— Ну вот, теперь все в порядке, господин Гамлер. Судя по всему, вы довольно смутно представляете конечную цель своей экспедиции, но вам не терпится покинуть Тройчинск, и я не стану мешать… Не выйдет, господин Гамлер. Вам не вернуть былых сокровищ.
Он свернул пергамент в трубку и водворил его на прежнее место. Несколько раз прошелся, постоял возле меня, потом быстро подошел к столу, потрогал острие ножа и вдруг с каким-то озорным удовольствием резанул им по крышке стола с угла на угол.
«Пусть, все равно сюда придут белые, — засыпая, подумал я, — и окна надо выбить, а свитки — сжечь…
Мне приснилась какая-то чепуха. Будто к нам в музей ввалились медные истуканы из подземелья старых казарм. Один из них был без головы, держал ее в своих руках и покачивался. Голова улыбалась.
— Спишь? — ехидно просипела голова, и медные жилы на ее висках вздулись. — Спи, спи, а еще говорил: найду сокровища и преподнесу их в дар молодой Республике!
— О чем ты бормочешь, медная башка? — спросил я, приподнявшись на локтях. — Мы же с Коськой видели твои сокровища. И почему ты очутилась здесь? Ты же должна валяться в Коськином сарае.
— Глупый мальчишка, сокровища существуют, и ты скоро убедишься в этом, только будет поздно. Гамлер приберет их к рукам, и вы с отцом поможете ему. Ха-ха!..
Тут я проснулся и, разумеется, не увидел никаких идолов. В комнате синел полумрак, пахло горелой кожей. Отец, склонившись над столом, спал: должно быть, работал всю ночь; я кашлянул, он даже не пошевелился.
Я никогда не верил в сны, поэтому сразу же забыл про медных идолов, лишь осталось какое-то смутное неудовлетворение. Так бывает, когда вдруг возникает в голове какое-нибудь слово, вертится там, а что это за слово, никак не сообразишь. Отец мне всегда советовал в таких случаях «подстегивать» память и обязательно вспомнить слово, иначе, мол, вырабатывается леность мысли. Я подстегнул и вспомнил: сокровища…
Ну да, сокровища, те самые сокровища, из-за которых мы с Коськой натерпелись столько страхов и которые теперь, если не принять меры, достанутся недорезанному буржую Гамлеру.
Стараясь не разбудить отца, я осторожно поднялся с кровати и начал торопливо одеваться: Коська же ничего не знает! Надо срочно предупредить его, он обязательно что-нибудь придумает.
В первую очередь надо было разведать, ушел или нет со двора солдат, которого мы видели вчера. Прокравшись на носках мимо спящего отца, я прильнул к окну и сначала не увидел ничего, кроме темного силуэта тополя, потом, присмотревшись, разглядел часового у калитки. Второй сидел на крыльце, обняв ружье. Путь через двор был отрезан.
Также на цыпочках я вернулся к своей кровати, посидел немного и, ничего лучшего не придумав, решил воспользоваться своим потайным лазом через гробницу, вмурованную в фундаменте. Другого выхода у меня не было, а Коська должен обязательно узнать о том, что затеял белогвардеец Гамлер. Эх, если бы лаз был пошире, тогда и отец ушел бы вместе со мной, вот бы Гамлер глаза вылупил!
Представив, как вытянулось бы лицо у нашего начальника экспедиции, я даже повеселел немного. Но гробница была слишком узкой, даже я в первый раз чуть было не застрял в ней. Вот если бы динамитом, тогда другое дело. Только где его взять, да и все равно нельзя: так рванет, что и музея не останется. Поэтому я не стал долго раздумывать и, убедившись в том, что отец по-прежнему спит, проскользнул в боковой зальчик. Перед дверью в чулан помедлил: даже в солнечный день в нем было темновато, а сейчас, наверное, не лучше, чем в подземелье, где мы с Коськой обнаружили медных идолов. Может, вернуться? Нет, нельзя: а то потом совесть загрызет, и Коська не простит мне этого, скажет: «За свою собственную шкуру дрожал». А вдруг у входа часовой? «Брось выдумывать!» — отчетливо представил я Коськин голос и тихонько надавил на дверь чулана. Она открылась бесшумно: это я еще раньше постарался, в петли графита насыпал.
Нащупав камень, закрывающий лаз, я свалил его в сторону и, закрыв глаза, втиснулся в гробницу. Теперь волей-неволей надо было лезть дальше. И я полез, замирая от предчувствия, что меня вот-вот кто-нибудь схватит за ноги. Странно, однако я меньше всего думал в ту минуту о том, что у входа меня, возможно, поджидает куда более определенная опасность.
Так оно и случилось. Открыв глаза, я увидел прямо перед своим носом здоровенный солдатский ботинок. Нет, я совсем не испугался, просто вдруг обмяк весь и перестал дышать. Не помню, долго ли я находился в таком состоянии, но когда наконец обрел способность двигаться, то первым делом попытался податься назад. Не тут-то было: с таким же успехом я мог попытаться вывернуться наизнанку… Проклятый часовой не двигался, будто уснул на посту. Оставалось ждать, когда он проснется. И я ждал, ждал добрых полчаса, пока не вспомнил о том, что этот самый ботинок я собственноручно разыскал в бурьяне и поставил у входа в свой потайной лаз для маскировки. Фу, черт, а я-то, дурак, аж взмок от волнения!
Очутившись за оградой в знакомом бурьяне, я еще долго полз вдоль ограды, обжигая руки и ноги о крапиву. У меня кружилась голова: так одуряюще пахла потревоженная полынь. К счастью, бурьян начал редеть, и я вскоре уткнулся в насыпь. Здесь можно было выпрямиться, что я и сделал с большим наслаждением. Было спокойно вокруг, ничто не нарушало сонную тишину раннего утра, лишь море глухо шептало да жалобно попискивал куличок, должно быть, отбившийся от стаи.
Заметно светало. Надо было торопиться, а то еще без меня Гамлер мог увести отца неизвестно куда.
Вот и знакомый сарай. Я хорошо изучил хитроумные задвижки, которые понаделал Коська, и без особого труда открыл дверь. Коська спал, свесив кудлатую голову.
— Вставай, Коська, быстро вставай! — начал я расталкивать своего друга, но он лишь мычал во сне, даже отвернулся к стене.
Тогда я дернул его за ухо — он вскочил, ошалело похлопал глазами и снова уткнулся в рукав ватника, который служил ему подушкой. Ясно, дурака валял Коська, проснулся, а вставать не хочет — я стащил его на пол.
— Ну, чего ты, как тигр, на меня набросился? — сказал Коська и ухмыльнулся: мол, вот я тебя разыграл. — Чего ты прибежал?
— Вставай, Коська, беда!
— Какая беда, чего ты там шепчешь?
Я шепчу? А мне казалось, что я кричу так, что даже часовые в нашем дворе слышат.
— Скорее, Коська, надо предупредить Илью, Гамлер хочет забрать сокровища!
— Какие еще сокровища? — недоуменно таращил заспанные глаза Коська. Он уже не разыгрывал меня, просто никак не мог понять, в чем дело. А когда сообразил, даже присвистнул от огорчения.
— Так бы и говорил, а то «сокровища», Гамлер! Погоди-ка, это тот самый, который на шхуне чуть было нас не застукал?
— Ну да! Знаешь, Коська, — захлебывался я от возбуждения, — мой отец никакой не малиновый, а самый настоящий красный. Они долго вчера говорили про сокровища, только, понимаешь, отец за то, чтобы преподнести их в дар Советской Республике, а Гамлер себе забрать хочет. У вас, говорит, господин Арканов, другого выхода нет. А я через гробницу пролез! И меня в экспедицию! Зачем я ему понадобился, Коська?
— Чудак-человек! Ты же сам говоришь, что твой отец не хочет отдавать сокровища белым, вот, значит, тебя в заложники, чтобы твой отец не дрыгался, — разъяснил Коська. Этот Коська понимал решительно все и во всем разбирался. — А это очень просто. Они же так и Семена обхитрили.
— Какого Семена?
— Здорово живешь, он ничего не знает! Того, который нас с тобой от старых казарм шуганул, помнишь, еще крикнул: уходите, идолы, а то как полыхнет!
— Ну и что же?
— А то, что Семена этого беляки заарестовали третьеводни. Пронюхали, понимаешь, и пришли за ним, только его дома не оказалось, а они вместо него взяли тетю Марусю и Славку маленького в заложники. Вот Семен и пришел: жалко ведь, сын и вообще, а его и сцапали. Крюков говорит…
Что сказал Крюков, я так и не узнал в то утро. Коська вдруг прикусил язык и подозрительно посмотрел на меня. Я сразу даже не понял, в чем дело, а когда понял, то задохнулся от обиды. Коська, мой единственный друг-товарищ, не доверял мне, а я-то через гробницу лез, бежал к нему, чтобы предупредить…
— Что, думаешь, подослали меня? — с трудом выдавил я и отвернулся. Наверное, было пыльно в сарае, и в глаз мне попала соринка. — Думаешь, сговорились, да? Думаешь, мы вместе с Гамлером?
— Погоди, Климка, чего ты? — забеспокоился Коська, попытался заглянуть мне в лицо, но я, закрывшись рукавом, выбежал из сарая. Еще не хватало, чтобы он увидел у меня на глазах слезы!
Теперь я не прятался, шел во весь рост, мне было все равно. Часовой у водокачки? Ну и пусть остановит, пусть задержит даже — я не побегу, пусть! Поднял камень, запустил его в бухту — японец оскалил свои желтые зубы, он смеялся: рускэ мальчик балуется, мальчик играет, хоросо!
