Уже это создавало новый прецедент. Уэндел Pop и все члены его команды одновременно вздохнули с огромным облегчением. Они только что вошли в историю.
Но это было еще не все.
“А также мы, жюри присяжных, решив дело в пользу истицы, Селесты Вуд, обязываем ответчика выплатить истице компенсацию морального ущерба в размере четырехсот миллионов долларов”.
От адвоката момент оглашения вердикта требует особого искусства. Нельзя дергаться и вертеться. Нельзя озираться по сторонам в поисках сочувствия или восхищения. Нельзя кидаться к клиенту, чтобы утешить его или поздравить. Нужно сидеть абсолютно неподвижно, с серьезным видом, записывать что-нибудь в блокнот и делать вид, что точно знал, какой именно вердикт будет вынесен.
На сей раз адвокатское искусство было посрамлено. Кейбл упал грудью на стол, словно получил вдруг пулю в живот. Его коллеги с отвисшими челюстями вперили остекленевшие взоры в ложу жюри Они выглядели так, словно из них выпустили воздух, они не верили своим ушам. Откуда-то из-за спины Кейбла, где сидели помощники адвокатов защиты, донеслось: “О Господи!”
Pop, обняв Селесту Вуд, засверкал всеми своими белоснежными зубами, а вдова начала плакать. Остальные адвокаты обвинения сдержанно поздравляли друг друга, похлопывая по плечам. О, какая волнующая победа, какая перспектива разделить между собой сорок процентов присужденной суммы!
Николас сел и похлопал Лорин Дьюк по колену. Он сделал свое дело, наконец-то сделал!
Судья Харкин вдруг напустил на себя сугубо деловой вид, словно это был вполне заурядный вердикт.
— Итак, леди и джентльмены, я должен опросить членов жюри. То есть я буду спрашивать каждого в отдельности, согласен ли он с приговором. Начнем с мисс Лорин Дьюк. Пожалуйста, ответьте громко и отчетливо, для протокола, согласны ли вы с этим вердиктом.
— Согласна, — с гордостью ответила та,
Некоторые адвокаты сделали пометки в блокнотах. Другие просто тупо смотрели в пространство перед собой.
— Мистер Истер? Голосовали ли вы за этот вердикт?
— Голосовал.
— Миссис Дапри?
— Да, сэр. Голосовала.
— Мистер Сейвелл?
— Нет, не голосовал.
— Мистер Ройс? Голосовали ли вы “за”?
— Голосовал.
— Мисс Уиз?
— Да.
— Мистер By?
— Да.
— Мистер Лонни Шейвер?
Лонни привстал и сказал громко, чтобы было слышно на весь мир:
— Нет, сэр, Ваша честь, я не голосовал за этот вердикт, и я совершенно с ним не согласен.
— Благодарю вас. Миссис Рикки Коулмен? Вы согласны с вердиктом?
— Да, сэр.
— Миссис Глэдис Кард?
— Нет, сэр.
Искорка надежды сверкнула вдруг для Кейбла, “Пинекса”, Фитча и всей табачной индустрии. Три присяжных только что отреклись от вердикта. Еще один — и жюри отправят назад для продолжения дебатов. В практике каждого судьи были случаи, когда уже после оглашения приговора, при персональном опросе некоторые присяжные меняли свое мнение. Здесь, на виду у зала, под пристальными взглядами адвокатов и их клиентов, приговор воспринимался несколько иначе, чем за несколько минут до этого в спасительном уединении комнаты присяжных.
Но хрупкая надежда на чудо была разрушена Джерри и Пуделихой. Они оба признали вердикт.
— Итак, голоса разделились девять против трех, — сказал Его честь. — Все остальное, кажется, в порядке. Вы хотите что-нибудь сказать, мистер Pop?
Pop лишь покачал головой. Он не мог благодарить жюри сейчас, хотя, будь его воля, перепрыгнул бы через барьер и расцеловал их всех. Вместо этого он с самодовольным видом сидел на месте, положив руку на плечо Селесты Вуд.
— Мистер Кейбл?
— Нет, сэр, — выдавил из себя Кейбл. О, сколько бы он хотел сказать этим идиотам присяжным!
Тот факт, что Фитча не было теперь в зале, очень обеспокоил Николаса. Это означало, что он где-то там, снаружи, ждет, затаившись. Что успел узнать Фитч к настоящему моменту? Может быть, слишком много? Николасу не терпелось покинуть зал и убраться к черту из этого города.
Харкин перешел к изъявлениям благодарности, пересыпая их рассуждениями о патриотизме и гражданском долге, не забыв ни одного словесного штампа. Он предупредил присяжных о недопустимости разглашения подробностей обсуждения дела в комнате присяжных, пригрозил судебным преследованием, если они хоть словом обмолвятся о том, что там происходило, и отпустил в последний путь за вещами в ненавистный мотель.
Фитч наблюдал за происходящим из просмотрового зала рядом со своим кабинетом. Он был там один, всех консультантов он выгнал еще час назад и отправил обратно в Чикаго.
Конечно, можно было схватить Истера, они подробно обсудили такую возможность со Свенсоном, которому Фитч все рассказал, как только тот приехал. Но что это даст? Сказать он все равно ничего не скажет, а им могут предъявить обвинение в похищении. Мало им без этого неприятностей? Не хватало еще торчать в билоксийской тюрьме.
Они решили следить за Николасом в надежде, что он приведет их к девице. Но здесь возникала другая проблема: что делать с девицей, если они ее найдут? Заявить на Марли в полицию они не могут. Она великолепно придумала: украсть грязные деньги. Что сможет Фитч написать для ФБР в своих показаниях под присягой: что он дал десять миллионов, чтобы купить вердикт для табачной компании, а у нее хватило ума и выдержки, чтобы его перехитрить? Не желает ли кто-нибудь за это возбудить против нее уголовное дело?
Фитча обошли на всех поворотах.
Он смотрел на картинку, которую транслировала скрытая камера Оливера Макэду. Вот присяжные встали, зашаркали ногами, и ложа опустела.
Они последний раз собрались в комнате жюри, чтобы забрать — кто книги, кто журналы, кто вязанье. Николас не был расположен болтать. Он незаметно выскользнул за дверь, где Чак, с которым они уже подружились, остановил его и сообщил, что шериф ждет на улице.
Не сказав ни слова ни Лу Дэлл, ни Уиллису, ни одному из коллег, с которыми бок о бок провел последние четыре недели, Николас поспешил за Чаком. Они нырнули в дверь черного хода и увидели, что за рулем своего огромного коричневого “форда” их действительно ждет сам шериф.
— Судья сообщил, что вам нужна помощь, — сказал он. не выходя из машины.
— Да. Отвезите меня на Сорок девятую северную улицу, я покажу, куда именно. И постарайтесь, чтобы никто не сел нам на хвост.
— Ладно. А кто может сесть вам на хвост?
— Плохие люди.
Чак захлопнул переднюю пассажирскую дверцу, и машина рванула с места. Николас бросил прощальный взгляд на освещенное окно комнаты жюри, в котором заметил Милли в обнимку с Рикки Коулмен.
— А у вас разве нет вещей в мотеле?
— Бог с ними, потом заберу.
Шериф по радиотелефону приказал двум полицейским машинам следовать за ним и следить, чтобы никто не увязался за его автомобилем. Через двадцать минут, когда они миновали район порта, Николас стал показывать дорогу: направо, налево, еще раз налево... Наконец шериф остановил машину у теннисного корта, расположенного возле большого массива многоквартирных жилых домов. Здесь Николас сказал, что они приехали, и вышел.
— Вы уверены, что вам больше не нужна помощь? — спросил шериф.
— Совершенно. У меня здесь живут друзья. Спасибо.
— Звоните, если что.
— Конечно.
Николас растворился в темноте. Из-за угла он проследил, как отъехали патрульные машины. Еще некоторое время прятался за бильярдной, откуда, оставаясь невидимым, мог просматривать дорогу и вход в дом. Ничего подозрительного он не заметил.
Машина, на которой ему предстояло совершить побег, была новенькой, Марли оставила ее здесь два дня назад. В окрестностях Билокси, в разных местах, сейчас стояли еще две такие машины. За девяносто минут он благополучно доехал до Хаттисберга, неотступно наблюдая за дорогой позади себя.
Самолет ждал в аэропорту Хаттисберга. Николас захлопнул дверцу, оставив ключи внутри машины, и не спеша направился к выходу на летное поле.
* * *
Вскоре после полуночи он без задержки прошел таможню и паспортный контроль в Джорджтауне с новенькими канадскими документами. Других пассажиров в этот час не было, аэропорт оставался почти пустым. Марли встретила его у стойки выдачи багажа, они горячо обнялись и поцеловались.
— Ты слышала? — спросил он. Они вышли из здания аэропорта на улицу, и густой влажный воздух сразу же стал обволакивать их.
— Да, Си-эн-эн без конца крутит эту новость, — ответила она. — Это самое большее, что ты смог? — Она рассмеялась, и они снова поцеловались.
Она везла его в Джорджтаун по пустым извилистым улицам, мимо современных банковских зданий, громоздившихся в районе главного причала.
— Это наш, — сказала она, указывая на “Швейцарский королевский кредит”.
— Очень мило, — ответил он.
Потом они сидели на песке, у самой кромки моря, и ласковые волны омывали им ноги, а они, дурачась, кидались друг в друга хлопьями пены. На горизонте проплывали, мерцая огоньками, корабли. За их спинами толпились отели и многоквартирные жилые дома. Все побережье в этот миг принадлежало им.
