Ознакомительная версия.
— Как только ветер изменится, — говорил он доктору, — я разыщу его дядю даже в Китае, если у него, конечно, осталась хоть одна крошка черного турецкого табаку.
Прошло три дня, прежде чем ветер задул с запада. Он задул еще в ночь на пятницу, сначала робко, чуть-чуть, легкими порывами, а под утро, когда мягкий теплый туман повис над морем, ветер окреп и стал ровным и ласковым.
Как только О’Скалли проснулся, он сразу же выскочил на палубу и встал на корме. Потом принюхался, радостно подпрыгнул и помчался будить доктора Дулиттла.
— Доктор! — весело лаял О’Скалли. — Я нашел его! Вставай! Западный ветер принес запах черного турецкого табака! Пойдем со мной на палубу. Поверни корабль на запад — ты же знаешь, что мои лапы не удержат тяжелый штурвал.
Доктор сразу же оделся и выбежал на палубу.
— Я встану на носу корабля, — сказал О’Скалли, — а ты стой за штурвалом и внимательно следи за моим носом — куда он повернется, туда и ты поворачивай корабль. Дядя Джонни недалеко от нас. Уж слишком хорошо я чую запах табака. Какой замечательный ветер — теплый, ласковый. А этот запах для меня слаще запаха колбасы на сковородке.
Все утро О’Скалли простоял на носу корабля, принюхивался и показывал доктору дорогу, а мальчик Джонни с остальными зверями стоял рядом и широко открытыми глазами смотрел на пса.
В полдень О’Скалли подозвал к себе утку и сказал:
— Крякки, не сочти за труд, позови сюда доктора. Мне надо поговорить с ним с глазу на глаз.
Крякки вразвалочку заковыляла к доктору и передала ему просьбу пса. Встревоженный Джон Дулиттл поспешил на нос судна, и О’Скалли сразу же заговорил:
— Дядя мальчика умирает от голода.
— Откуда ты знаешь? — удивился доктор.
— Западный ветер несет только запах табака, черного турецкого табака — и больше ничего, — ответил О’Скалли. — Я не слышу запаха ни хлеба, ни старого ржаного сухаря, ни свежепойманной рыбы. У него даже нет пресной воды, чтобы утолить жажду. У него есть только табак. Мы подплываем все ближе и ближе к рыбаку, потому что запах табака становится все сильнее, но нам надо спешить. Я боюсь, что он умрет от голода.
— Хорошо, — ответил доктор и сразу же послал Крякки к ласточкам, а когда те прилетели, попросил их помочь.
Отважные маленькие птички снова взяли в лапки тысячу веревочек, и корабль поплыл так быстро, что рыбы стали выпрыгивать из воды и разбегаться в разные стороны, чтобы не попасть под киль судна и не ушибиться.
Звери тоже забеспокоились. Они уже не смотрели на О’Скалли, а вглядывались в море в надежде заметить вдали островок, на котором сидит несчастный рыбак.
Но минута проходила за минутой, час — за часом, корабль мчался вперед по гладкому морю, а острова все не было видно.
Звери погрустнели и молча стояли за спиной у пса. Мальчик Джонни с трудом сдерживал рыдания.
Уже к вечеру, когда солнце стало клониться к закату, сидевшая на верхушке мачты сова Бу-Бу вдруг закричала, да так громко, что звери перепутались и вздрогнули.
— О’Скалли! — кричала сова. — Я вижу впереди большой утес. Посмотри туда, на горизонт! Видишь, как скала блестит в лучах солнца? Принюхайся, запах идет оттуда?
О’Скалли принюхался и ответил:
— Так оно и есть! Рыбак сидит на том утесе. Наконец-то мы его нашли!
Скоро они уже были около большого утеса. На нем ничего не росло — ни деревья, ни трава, ни кусты. Там были только голые камни. Утес был похож на панцирь огромной черепахи.
Доктор повел корабль вокруг утеса. Звери проглядели все глаза, но не заметили на утесе ни одной живой души. Доктор Дулиттл достал подзорную трубу, но и в нее никого не увидел среди камней.
Там не было даже чаек, крабов и морских звезд и не было кого спросить, где находится несчастный рыбак.
Все молчали. Сова Бу-Бу навострила уши и ловила каждый звук, в надежде услышать дыхание или стон человека. Но слышала только, как волны плещутся о борт корабля.
И тогда все начали кричать:
— Эй! Есть там кто-нибудь? Отзовись!
Они кричали громко и долго, пока не охрипли. Но только эхо отвечало им. «Кто-нибудь… нибудь… зовись…» Джонни совсем пал духом и расплакался.
— Я больше никогда не увижу моего дядю! — повторял он сквозь рыдания. — Что я скажу, когда вернусь домой? Все подумают, что я бросил дядю в беде!
Но О’Скалли не сдавался.
— Он здесь, и только здесь! — твердил пес. — Подплывите поближе к утесу, чтобы я мог спрыгнуть на берег, а потом посмотрим, кто был прав.
Доктор направил корабль так, что он одним бортом чуть ли не прижался к камням, и бросил якорь. Затем вместе с О’Скалли они спрыгнули на утес.
Пес сразу же принялся обнюхивать камни, а потом побежал. Он бегал вверх и вниз по огромным валунам, бегал вперед и назад, бегал кругами и зигзагами, он прыгал и ползал, а доктор следовал за ним и с трудом переводил дыхание.
Наконец О’Скалли остановился, громко зарычал и сел. Когда доктор подошел к нему, то увидел, что пес сидит у входа в пещеру.
— Дядя мальчика лежит в пещере, — сказал О’Скалли. — Неудивительно, что орлы не заметили его. Птицы глупы, только собака может найти потерявшегося человека.
Доктор вошел в пещеру. Она была длинная и узкая. Джон Дулиттл зажег спичку и двинулся вперед, О’Скалли семенил за ним.
Спичка догорела, и доктору пришлось зажечь вторую, затем третью, четвертую… Наконец в дальнем конце пещеры они увидели рыжеволосого человека. Он подложил кулак под голову и крепко спал.
О’Скалли подбежал к нему и ткнулся носом в какой-то сверток, лежавший рядом на каменном полу. Эго был большой кисет, полный черного турецкого табаку.
Доктор осторожно прикоснулся к плечу спящего рыжеволосого человека и разбудил его. Рыбак проснулся, но в то же мгновение догорела четвертая спичка, и он в темноте принял доктора за Бен-Али Черного Дракона. И ударил его кулаком.
— Остановитесь! — закричал Джон Дулиттл, потирая плечо. — Я друг вам. Вам ничто не грозит. У меня на корабле находится ваш племянник Джонни.
Он тут же зажег еще одну спичку, чтобы рыбак убедился, что имеет дело не с пиратами. Тот очень обрадовался и принялся извиняться:
— Простите, было темно, и я подумал, что ко мне снова пришли пираты. Не хотите ли выкурить трубочку? У меня есть чудесный турецкий табак.
И рыбак рассказал доктору, как пираты затащили его на утес и бросили одного в пещере, потому что он ни за что не соглашался присоединиться к их шайке, как он прятался в пещере от палящих лучей солнца днем и от холода ночью.
— И все четыре дня я ничего не ел и ничего не пил. Единственное, что у меня было, — это черный турецкий табак, — закончил рыбак свой рассказ.
— Что я вам говорил? — победно тявкнул О’Скалли. — Кто был прав?
Затем они снова зажгли спичку и двинулись к выходу из пещеры, где виднелся клочок голубого неба. Доктор спешил и подбадривал рыбака — ведь бедняга не ел уже четыре дня, а на корабле его ждала большая тарелка горячей густой вкусной похлебки.
Увидев доктора Дулиттла, О’Скалли и рыжеволосого рыбака, Джонни закричал: «Ура!» Звери подхватили его крик и стали прыгать и танцевать по всей палубе. Даже тысячи ласточек, порхающих в небе, запели так громко, как только могли: они тоже радовались возвращению отважного рыбака. Их крики разносились далеко-далеко, и плывущим за много миль от того места морякам показалось, что приближается буря. «Вы слышите, как гудит ветер?» — говорили они друг другу.
В глубине своей собачьей души О’Скалли был очень горд собой, но решил не показывать вида, чтобы не прослыть зазнайкой и хвастунишкой. Поэтому когда утка Крякки подошла к нему и начала расхваливать его на все лады, он лишь ответил:
— Пустяки! Стоит ли говорить об этом? Птицы могут многое другое, но найти потерявшегося человека — это наше собачье дело.
Потом доктор спросил рыжего рыбака, где его дом. Ласточки снова взялись за веревочки и потащили корабль туда, куда показывал рыбак.
Они бросили якорь в маленькой бухте. На берегу у подножия скалистых гор приютился маленький городок. У самого моря стоял дом рыбака.
Из дома выбежала мама Джонни. Она была сестрой рыбака.
Она бежала им навстречу и плакала и смеялась от радости. Две недели она провела на самом высоком холме и смотрела на море, ожидая возвращения сына и брата.
Она обняла и поцеловала доктора в лоб, в нос, в правый глаз и в обе щеки, а тот улыбался и краснел от смущения. Она хотела поцеловать и О’Скалли, но пес убежал и спрятался в трюме.
— Это просто ужас, до чего женщины любят целоваться, — ворчал пес, забившись в дальний угол трюма. — Откуда у них такая привычка? Терпеть этого не Могу! Если уж ей так хочется кого-то целовать, то пусть целует Хрюкки.
Ознакомительная версия.
