Ознакомительная версия.
После ванны собрал бутылки в рюкзак. Двадцать штук получилось. Бутылки – ценные снаряды, особенно для тех, кто разбирается в батальных премудростях. Я побежал к коптеру, слил топливо. Распределил его по бутылкам, сверху заткнул тряпками. Получились зажигалки. Если смешать с алюминиевой пылью, то такой штукой можно танки взрывать. Но мне такой мощи не требовалось. Вернулся в бунгало.
Собрал еды, собрал воды. В рюкзак. Штуцер держал под рукой, патронташ на плече. Готов.
Ждал звонка.
Вернее, звона.
Мой план был прост и продиктован большим мировым опытом партизанских войн, который я освоил по книгам, фильмам и реконструкциям. Тактика выжженной земли, перерезание магистралей, контроль над ресурсами, удар в важные точки.
Однако к ужину Заскок не позвонил, день сегодня жаркий, и вполне может быть, он валялся где-то в канаве, одуревший от избытка солнечной энергии.
В десять часов, когда стемнело уже окончательно, я устроил променад, вышел на воздух, прыгнул в прорубь… Эх, нет тут проруби, а я люблю с утреца в хорошую прорубь! Чтобы пробрало!
Проруби я не встретил, встретил только Аврору, пересеклись, поперхнулись.
– Ну как? – спросил я ласково. – Не передумала тягаться?
– Тебя в детстве родители зря к батарее привязывали, – ответила Аврора.
Это она меня так оскорбить пыталась, тонко, поэтому я сказал:
– А тебя не зря.
– Смотри, Жуткин, изрешечу тебя, как дуршлаг!
Интересно, откуда она знает, как меня эти гады называли? Хотя Аврора может многое знать, пронырлива, как птица счастья, в зверопитомнике ее надо содержать.
– Ну-ну, посмотрим. Кстати, мне больше нравится Аут. Это имя очень символично – как раз для тебя. Аут – это значит вылет. Ты вылетишь, как бумажка из рогатки, потом пять лет по закоулочкам собирать будут по миллиметру.
– Ну-ну, – сказал я, – посмотрим…
И мы разошлись, как разводные мосты.
Я еще некоторое время гулял, туда-сюда, от спортзала к столовой, от мастерских к корпусу педагогов, просто броуновская частица, унылый моллюск наутилус, стенающий из мрачных глубин.
Потом лег спать и спал удивительно хорошо.
Заскок зазвонил к завтраку.
Мы договорились с Авророй так – дуэль начинаем по звону. Мы успели заметить, что какой-либо регулярностью Заскок не отличается, иногда звонил, иногда не звонил – это вносило элемент неожиданности.
Я так и предполагал. Что к завтраку все это начнется. Всякая грандиозная война начинается с утра, такая уж традиция, никуда от этого не денешься.
Звон.
Звон был каким-то удачным – таким траурным, тяжелым, тревожным. Как набат. Я закинул рюкзак на спину, штуцер взял под мышку. Достал из ящика бутылку с горючей смесью, поджег. Загорелось.
– Спасибо этому дому – пойдем к другому, – сказал я.
И с размаху хлопнул бутылку о стену. По стене тут же побежал оранжевый огонь, он перекинулся на крышу, вспыхнули стропила, и тут же защелкала черепица. Загорелось неожиданно хорошо и жарко, дом будто ждал огня. Я выскочил на воздух и для улучшения вентиляции запустил в окно камнем.
– Гори огонь, гори, гори! – я молодецки свистнул и двинул по улице Макаренко.
Следующее бунгало я тоже поджег. Потом поджигал уже направо-налево, просто Джек-Поджигатель, пироманьяк из Запорожья. Домики занимались живо, улица Макаренко потихонечку превращалась в огненный коридор. Становилось жарковато. Я не стоял на месте, постоянно совершал противоприцельный маневр, смещался по векторам, делал неожиданные движения и прыжки, снижая вероятность попадания в два раза, а если стреляет человек неумелый, то и вообще в ноль.
Откуда-то, я не заметил даже, из канавы, наверное, возник Заскок со своим скептическим кевларовым лицом и страшным баяном. Посмотрел на огонь.
– Открытый огонь разводить категорически запрещается! – выдал Заскок. – Это может привести к лесным пожарам.
– Где ты тут лес видел?
– Я буду вынужден сообщить… – Заскок замер, глядя на огонь, он его просто гипнотизировал.
– Что ж, если вынужден, то сообщай.
Я дружественно похлопал бота по плечу и короткими перебежками направился к столовой. Столовая была построена из кедра, или из сосны, из красивых деревьев, но столовые – штука наживное, пара ботов поставят такую столовую в полдня. Я поджег бутылку, закинул ее на крышу, огонь побежал по черепице, закапал вниз. Стены не загорелись, антифайр, наверное. Пришлось хлопнуть еще три бутылки о стены. Дело пошло, но кое-как, алюминиевая пыль не помешала бы.
Ладно, разгорится…
– Это саботаж воспитательного процесса, – заявил Заскок. – Вы переходите границы разумного…
Он бухтел, пыхтел и лязгал, старый бестолковый пень, как его до сих пор не списали?
А потом заиграл. Неизвестную мне песню, явно старинную.
Столовая все-таки расшевелилась, и вдруг Заскок полез внутрь. Играя. Сумасшествие какое-то…
Зайчик! Вернее, блик. Прицел. Полкилометра, не меньше, Аврора следила на расстоянии.
Засек направление, но только бестолку все это, Аврора наверняка сместится, она недотепа, но не до такой же степени. Зато теперь я избавлен от необходимости все время дергаться как паралитик.
Из столовой показался Заскок. Плечи его горели мелким синим пламенем, в руках бот держал самовар. Самовар тоже горел. И кипел – из под крышки выдувался пар. Баян висел на боку и просто дымился. Такое вот чаепитие в Мытищах.
Заскок с самоваром и баяном проследовал мимо меня в сторону моря, рассказывал что-то про Тулу, пряники и бессмысленность бытия.
Я стоял, разглядывал все это великолепие.
Зачем я это делал? Зачем жег? В этом и заключалась тактика выжженной земли. Осматривая лагерь, я обнаружил, что водопровод работает только в бунгало и в столовой. Поэтому я их и спалил. От жара трубы полопаются, воду перекроет. Прятаться там, где нет воды, тяжело.
Лагерь горел. Мне не было его жаль. Сюда меня отправили насильно – это раз. Лагерь морально устарел – это два, исправлять людей в таких условиях – просто преступление. В-третьих, кого они в этом лагере, собственно, исправлять собираются? Мы с Кошмарихой последние, просто Чук и Гек какие-то…
И, в-четвертых, я надеялся, что на этот пожар хоть кто-то прилетит. Правда, после этого меня наверняка законопатят на Фобос, Деймос или даже на Харон, стану харонякой. Но вот такая неизвестность уже начинала надоедать.
Хорошо горел лагерь, это меня радовало.
Следовало идти за скалу к вилле. Дело в том, что пресная вода была теперь только там. Через день, если, конечно, не случится дождь, Аврора захочет пить. А я буду ее ждать. Подпущу метров на двадцать, потом выстрелю. Наверное, в ногу. В правую. В бедро, чтобы не очень больно было, чтобы синяк быстро рассосался.
Я взял штуцер под мышку и двинулся на север. Мелкими перебежками, даже уже перешажками, чего уж тут бегать? Опять откуда-то появился Заскок, он уже прогорел и теперь немножко дымился. В руках у него был уже не самовар, но лопата красного цвета. Баяна тоже не было, лежал где-то на сохранении. Я шагал, а за мной уныло тащился Заскок со своей красной лопатой. Бубнил:
– Нельзя разрушать имущество лагеря. Угроза пожара. Угроза безопасности…
И нелепо этой лопатой размахивал, впрочем, мне особо это не мешало и даже несколько помогало – чем больше суеты вокруг, тем труднее в меня попасть.
На полпути от лагеря я остановился. Чтобы взглянуть на дело рук своих еще раз. Мы, реконструкторы, обожаем величественные зрелища. Обернулся. Огонь поднимался над крышами, ревел, воздух плавился и растекался колышущимися волнами, не хватало только крепостных стен, пушечной канонады и флагов, развевающихся по ветру.
Конечно, пожар перевоспитательного лагеря на острове N – это не пожар Рима, не пожар Александрийской библиотеки и не пожар Кремля, но все-таки какой-никакой пожар.
Я улыбнулся и помахал рукой родному пепелищу.
Зайчик. Блеснул из того же самого места. Ах, Аврора-Аврора, она начинала меня разочаровывать. Так демаскироваться, да еще сидя в одном и том же окопе… Я ожидал борьбы, а не прогулки в сквере. Даже неинтересно как-то…
Вз-з!
Сантиметрах в пяти от маски прожужжала пуля. Мне показалось, что я даже ее заметил – зеленая. Впрочем, это все игра воображения, нельзя заметить пулю. Хотя у нас в Ордене был один такой умелец, он мог пули зубами ловить, только это фокусы были, все понимали.
Несколько первых секунд я не мог ничего понять, стоял, как безмозглый диплодок. Если диплодоку откусывали по случаю голову, то он, прежде чем помереть, еще целый час бродил туда-сюда. Вот так и я – прежде чем понять, еще некоторое время стоял, как диплодок, и очнулся, только когда у моей головы просвистела вторая пуля.
Уже ближе.
Мое отношение к Авроре тут же переменилось – потому что я немедленно понял, что блик – это ловушка! Настроение мое тут же улучшилось. Блик – ловушка! Ловко! Поставила зеркальце или простую бутылку – этот манок пускал зайчиков, а Аврора поджидала меня по пути со своим «Тигром». И стрельнула. Два раза. Промазала.
Ознакомительная версия.
