Эмиль Офин - Уравнение с тремя неизвестными

Еще в ученические времена специалисты говорили, что у него природная сметка, чутье истинно собачье, но главное — умение сдерживать себя; к тому же он обладает острым глазом и решительным характером. Недаром же его наградили за эту историю с иголками. Впрочем, тут есть и заслуга Василия Ивановича Данилова, который принимал участие в выучке своего помощника, как он сам выражается, "еще со щенячьего возраста". Раньше Данилову не приходилось видеть трикотажных игл. Оказывается, они представляют собой узкую фасонную пластинку, длиной с палец, с подвижным устройством, позволяющим снимать с бегущего замка нитку и превращать ее в трикотажное полотно. Все это объяснил Иван Владимирович, а потом приподнялся с кресла и протянул иглу Данилову, который сидел за столиком, поставленным перпендикулярно к письменному столу начальника.

— Ознакомьтесь, Василий Иванович, и учтите: такие иголки имеются в нашем городе только на одном предприятии.

Данилов взял иглу, повертел се в пальцах и положил перед собой. Он ничего не спросил. Зачем? Раз уж Иван Владимирович вызвал к себе и показывает эту штуку, — значит, сегодняшний поход к Малышу горит, и приготовься, дорогой товарищ, срочно заниматься иголками…

— Так вот, Василий Иванович, пришлось нам вмешаться в дела одной промартели. Параллельно с законной продукцией они выпускали «свою», потом отправляли в магазин к «своим» людям. Там изделия продавались, а деньги текли в карманы дельцов. Ну, мы разобрались. И насчет мошеннического получения пряжи, и как липовые наряды рабочим оформляли — ясность полная, кроме вот этой иголки. Дефицитная вещь, строго фондируется. Откуда они ее брали?

— То есть как откуда? — удивился Данилов. — Должны же они получать иголки для своих изделий.

— Для «своих» — нет, — подчеркнул Иван Владимирович. — А у них шло этой самой «своей» продукции столько, что, хочешь не хочешь, приходилось добывать иголки со стороны. И, видимо, с той фабрики, которая, как я уже сказал, одна в городе. Есть там кто-то. Положит в карман две-три коробочки и выносит. Надо найти молодчика. Как вы на это смотрите?

Вернувшись к себе в отдел, Данилов вызвал младшего лейтенанта. Объясняя задание, он нет-нет, да и поглядывал на короткую запись в настольном календаре: "11–30, Малыш" — и на свою полевую сумку, где лежал сверток с бутербродами. Между телефонами шуршал вентилятор, в раскрытое окно врывались запахи разогретого солнцем асфальта, бензиновой гари. А на островах сейчас, наверно, прохладно, в заливе белеют паруса яхт, за высоким забором "Служебного собаководства", должно быть, собрались уже все завзятые болельщики. Спорят, обмениваются замечаниями и принесенными из дома бутербродами; так приятно закусить и выпить бутылку холодного нарзана в тени старой липы!..

— Так вот, товарищ младший лейтенант, интересно послушать твои соображения. Да ты сиди, Петя, сиди. Чего вскочил?

Но младший лейтенант не сел. Он тоже заглянул в настольный календарь, покосился на хмурое лицо Данилова и решительно обдернул гимнастерку.

— Я так думаю, товарищ майор. Нечего нам вдвоем ехать на эту фабрику. Для первого раза я и сам ознакомлюсь с обстановкой, а вам доложу, что к чему и какие имеются неоспоримые факты.

Данилов посмотрел в окно, где в знойной дымке над заливом висело облачко, походил из угла в угол мимо щеголеватого младшего лейтенанта. А тот провожал начальника глазами и обдергивал из-под ремня гимнастерку, хотя дальше ее уже некуда было тянуть.

— Солнечный денек. — Данилов вздохнул и мимоходом заметил: — Жарковато сегодня в форме.

— Да я же сниму ее, Василий Иваныч! Буду действовать осторожно.

В голосе младшего лейтенанта слышалась обида. Данилов, сдерживая улыбку, нетерпеливо потянулся к полевой сумке и застегнул ворот кителя.

— На фабрике пойдешь в партком. Там есть такая Галина Семеновна Кудрявцева. Она тебе поможет. Действуй. Вечером встретимся.

Пока Данилов слушал Ивана Владимировича и потом инструктировал Петю, его мысли были на островах, где сегодня служебные собаки соревновались в искусстве, достигнутом месяцами упорного труда. «Взять» след, обнаружить и «уложить» преступника, не брать еды от чужих, не кусаться, не лаять, повиноваться с первого же слова и жеста, — все это и многое другое считалось обязательным, иначе собака не пригодна для работы. Но "высший пилотаж" был под силу немногим питомцам, и не каждый из них мог тягаться с Малышом. Тот, например, примет от кого угодно любое угощение, но съесть — шалишь! Зароет или спрячет, чтобы потом передать хозяину, — даже шоколадную конфету. Желто-бурый Малыш, ростом с телка, не опасен ни прохожему, ни вздумавшему заигрывать с ним ребенку, ни даже кошке. Рычать? Нет. Он только посмотрит своими агатовыми глазами так, что у всякого отпадет охота фамильярничать с ним. И вряд ли кто-нибудь, кроме воспитателя-дрессировщика и еще Данилова, знает другого Малыша: как он норовит ткнуться в щеку своим холодным носом и умильно косит влажными глазами, когда друзья остаются наедине; Малыш умеет прыгать, как щенок, сразу на всех четырех лапах, пытается опрокинуть Данилова в траву или кладет на плечи ему лапы, чтобы изловчиться, нежно лизнуть шершавым языком прямо в губы; при этом он нетерпеливо повизгивает, а уши раздвигает в стороны — совсем уж по-щенячьи, — отчего становится чем-то похож на курносого Петю…

"Петя… Как он там справляется?" — спрашивал себя Данилов. И эти мысли мешали, отвлекали от интересного зрелища.

А Малыш сегодня работал отлично. Выполнив упражнения по скоростному плаванью и борьбе с «преступником» в воде, он теперь сидел в углу практического класса, гордо подняв голову с вертикально торчащими ушами и, казалось, не замечал собравшихся здесь людей. Но, как только дрессировщик сделал привычный жест — "ко мне", Малыш моментально занял классическую позицию у его левой ноги — со склоненной чуть набок головой, напряженный, собранный, как пружина, он сразу преобразился, готовый к работе.

— Внимание, Малыш! Здесь твое место, охраняй!

Малыш послушно подошел к указанному ему креслу, взобрался на него и, свернувшись калачом, накрыл морду лапой — словно задремал; только один глаз, лениво прищуренный, блестел. Дрессировщик отошел к дальнему окну и облокотился на подоконник.

— С этой минуты, товарищи, помещение находится под охраной Малыша. Попробуйте кто-либо выйти отсюда. Смелее, прошу.

Молодой курсант, опасливо косясь на собаку, начал двигаться к выходу; в наступившей тишине половицы зловеще поскрипывали под его сапогами. Вот он, наконец, достиг двери и поспешно закрыл ее за собой.

Малыш не пошевелился. Все присутствующие посмотрели на дрессировщика.

— Входите обратно, товарищ, — позвал он.

Курсант вернулся в класс.

— Теперь подойдите к столу. Там есть портсигар. Закуривайте. Спички положите на место и уходите… Да нет, не оставляйте папиросу, курите себе.

И опять курсант, оглядываясь, пошел к двери. И опять Малыш беспрепятственно выпустил его.

— Как видите, — сказал дрессировщик, когда курсант снова вернулся в комнату, — по мнению Малыша, как, впрочем, и нашему, взять папиросу еще не значит украсть. Обычное дело. А сейчас, товарищ курсант, забирайте любую вещь.

Курсант взял со стола кепку дрессировщика. В ту же секунду Малыш распрямился и одним махом очутился посреди комнаты. Ни звука не вырвалось из его оскаленной пасти; он только чуть припал на передние лапы, готовясь к прыжку.

Курсант охнул и отшатнулся, прикрыв локтем голову.

— Не двигайтесь, — предупредил дрессировщик. — Василий Иванович, забирайте задержанного.

Данилов встрепенулся.

— Малыш, на место. — Он подошел к курсанту и взял из его рук кепку.

— Что с вами сегодня, Василий Иванович? — спросил дрессировщик. — Вы даже не поблагодарили Малыша.

Малыш медленно вернулся в угол. Его глаза укоризненно смотрели на Данилова. Тот рассеянно вынул из кармана конфету.

— Извините. Дело у меня там одно… Я, пожалуй, пойду.

Конфета лежала нетронутой у ног Малыша. Оскорбленный, он не принял угощения.

По дороге от учебного корпуса к проходной будке шел навстречу Данилову шофер начальника. Шагая через полосы света и тени, он спешил по окаймленной липами аллейке и, стараясь разглядеть Данилова, заслонял ладонью глаза от бьющего из-за деревьев солнца…

Солнце может светить вовсю, золотя паруса яхт на море; ветерок — шелестеть листвой, распространяя прохладу; мальчишки могут плюхаться с причалов в прозрачную воду… В такой вот погожий денек люди частенько всей семьей уезжают за город, заперев квартиру на замок. Но замки для воров — не препятствие, и поэтому рядом со служебным кабинетом Ивана Владимировича, в комнате с раскладушкой, покрытой солдатским одеялом, бывает, что и глубокой ночью зажигается свет, раздаются телефонные звонки, а из ворот выезжают оперативные машины. И где бы ты ни был — в театре ли, у друзей за чашкой чая или дома в постели, — везде найдут тебя, дорогой товарищ, и увезут, вот как, например, сейчас, хотя ты еще не успел съесть своих бутербродов и запить их холодным нарзаном в тени старой липы на берегу моря… На то и щука в море, чтобы карась не дремал.