— Гей, укачай тебя волны! — бросил Малх. — В море чужой человек опаснее бури и подводных камней. Кому хочется попасть на невольничий рынок?
— Клянусь Мелькартом, — воскликнул Ганнон, — эти челноки не из дерева!
— Ты прав, суффет, — подтвердил Малх, — они из кожи, натянутой на обручи.
— Надо предложить Большому Совету, — пошутил Ганнон, — делать деньги из дерева, а лодки — из кожи.
Все рассмеялись, представив себе, что вместо привычных кожаных монет в мешочках будут стучать деревяшки.
— Кто же эти отважные люди? — не унимался Мидаклит. — Наверное, рыбаки прибрежных селений.
Малх покачал головой:
— Нет, это жители туманных Эстременид. Туда проложил путь ещё Гимилькон.
Ганнон вспомнил каменную плиту в храме Тиннит. «Почему брат моего отца так много говорит о чудовищах Северных морей и так мало о людях далёких земель Альбиона и Гиберны?[55] Почему он не рассказывает о рудниках, где добывают драгоценное олово и тяжёлый свинец? Почему в его отчёте так мало сказано о Янтарном береге,[56] где прямо в песке находят куски жёлтого твёрдого камня? Его называют золотом севера. Как мало мы знаем о море! — думал Ганнон. — Мы окружили Внутреннее море, как лягушки пруд, а за нашими спинами океан. Как он беспределен!»
Сильный и ровный ветер шумит в снастях. Уже неделю он дует в корму, и корабли летят, как стая белых лебедей. Океан обрамлён высоким бирюзовым куполом. По нему плывут острова облаков, незаметно меняя свои очертания. Словно кто-то поднял и изогнул огромное зеркало, в котором отразились и морская синева и паруса флотилии.
Ганнон охвачен хорошо знакомым чувством движения и приобщённости к морской стихии. Кажется, что крылья вырастают за плечами, голова ясна, мышцы крепки, как медь. Нет ничего на свете, что было бы тебе не под силу.
Ганнон обводит взглядом корабль. Гребцы положили свои обритые головы на борт и дремлют. Другие что-то жуют. Вёсла подтянуты к борту. Не свистит бич Мастарны. За всех трудится ветер Великого моря. Корабль идёт на одних парусах.
На корме, прислонившись спиной к мачте и выставив вперёд босые ноги, сидит Саул. На голове у него повязка, скрывающая короткие волосы, — признак недавнего рабства. Полными горстями иудей вынимает из плетёной корзины финики и засовывает их в рот.
Ганнон не может удержаться от улыбки. Он подходит ближе и садится на свёрток канатов рядом с Мастарной, играющим своей плетью.
Из группы колонистов выходит невысокий тощий человек. Это горшечник Мисдесс. Ганнон уже знает многих переселенцев по именам, а этого запомнил ещё с Карфагена, когда он запоздал на корабль.
— Не позавидую тому, — обращается Мисдесс к Саулу, — кто разделит с тобой кровлю: он погибнет от голода.
— Молчи, горшечное колесо, — невозмутимо произносит толстяк. — Бог, вылепивший меня, отпустил мне вместительное брюхо, а на тебя пожалел глины и насадил на плечи дырявый горшок.
Ропот возмущения прокатился по толпе переселенцев. Ганнон знает, эти люди не любят чужеземцев, неизвестно откуда появившихся на борту «Сына бури». Но Ганнону это чувство чуждо. Мастарна и Саул — пираты. Но разве не был морским разбойником его дед, прославивший род Магонидов? Когда надо, он торговал, а предоставлялась возможность — грабил. Наверное, он был таким же смелым и бесшабашным человеком, как этот иудей Саул. Нет, Ганнон нисколько не жалеет, что взял чужеземцев на корабль. Море — их стихия. В случае опасности они могут оказать немалую помощь. С одним только Ганнон не может примириться: они так бесчеловечно жестоки с гребцами. А ведь новых гребцов в океане не найти. «Надо сказать об этом Мастарне!» — решил Ганнон.
— Друзья, — обратился он к пиратам, — идёмте за мной.
Саул вскочил, не забыв, однако, прихватить и корзинку с финиками. Мастарна перекинул плеть за спину и лениво поднялся с канатов.
— Как вам живётся у меня на корабле? — спросил Ганнон, когда они остались одни.
— Еда хорошая, а вино… — Иудей причмокнул губами. — Такого не пил и царь Соломон!
— Пахаря кормит плуг, воина — копьё, а нас — вот это! — Мастарна взмахнул плетью.
— Боюсь, что вы слишком усердствуете, — проговорил Ганнон укоризненно. — Здесь гребцы дороже серебра.
— Рабам нужно почаще чесать хребет, — заявил убеждённо этруск. — А впрочем, хозяин здесь ты. Прикажешь, я дам плети отдых.
— Да, пусть она отдохнёт, — согласился Ганнон. — Я найду вам другое занятие. Не сегодня-завтра мы будем у берегов Ливии. Говорят, нигде на земле нет такого сильного прибоя, как там.
— Положись на нас, суффет! — Саул поправил повязку на голове. — Лопни мои глаза, если разобьётся хоть одна лодка!
— Прибой у берегов Ливии силён, — подтвердил Мастарна, — но нам он не страшен. Вот тебе моя рука!
Солнце ещё не успело рассеять утренний туман, как вдали показались берега Ливии. Колонисты с жадностью смотрели на землю, которая должна была заменить им родину. Берега не были такими голыми и неприветливыми, как в стране Запан. Густой лес покрывал вершины холмов и кое-где спускался к самому морю.
Но как высадиться на этот берег? Оглушительно ревел прибой. Его гул перекрывал все звуки. Бешеные валы, догоняя друг друга, катились к прибрежным камням. Стена воды имела цвет стекла, из которого финикийские умельцы делают бусы и сосуды для притираний. Белые гребни напоминали огромную стаю птиц, охваченных ужасом. Моряки переглядывались в немом удивлении.
— Пусть будет спокойно твоё сердце, суффет, — сказал Мастарна, став рядом с Ганноном. — Не страшись этих волн. Надо дождаться отлива.
В ожидании отлива корабли стали на якоря, беспрерывно кланяясь громадным волнам. Ганнон передал приказание готовиться к спуску челнов. По совету Мастарны, для каждого из них были приготовлены длинные канаты. Один их конец прочно укреплялся на специально вбитом в носовую часть лодки медном кольце, другой должен был находиться в руках опытного моряка, которому можно было доверить чёлн и людей.
За приготовлением к высадке на берег незаметно прошло время. Начался отлив. С кораблей спустили лодки, сбросили верёвочные лестницы. Моряки и колонисты занимали свои места. Ганнон взмахнул флажком. От «Сына бури» отделилась первая лодка. На вёслах сидели Мастарна и Малх. Саул, примостившийся на носу, зорко всматривался в берег, подыскивая место, где удобнее было высадиться.
Ганнон видел, как лодка вошла в грохочущую линию прибоя и пробилась к берегу. Стоя по колени в воде, то и дело закрываемый грохочущими валами, Саул ловил концы и вытягивал челны один за другим на сушу. Любо было смотреть, с какой сноровкой он это делал! Мастарна и Малх помогали людям выходить из лодок. Женщин и детей они переносили на плечах.
Полдня ушло на выгрузку колонистов и необходимых им до ближайшего урожая припасов.
Ожидая Ганнона, ещё остававшегося на корабле, Гискон и Мидаклит бродили по берегу. Отлив обнажил местами каменистое дно. Гискон увидел между камнями что-то яркое, напоминавшее большой цветок с длинными тонкими лепестками.
— Морская роза! — воскликнул Мидаклит, опускаясь на корточки. — Смотри, вот её щупальца.
— Так это не цветок, а животное! — удивился Гискон.
— Разумеется. В море обитают самые удивительные существа. Какую только форму и окраску они не принимают! Вот это существо напоминает розу, а ведь в его жилах течёт кровь, как и у нас с тобой. Из этой крови приготавливают мазь, она помогает при укусе скорпиона. Я никогда не расстаюсь с баночкой этой мази.
— Какая тебе мазь! — вмешался подошедший Саул. Он уже вытащил на сушу последний чёлн и теперь ходил по берегу, нетерпеливо поглядывая в сторону костров: оттуда доносился вкусный запах похлёбки. — От укуса скорпиона помогает лишь молитва. А морскую розу варят в солёной воде и поливают маслом. Это хорошо возбуждает аппетит!
— А разве у тебя плохой аппетит? — спросил, улыбаясь, эллин.
— Недурной. Но, перед тем как съесть быка, мне надо закусить десятью морскими розами и выпить две амфоры вина.
Тем временем Ганнон и колонисты поднялись на невысокий зелёный холм. С него открывался вид на равнину, окаймлённую на горизонте грядой синеватых гор. Широким жестом Ганнон обвёл всю равнину, и этот жест, казалось, превратил дикое, не обжитое людьми место во что-то необыкновенное и прекрасное.
— Эти горы, — говорил убеждённо Ганнон, — защитят поля от иссушающего дыхания пустыни. Равнину покроют финиковые и оливковые рощи, поднимутся сады, и с ветвей будут свисать золотые яблоки.
Рассказ Ганнона был прерван появлением жреца.
Стратон поднимался на холм. За ним на верёвке тащилась чёрная овца. Сейчас начнётся священная церемония. Боги должны указать место для будущего города.
