Всего на свадьбе собралось человек двадцать пять. Гуляли три дня – сначала у себя, потом в доме невесты. Поселились они вместе – отец отвел Алексею две лучшие комнаты, и неделю в доме царили покой и всеобщее довольствие.
Потом отец сказал, что должен полторы тысячи и этот долг надо вернуть.
Алексей немного помолчал и спокойно ответил, что денег у него нет и платить он не будет. И вообще, добавил он, я об этом долге ничего не знаю и не просил устраивать свадьбу.
Выслушав его, отец посерел, поднялся со стула и страшным низким голосом сказал:
– Вон из моего дома!
И вдруг повалился, вцепившись руками в скатерть и стащив ее вместе с посудой на пол.
Андрей увез отца в больницу. Врачи опять предложили операцию. Отец сразу согласился и после операции почувствовал себя лучше. Только потом Андрей узнал, что отцу вскрыли полость и тут же зашили – было уже поздно: рак. Но тогда Андрею ничего не сказали.
Алексей перебрался в дом жены.
Отцу запретили работать, и он не стал больше ничего просить у Алексея, а подал на него в суд – на алименты.
Андрей на суде не был. В тот день, возвращаясь с работы, еще издали он увидел отца на лавочке перед домом, с низко опущенной седой головой. Заметив Андрея, отец улыбнулся дрожащими губами, потом вдруг затрясся от судорожных рыданий:
– Сынок, да что же это такое?..
Глядя на него, Андрей сам едва не заплакал. Только потом он узнал, что было на суде: Алексей лгал и клеветал на отца, а под конец заявил, что отец вполне здоров и еще сам может работать.
Отца отправили на дополнительную комиссию, после которой его перевели из второй группы в первую. А через несколько дней снова увезли в больницу.
Тогда-то и сказали Андрею, что у отца рак и его положение безнадежно.
Из деревни к отцу приехала сестра, Андрей уехал в Москву и потом долго не мог простить себе этого...
То, что в действительности произошло потом, Андрей узнал лишь через год. Отец оставил завещание, по которому дом и все имущество переходило к нему, Андрею.
Как только старший брат узнал об этом, он отправился к матери в Давлеканово. Уговорить ее подать на отца в суд было нетрудно – мать давно прожила накопленные деньги.
Через два месяца был суд.
Истица явилась в рваном осеннем пальто, огромных валенках с галошами и грязном пуховом платке. Свидетель был один – Шелестин Алексей Георгиевич, законный сын истицы и ответчика, высокий молодой человек в скромном костюме и старых ботинках со стоптанными каблуками.
Свидетель бережно поддерживал истицу под руку и иногда наклонялся к уху и что-то шептал. Изредка свидетель беспокойно оглядывался и кого-то искал глазами – его смущало то, что ответчик на суд не явился.
Слушание дела началось с короткой справки, прочитанной секретарем суда. Из этой справки следовало, что ответчик на суд явиться не может, так как неделю назад скончался.
Сообщение вызвало некоторое замешательство. Истица была явно растерянна, свидетель никак не мог справиться со своим беспокойством и нервно теребил пуговицу, совещаясь с адвокатом.
На вопрос судьи, не желают ли отложить слушание дела, адвокат, посовещавшись с истицей и свидетелем, заявил: данное обстоятельство не может служить препятствием для слушания дела.
Свидетеля попросили удалиться из зала суда и через полчаса – после оглашения документов, выступления истицы и короткой речи адвоката – его вновь вызвали.
Свидетель был предупрежден, что за дачу ложных показаний он будет привлечен к уголовной ответственности по статье Уголовного кодекса, предусматривающей лишение свободы до двух лет.
Свидетель пожал плечами, расписался в указанном ему месте и стал давать показания.
Он начал с того, что его сыновний долг и жажда справедливости вынуждают его высказать немало горьких слов в адрес ответчика.
– Об умерших не принято говорить плохо, но ведь мы должны думать и о живых, – значительно сказал он. – Мы должны наконец-то восстановить истину и добиться справедливости...
И приступил к показаниям.
Перед судьями сидела бедная, несчастная женщина, замученная мужем, извергом и пьяницей, вынужденная не раз убегать из дому в одной нижней рубашке. Высокий материнский долг неизменно приводил ее обратно в дом, и только ради детей она прожила столько лет вместе с ответчиком, ежеминутно подвергая свою жизнь опасности, покорно перенося побои и оскорбления. И наконец, она совсем была выгнана из дому – больная, без вещей, без денег...
Перед судьями вырисовывался чудовищный образ деспота и самодура, скупца и негодяя.
Свидетель, хотя и является сыном ответчика и в этот дом вложена значительная доля его труда, ничего не просил для себя. Он пекся только о несчастной матери, прося судей восстановить попранную справедливость.
Это была блестящая речь.
Суд удалился на совещание.
Решение суда гласило – завещание признать недействительным, домовладение и все имущество разделить на две равные части, из которых одна должна принадлежать истице, другая – наследнику по завещанию – Шелестину Андрею Георгиевичу.
О решении суда брат написал Андрею. Он писал, что без разрешения совладельца Андрей не сможет продать свою половину, а мать такого разрешения не даст. И потому Алексей предлагал сделать дарственную на его имя, а в течение трех лет обязуется выплатить Андрею десять тысяч. «Дом старый и весь прогнивший, – писал Алексей, – много за него не возьмешь, да и зачем его продавать? Мало ли что может случиться – вдруг тебе придется вернуться, где ты будешь жить? А у меня тебе всегда обеспечено место, приезжай в любое время. Пойми, я беспокоюсь только о тебе. А пока я буду высылать тебе по сто пятьдесят рублей в месяц. Это, конечно, немного, но больше я просто не могу – ведь ты же знаешь, что у меня семья, ребенок, скоро будет еще один...»
Андрей не ответил ни на это письмо, ни на следующее. Потом от Алексея пришел перевод на сто пятнадцать рублей. Андрей отослал его обратно без всяких объяснений. Через полгода пришел еще один перевод – на восемьдесят рублей. Андрей опять отослал его и написал коротенькое письмо, в котором просил избавить его от переводов и писем.
Больше Алексей не писал.
От родителей Олега Андрей узнал, что мать уехала обратно в Давлеканово, а Алексей половину дома продал – для этого не нужно было никакого разрешения, – а в другой поселился сам.
Когда Олег сказал ему, что Маши нет в городе, Андрей заметно растерялся.
– Так... А будет?
– Да. Дней через семь-восемь.
Он ничего не спросил больше, помрачнел, взялся было за книгу, но не читалось, и он лег спать. А утром куда-то ушел и вернулся поздно, когда уже все спали. Олег ни о чем не расспрашивал его, проводил на кухню и усадил за стол.
– Ешь.
– А ты?
– С приветом. Давно поужинали. Времени-то почти двенадцать.
Андрей виновато объяснил:
– Я, Олежка, на заводе был. С ребятами встретился, поговорили, ну, а потом...
– Знаю, – перебил его Олег, – можешь не рассказывать. Конец месяца, они зашились и попросили тебя помочь.
– Точно! Откуда ты узнал? – с притворным изумлением воскликнул Андрей.
– И ты, конечно, с радостью согласился. На прощанье тебе крепко пожали руку, сказали спасибо и пригласили приходить еще. Так, что ли?
– Ну, а если и так? – пробурчал Андрей.
– Да нет, ничего. Только в следующий раз предупреждай, чтобы за тебя не волновались.
– Ну ладно, старик, не сердись. Там такие ребята дотошные – прелесть просто! Так бы и сидел с ними, не вылезая.
– Во-во, за этим мы сюда и приехали!
Олег злился, хотя знал, что сердиться на Андрея бессмысленно – все равно он сделает по-своему. И действительно, на следующее утро Андрей опять исчез, оставив покаянную записку. И пропадал на заводе целую неделю. Он пропадал бы там, наверно, и месяц, если бы однажды вечером Олег не сказал ему:
– Кстати, завтра идем к Маше.
Андрей нагнулся над тарелкой, скрывая блеск глаз.
– Она приехала?
– А ты страшно догадлив, батенька, – язвительно сказал Олег. – Или ты думаешь, что я повезу тебя к ней в Казань?
Андрей поднялся, стал слоняться по комнате, без надобности шарить на полках, полез зачем-то в шкаф и вообще делал все, что делают в таких случаях поглупевшие от счастья люди. Потом предложил:
– Слушай, а может, сейчас сходим?
Олег с сожалением посмотрел на него.
– Ты, видно, последние винтики растерял.
Может, на часы взглянешь?
Было без четверти одиннадцать.
– Да, досадно, – пробормотал Андрей. – А где у тебя бритва?
– Что-о?! – изумился Олег. – Я не ослышался? Ты ищешь бритву?
– Ну да, бритву, – невозмутимо подтвердил Андрей, зажав в кулаке бороду.
– Браво! – восхитился Олег. – Начало просто великолепное! А что же будет, когда вы поженитесь? Нет-нет, не трогай вазу, это слишком дорогая вещь, чтобы разбивать ее о мою глупую голову. Сходи лучше на кухню и возьми сковороду. И бритву тоже.
