу нигде не стал и не хотел. И сразу определил, что будет правильно, если подпишут ее Молчалина и Якушева. Он всегда так поступал. Вроде как страховался от уголовной ответственности. Хотя все равно чего-то продолжал бояться. Ему последнее время снились кошмарные сны. Будто весь коллектив экспертов стоял в черных одеждах, как работники «похоронки», и тыкали в него пальцами и твердили:
– Ты во всем виноват! Ты! Ты! Мы все дадим показания против тебя! Сядешь! Сядешь!..
И он горько осознавал, что со всеми его болезнями не продержится и года на зоне. А еще знал о себе, что был вонючим, то место у него в хате окажется только у параши.
Я как-то снова оказался на ненужном и бестолковом совещании и столкнулся нос к носу с Еленой Николаевной. И дернул же меня черт, спросить ее:
– Вы читали Грибоедова «Горе от ума»?
– Нет, – честно созналась она. Ну а дальше остановить меня, к сожалению, уже никто не мог.
– Там есть персонаж, ваш однофамилец. Тоже «Молчалин». Так вот, он говорил: «В мои лета не должно сметь, свое суждение иметь».
– О чем вы? – она с недоумением посмотрела на меня, и я понял, что она действительно не читала известной комедии. Ну да ладно, подумал я, не стараясь ей больше ничего объяснять, хотел быстрее разойтись с таким экспертом в узком коридоре.
Теперь все катилось по наклонной плоскости слишком явно. Ожидание неприятностей и сами неприятности, я видел, росли как снежный ком. Снежная масса увеличивалась и увеличивалась, и в конце она должна будет развалиться или растаять, как все мои ожидания и надежды сначала на следствие, потом на ФСБ, на прокуратуру, на независимый суд…
Один Леха, неунывающий адвокат, начал вдруг поговаривать о суде второй инстанции в апелляционном порядке, даже о суде кассационной инстанции. Потом уже, Верховный суд! Но суд кассационной инстанции он не признавал. Говорил, ждать от него изменений, не стоит. Они лишь прочитают материалы дела, и все останется на прежнем месте. А Верховный суд – его порою осужденные ожидают годами. Там огромная очередь. Осужденный уже успеет отсидеть свой срок, не говоря уже о сроках рассмотрения дела в Европейском суде по правам человека!
И я почему-то стал надеяться на областной суд – суд апелляционной инстанции, который может путем повторного рассмотрения дела, вынести новое решение. А суд кассационной инстанции, как я теперь узнал у адвоката, сам по себе не имел возможности вынести новое решение по существу дела…
– Петр Федорович! Почему вы все-таки написали явку с повинной, а потом заявили в суде, что невиновны? – адвокат снова задавал вопрос подсудимому, в очередной раз, приехав к нему в СИЗО. Леха, практически, знал о новой экспертизе областного бюро и был уверен, что о
