Диана Джонс - Волшебные одежды

Зато Танамил научил меня двум вещам, которыми я пользуюсь. Я не помню, с чего вдруг речь зашла об этом, но я ему пожаловалась, что про многие слова не знаю, как их ткать. А Танамил сказал, что нет ничего дурного в том, чтобы составлять собственные узоры — только тогда обязательно надо объяснить другим, что они значат. Но еще он сказал:

— Ты всегда должна использовать правильный узор для обозначения Реки. Это важно.

И он показал мне этот узор, переплетя стебли тростника. Еще он показал мне более выразительный способ сучить пряжу. Он заставлял меня упражняться на тростинках, пока у меня не получилось, как надо. Танамил сказал:

— Используй такую пряжу для самых важных мест твоей истории. Тогда эти фразы станут более выпуклыми и будут выделяться на ткани.

Я так и сделала в нескольких местах этой накидки. И меня вовсе не смущает, что этому меня научил Танамил. Главное, что оно работает.

Я спрашивала у Хэрна, что там такое Танамил ему объяснял, когда писал палочкой в пыли, но Хэрн мне не ответил.

Еще я помню, как Танамил пришел к нам, когда огонь плясал в очаге и его отсветы смешивались на потолке с пятнами солнечного света.

— У каждого из вас должен быть ко мне вопрос, — сказал Танамил. — Спрашивайте.

Сперва мы никак не могли придумать, что же такое спросить. Мне вспомнилось, как тетя Зара любила говорить: «Танакви, тебе следовало бы сказать мне одно словечко. Какое?» Я, конечно же, никогда не могла понять, что она имеет в виду, потому ничего и не говорила, и тетя Зара называла меня грубиянкой. Если бы она хоть раз сказала по-человечески: «Танакви, ты забыла сказать „пожалуйста“», — я бы сразу все поняла и сказала. Вот и с Танамилом получилось что-то в этом роде. Он хотел, чтобы мы сказали что-то определенное, и ему было совершенно ясно, что именно надо сказать. А вот нам не было ясно.

Первым заговорил Хэрн.

— Вы называете себя волшебником?

— В некотором смысле я действительно волшебник, — сказал Танамил, — но я себя так не именую.

И он повернулся к Утенку.

— Вы верите в Бессмертных? — спросил Утенок. Он очень старался, и видно было, что Утенок считает, будто он задал очень умный вопрос.

Танамила его вопрос позабавил. Он запрокинул голову и расхохотался.

— Не так, как вы, — ответил он. — Но они существуют.

Потом он, все еще посмеиваясь, повернулся ко мне.

На мгновение мне показалось, будто я знаю, какой вопрос он хочет услышать от меня, но потом это ощущение ушло.

— Нет-нет! — произнес Танамил. — Ты должна спросить о том, о чем тебе хочется спросить.

Это было ужасно похоже на слова тети Зары о том, что я должна говорить «пожалуйста» потому, что мне этого хочется. А кому этого хочется?

— Пожалуйста, — сказала я на всякий случай, но это было, конечно же, не то. И тогда я спросила: — Откуда вы?

Это был неправильный вопрос. Танамил снова рассмеялся.

— Полагаю, вы бы сказали, что я пришел с Черных гор.

Я окончательно перестала соображать, что к чему. Я же знала, что варвары пришли с моря. Пока я пыталсь хоть что-то сообразить, Танамил повернулся к Робин. И я не знаю, о чем его спросила Робин. Я знаю, что какой-то вопрос она задала, и я думаю, что это был правильный вопрос, и Танамил на него ответил, но я совершенно не помню, о чем у них шла речь. Утенок говорит, что я этого не помню потому, что Робин в этот момент там не было. Он говорит, что Танамил ходил и спрашивал каждого отдельно, и еще говорит, что я все перепутала, потому что это произошло в самом начале, как только мы туда пришли. Но я точно помню, что это было почти в самом конце, и так я и тку эту историю.

То, что случилось еще, случилось уже ночью, и я знаю, что это на самом деле было в конце. Мы все спали на груде одеял, у очага. Нам еще ни разу с тех пор, как мы уплыли из дома, не было так тепло и удобно, так что я не знаю, отчего я вдруг проснулась. Ну, если только Робин и Танамил забылись и повысили голоса во время спора. Я услышала лишь отдельные отрывки из него. Я то засыпала, то просыпалась снова, а они все спорили. Я запишу здесь то, что расслышала.

— Но они должны идти, — говорил Танамил. — Они все связаны друг с другом, и я не могу оставить их здесь навсегда.

— В таком случае, — сказала Робин, — я тоже должна идти.

— Но ты никогда себя не связывала, — сказал Танамил. — Зачем же ты пойдешь?

— Пойду, и все, — сказала Робин. — Я еще давным давно пообещала маме…

— Если бы твоя мама знала, о чем я прошу, — быстро сказал Танамил, — она велела бы тебе сделать, как я говорю.

Мне это показалось нечестным приемом. Танамил никак не мог знать, что сказала бы мама. Но Робин вечно повторяет, что мама хотела бы того, или что ей не понравилось бы то, и я уверена, что Танамил знал об этой привычке Робин. Робин заплакала.

— Я прошу лишь одного: чтобы ты осталась со мной, — сказал Танамил.

Ну ничего себе скромная просьба! Он еще будет запугивать Робин! Я совсем уже собралась сесть и сказать Танамилу пару ласковых, но вместо этого уснула.

Я проснулась оттого, что Робин закричала:

— Я сказала — нет!

— Но почему? — крикнул в ответ Танамил. — Почему, почему, почему?!

— Потому, что ты тот, кто ты есть, — сказала Робин. Она опять плакала — или так и продолжала плакать еще с того момента. — Это будет неправильно.

Мне захотелось дать ей пинка. Она же все равно что напрямую сказала Танамилу, что мы не варвары!

— Что ты имеешь в виду под этим «неправильно»? — нетерпеливо спросил Танамил. — Чем мы друг от друга отличаемся?

— Ну, для начала, возрастом, — сказала Робин.

— Глупая отговорка! — заявил Танамил. В голосе у него звучало негодование, в точности как иногда у Хэрна. Но я обрадовалась, потому что поняла, что Робин пытается исправить свою ошибку.

— Нет ли у тебя каких-нибудь отговорок поумнее? — спросил Танамил.

— Это не отговорки, а причины, — холодно отозвалась Робин.

— Я был несправедлив. Прошу прощения, — сказал Танамил.

Я подумала, что Робин, несмотря на свои ошибки, управляется с ним куда лучше, чем это получилось бы у меня. Наверное, с этой мыслью я уснула опять. Когда я проснулась в следующий раз, Робин дошла до самого худшего.

— Я не понимаю, откуда ты можешь это знать! — еле слышно проблеяла она.

— Знаю, и все, — сказал Танамил. — Ты рискуешь сильнее всех — после Гулла. Я говорю это не просто для того, чтобы убедить тебя…

— А для чего же ты еще это говоришь? — перебила его Робин.

— Ну, уела, — согласился Танамил. — Робин, я не могу заглядывать далеко в будущее, но то, что я вижу, мне не нравится. Останься здесь и позволь остальным уйти. Они унаследовали его упорство. А ты — нет.

Эта его реплика дала Робин моральное преимущество. И Робин не замедлила им воспользоваться.

— А что ты обо мне подумаешь, если я отступлю только потому, что уродилась слабой? — спросила она.

Должно быть, этим она и поставила точку. Когда я проснулась снова, Танамила в комнате не было, а Робин спала рядом со мной. На этот раз меня разбудил Утенок. Он наклонился надо мной; с одной стороны он казался розоватым из-за отсветов пламени в очаге, а с другой стороны его усеивало кружево лунного света, отражавшегося от реки.

— Танакви, — прошептал он, — я кое-что вспомнил. Помнишь ту лодку, в которой было полно народу? Танамил еще сказал, что там варвары.

— Помню, — отозвалась я. Меня вдруг охватил приступ недоверия к Танамилу. Он забрал у нас Гулла, а теперь пытался забрать еще и Робин. Что это мы, свихнулись, что ли, что согласились остановиться у него? Я поняла, что он наверняка наложил на нас какое-то заклятие, и перепугалась, как полная дура.

— А что такое с этой лодкой? — спросила я. — Это же были не варвары, а наши люди, разве не так?

— Нет, — все так же, шепотом сказал Утенок. — Тут такая странная штука — это взаправду были варвары. У них были такие же волосы, как у нас, и коричневые лица — как у него, — и странная одежда, и железные шапки. Почему же он назвал их варварами?

Тут оказалось, что Хэрн, спавший у другого края очага, тоже сидит.

— А ты точно уверен? — шепотом спросил он.

— Совершенно точно. Я их видел, — сказал Утенок.

Мы дружно уставились на маленькую бледную фигурку Гулла, стоящую у очага.

— Значит, он с самого начала знал, кто мы такие, — сказал Хэрн. — Мы…

Тут снаружи послышалось журчание, а потом всплеск. Тростник, росший напротив входа, закачался, и лунный свет обрисовал силуэт Танамила, бредущего по воде. Мы нырнули под одеяла и затихли, так что он не узнал, что мы просыпались. И мы позасыпали обратно. Ни Утенок, ни Хэрн не помнят ничего, что было после того, как мы накрылись одеялами.

На следующее утро Танамил куда-то делся. Укрытие было именно таким, каким оно мне запомнилось с первого взгляда: хижина из старого дерева и красной земли, прилепившаяся к подножию утеса. Единственная дверь выходила на поросший травой уступ между двумя реками. Утро было холодное. Огонь погас, и одеяла куда-то подевались. Во всяком случае, когда я перед уходом заглянула в хижину, там их тоже не оказалось. Мы повскакивали и, дрожа, побежали на солнышко.