Жюстина ударила его коленом в живот, и когда Николас согнулся от боли, обрушилась на него с кулаками. В падении он сумел нанести ей удар на уровне лодыжек и сбить с ног. Жюстина тяжело рухнула на пол, но продолжала бороться.
Николас под градом ударов дотянулся до ее шеи, и тогда раздался крик. Он рвался из ее широко открытого рта, он рождался в ее голосовых связках — но сама Жюстина никогда не смогла бы так кричать. Ее чужие черные глаза закатились вверх так, что видны были только белки. Потом ее веки сомкнулись, и девушка обмякла, теряя сознание. Ее волосы упади на сверкающую сталь катана.
* * *
Второй удар мечом, слева направо. Жюстина была правша, и она рубила бы справа налево. Значит, ее руку направлял кто-то Другой. В любом случае, она не могла так хорошо владеть мечом.
Николас много лет назад овладел сайминдзюцу, искусством гипноза, которым пользуются ниндзя. Он работал с Жюстиной больше четырех часов — снять чары гораздо труднее, чем их навести, — и ему пришлось вспомнить все то, чему его когда-то научили.
Пот катился с них обоих и струйками тек по деревянному полу. Наконец, тело Жюстины содрогнулось у Николаса в руках, и изо рта ее вырвался нечеловеческий крик.
Она погрузилась в глубокий сон. Но Николас не оставлял ее еще долгие часы, укачивая на коленях; он отходил от нее только для того, чтобы смочить полотенце в холодной воде и снова положить ей на лоб.
Николас не сводил глаз с лица Жюстины. Один раз его раздумья были прерваны жужжанием пузырьков воздуха в аквариуме, и он посмотрел на рыбок, снующих между зелеными водорослями и цветными камешками. Рыбки ответили ему бесстрастными взглядами через стекло, из совсем другого мира.
Жюстина почти все время спала, как это бывает после тяжелой болезни, и лишь на третий день полностью пришла в себя. Николас кормил ее и умывал, а потом долгими часами сидел на веранде и смотрел на море, не замечая купальщиков и загорающих. Он не подходил к воде, боясь оставлять ее одну.
И в то утро, когда Жюстина открыла глаза, чистые, с прежними искорками, Николас обнял ее и поцеловал. Только после того, как они позавтракали и она взяла утреннюю газету, он рассказал о том, что произошло. Он рассказал ей все, потому что она должна была это знать, должна была понять, что у нее хватило сил с этим справиться. Николас один никогда не смог бы выстоять — Жюстина с самого начала боролась с магическими чарами Кобудэра.
— Значит, я теперь сильная. — Жюстина засмеялась. — Такая же, как ты.
— В каком то смысле, — сказал он серьезно, — да. Она вздрогнула.
— К такой силе нужно привыкнуть. Жюстина читала газету, пока он мыл посуду, и тихое звяканье тарелок успокаивало ее и согревало.
— Попозже, — предложила она, — давай пойдем на пляж.
— Конечно. Лето почти прошло. Надо использовать последние теплые деньки. А потом, — Николас вытер руки полотенцем, — я хочу познакомить тебя с моими друзьями в городе...
— Ник...
Он подошел к ней и нежно поцеловал.
— Что стряслось?
— Посмотри. — Она протянула ему газету. Николас взял газету и отвел взгляд от ее обеспокоенного лица.
— Я должна позвонить Гелде. — Голос Жюстины доносился откуда-то издалека.
“ПОЛИЦЕЙСКИЙ ПОГИБ В АВТОМОБИЛЬНОЙ КАТАСТРОФЕ. Ки-Уэст, Флорида. По сообщению полиции округа Монро, вчера вечером лейтенант сыскной полиции Льюис Дж. Кроукер был обнаружен мертвым во взятом напрокат автомобиле. Очевидно, автомобиль сошел с шоссе на высокой скорости б шести милях к востоку от Ки-Уэста, упал с насыпи и загорелся. Предполагается, что причиной несчастного случая могли послужить проливные дожди и ураганные ветры, которые не прекращались в течение полутора дней.
Лейтенант Кроукер, сорока трех лет, очевидно, приехал в Ки-Уэст, чтобы провести здесь отпуск. Непосредственный начальник лейтенанта Кроукера, капитан Майкл С. Финншан сообщил, что...”
Николас не стал читать дальше. Его сердце гулко билось, словно он стоял внутри пустого храма. Он ничего не видел перед собой и не замечал, что газета трещит в его судорожно сжатых пальцах.
— Николас... — Жюстина стояла рядом, бессильно опустив руки. — Не могу в это поверить.
Но Николас поверил и принял это как неизбежность. “Карма”, — подумал он с гневом. Смерть Кроукера пронзила его как нож, и острая боль не утихала.
Он вспомнил, зачем Кроукер поехал в Ки-Уэст. Он перечитал заметку, на этот раз до конца. Да, отпуск. И будто дух Кроукера спустился к нему. Николас снова услышал его слова. Он убийца, Николас. Томкин — мошенник. И ты должен это понять”. Горячим ветром с кладбищенских вязов повеяло на Николаса, когда он увидел события в новом свете. Кроукер сознательно был груб с Томкином, провоцируя его на какой-нибудь опрометчивый шаг, рассчитывая, что Томкин попытается заткнуть ему рот. И вот свершилось.
“...я должен его прижать. Это дело чести”. Каждое слово отзывалось мучительной болью. “... кроме меня, никто не сможет это сделать”.
Внезапно Николас понял, что он должен предпринять, и подошел к телефону. Все его тело ныло, будто его жестоко избили. То, что произошло с Кроукером, казалось ему несправедливым: такая редкая дружба дается для того, чтобы ею наслаждаться, а не для того, чтобы ее похитил ночной вор. Горько было сознавать, что их обоих жестоко обманули. Николас знал, что это чисто западный подход, ион запрятал эту мысль глубоко в своей душе, как ставят на дальнюю полку драгоценный сосуд, от греха подальше. И все же, ему не сразу удалось прогнать навязчивую картину: они вчетвером на парусной шлюпке, мокрые от соленых брызг, веселые и безмятежные. Наконец, видение отступило, как последний луч закатного солнца. Но что это меняло? Любовь и дружба были тесно переплетены в Японии, а Николас теперь понял, что после всех этих лет, проведенных в Америке, он остался человеком Востока. Эта внезапная уверенность волновала и успокаивала его одновременно. Он снова обрел чувство пространства и времени.
Он знал, что в нем живут жертва и месть — два краеугольных камня японской истории. Именно это хотела сказать ему Итами на прощание, хотя он тогда и не понял ее до конца.
Смерть Кроукера развеяла последние сомнения.
Внезапно в душе Николаса, словно хищная птица, промелькнули известные слова, приписываемые Иэясу Токугава. Он теперь знал, как ему поступить.
— Что с тобой? — тихо спросила Жюстина.
Он поднес палец к губам и сказал в телефонную трубку:
— Он у себя? Это Николас Линнер. Жюстина подошла к нему сзади и обняла за плечи. Ответил Фрэнк. Значит, вернулся. Подонок. Но голос Николаса звучал ровно и доброжелательно, когда он спросил:
— Хорошо отдохнул? Да, жаль, что ты пропустил этот спектакль. — Николас чувствовал, как Жюстина прижимается грудью к его спине. — Конечно. Я тебе все расскажу при встрече.
“Это может случиться скорее, чем ты думаешь”, — подумал Николас.
Фрэнк попросил его немного подождать. Он зажмурил глаза и увидел вечернее море в последних лучах солнца.
— Я обдумал ваше предложение, — произнес Николас. — Да, я помню свои слова. — Он открыл глаза, и Жюстина почувствовала, как напряжено его тело; это совсем не вязалось с его спокойным голосом. — Но... кое-что изменилось. Я передумал. Да, пожалуй. — “О Иэясу, я еще раз докажу твою правоту!” — В любое время. — Николас сжимал трубку побелевшими пальцами. — Да. Я читал в газете. Конечно. Да, друзья.
Жюстина чувствовала, как в нем нарастает гнев, и крепче прижалась к Николасу, словно ее близость могла его смягчить. Николас знал, что очень скоро — еще до того, как они пойдут на пляж — ему захочется ею обладать; ему это было необходимо, несмотря на горечь утраты. А может быть, именно поэтому. Он возвращался к жизни, и Жюстина тоже.
— Через неделю? — переспросил Николас. — Думаю, что смогу. Просто вы должны будете объяснить мне все детали. Впрочем... Да, поговорим обо всем в самолете. Да. Да. — Николас слушал Томкина, но его мысли были далеко. — Значит, до свидания. Да, очень скоро.
И снова слова Иэясу зазвучали в его душе. “Чтобы узнать своего брага, нужно прежде стать ею другом”, Николасу было необходимо сейчас тепло Жюстины. Он цепенел при мысли о том, что Томкин отправил франка разыскать ту женщину в Ки-Уэсте, там где был убит Кроукер. Убийство. Это слово тяжелым колоколом звенело в ушах Николаса.
“А когда ты станешь его другом, все преграды рухнут. И ты сможешь выбрать для него подходящую кончину”.
В японской философии воинских искусств, которая включает в себя многие элементы буддизма и синтоизма, фигурируют пять основных символов: Земля, Вода, Ветер, Огонь и Пустота.
Книга Миямото Мусаси “Горин-но сё” — в буквальном переводе “Книга Пяти Колец” — дожила до наших дней (в английском переводе A Book of Five Rings, translated by Victor Harris, The Overlook Press, Woodstock, New York).
