Так и не найдя места, Волков прижался спиной к столбику, поддерживающему доски потолка, и тоже закрыл глаза. Сколько продлится налет? Есть не хотелось, но желудок ломило бесконечной болью.
— Опять загнали, — с досадой проворчал кто-то позади. — Третий налет! Меня ждут раненые! Нельзя же всех загонять под землю!
Волков обернулся и увидел в полумраке высокого старика в зимнем пальто с каракулевым воротником. Невысокая папаха на нем была тоже из каракуля. Только большие двупалые армейские рукавицы на руках старика портили общий вид.
— Евгений Леонидович, вы живы?! — брякнул Волков от неожиданности встречи.
Старик придвинулся, знакомым жестом поправил очки и спросил:
— Кто вы? Здесь плохо видно. Да, я жив! И буду жить назло Гитлеру. И сюда меня зря загнали! Я — врач, место врача возле больных! А вас я не знаю!
— Студент Волков. Я вам сдавал патанатомию.
— Мне все сдавали, — фыркнул старик. И повторив: — Нет, не знаю, — отвернулся.
А Волкову на мгновение вспомнилась та прекрасная весна, когда он сдавал патанатомию. В парке на Петроградской деревья сверкали новыми клейкими листочками. Окна институтских аудиторий — все настежь. Студенты с трепетом ждут появления самого уважаемого и строгого профессора. И он появляется, как всегда безукоризненно одетый, педантичный во всем...
— Я сын хирурга Волкова.
— Как? Сын Федора Николаевича? — Старик повернулся опять. — Сын профессора Волкова? С вашим батюшкой у меня столько связано. Но мне говорили, что он погиб?
— Да. В Киеве.
— Значит, правда.
— Правда.
— М-да... — вздохнул старик. — Сколько примеров из его богатой практики я приводил на лекциях. Талант его был виден уже в студенческие годы, а известность пришла к нему сразу после той знаменитой операции в Заполярье. Вас тогда еще не было на свете... Что с вами? Вы очень плохо выглядите, друг мой. У вас бывают обмороки? Вы ранены, я вижу. Где лечитесь?
Назвав номер госпиталя, Волков с волнением спросил:
— Вы сказали об операции в Заполярье. Это та, с зеркалом?
— Ну конечно! Так именно в ваш госпиталь я и спешу. Три дня туда поступают новые раненые, а я вот сижу под землей! Невероятно трудное там положение. На врачей страшно смотреть. Вы хоть им помогаете?
Но Волков уже не слышал его. Как же он не вспомнил сам об этой операции отца? Теперь-то он знает, как ему поступить!
— Евгений Леонидович, — попросил он, вставая, — у нас в институте думают, что я погиб. А я легко ранен и скоро прибуду к месту учебы.
— Я связан с институтом. Могу передать. Даже обязательно передам.
— Спасибо, профессор. До свидания.
— Куда вы? Разве был отбой? Вас же не выпустят, я уже пытался.
— Должны выпустить!
И Волков умолял дружинниц до тех пор, пока они открыли ему дверь.
Над городом гремела зенитная канонада, то и дело заглушаемая взрывами авиабомб, разламывающих осажденный город. В редких паузах тишины слышны становились прерывистые завывания моторов немецких бомбовозов. Осколки цокали на ледяных тротуарах, с визгом рикошетили от стен.
Прижимаясь к домам, прячась от вездесущих дружинниц, Волков пробирался назад на завод.
Каждый раз, делая перевязку Жаворонкову, он рисовал себе ход операции. Дело было знакомым. Удалить осколок, наложить швы — и нога спасена. Но как завязать узлы одной рукой? Он по ночам думал об этой операции, он горел желанием сделать ее, тоже наперекор всему. И вот теперь он знает, как быть.
Огромный сугроб снега, целый вал намело на тротуар. Обходя его, Волков поскользнулся, упал и потерял сознание. По-видимому, он очнулся довольно быстро, потому что не замерз. Он выбрался из сугроба, ощущая во рту противный свинцовый привкус. Во время падения с его плеча соскользнула противогазная сумка. Он увидел ее неподалеку на мостовой, но боялся нагнуться за ней — так кружилась голова.
— Гражданин, — раздалось сзади. — Почему ходите во время налета? Предъявите документы!
Два подростка в шинелях, с повязками на рукавах, выросли перед Волковым. Крылья ушанок туго завязаны под подбородками, лиц почти не видно.
— Документы!
— Пожалуйста. Они вот в этой сумке. Поднимите ее, я не могу нагнуться. Найдите там справку.
— Б. Ф. Волков... состоит на лечении в госпитале, — начал читать справку один из подростков, а второй оторопело спросил:
— Вы — Волков? Не может быть. Я ж Кислицын. Помните, вы Спасли меня под Пулковом?
— Под Пулковом?
— Вас же из-за меня тогда ранило. Ну, вспомнили?
— Да, помню, теперь помню. Сосед по дому. Тебя-то я не забыл!
— А вас не узнать совсем. — Кислицын с состраданием глядел на доктора. — В порядке документ, можно не проверять! Вы куда шли?
— На завод. Туда. — Волков кивнул головой в сторону завода. — Как наш дом?
— Ваша лестница цела. А по следующей парадной три этажа выгорело. Пожарники приехали, а воды нет... А я лечусь дома. Патрулирую пока. Хотите молока? Соевого? — Он торопливо вытащил из кармана шинели объемистую флягу. — Теплое. Пейте, пейте!
Волков решил сделать два-три глотка, но не мог оторваться и выпил полфляги густой сладковатой смеси. Его тут же стало подташнивать. Желудок уже отвык от пищи.
— Вы торопитесь? Зашли бы. Квартира восемьдесят шесть, — говорил Кислицын.
— Зайду. Обязательно. Квартира восемьдесят шесть, запомнил. Ну, а теперь мне пора...
— Только не забудьте. Буду ждать. Почему вы молоко не допили?
Сделав несколько шагов, Волков повернулся и окликнул подростка:
— Постой, Кислицын!
— Да, — сразу подбежал тот.
— Сними-ка с меня эту сумку, вынь пакет. Пусть полежит у вас дома. Я вот приду, и мы вместе подумаем, как быть. Этот пакет надо бы отправить одной жен... знакомой. Ты ее даже можешь знать. Хотя нет, ты еще мал. Но она училась в твоей школе. Вот что я тебя попрошу. Видишь, на пакете фамилия и номер дома. Сходи туда, если можешь.
— Да! Обязательно! — заверил Кислицын.
— Разузнай у жильцов получше, где она. Потом мне все расскажешь. Это очень важно.
Прочитав на пакете адрес, Кислицын сказал, что хорошо знает ту, кому его надо передать.
— Она же с нами песни разучивала в пионерской комнате. Такая беленькая. Красивая. Я ее найду.
— Если мне не удастся к вам прийти... сбереги пакет. Очень прошу! Кислицын долго смотрел Волкову вслед. Крепко прижимая к себе пакет с дневником.
Рано отдал пакет доктор. Уже на следующий день он мог бы записать в дневник самое главное...
Часть третья
ВОЕННЫЕ ПИСЬМА
Опять всю ночь лил, не переставая, дождь. Такой уж мокрый июль в этом году. У проходной не лужа, а море целое, и все стекла забрызганы машинами.
— Ишь совести нет, — заворчала толстая охранница, — не успевают явиться, уже беги к ним! Да сейчас, сейчас!
Это крытый брезентом ЗИЛ, не успев подъехать к воротам, сразу засигналил.
Приоткрыв дверь, охранница кулаком погрозила знакомому шоферу.
— Красавица! Пропуск на месте. — Шофер показал на картонный квадратик, прикрепленный за стеклом кабины. — Нажми кнопочку. Есть хочется — вчера не обедал!
— Не помрешь! — Охраннице так не хотелось идти под дождь, проверять. — Что в машине?
— Совершенно пустой! За грузом приехал. Ну!
Охранница нажала на кнопку, тяжелые железные ворота вздрогнули и легко поехали в стороны.
ЗИЛ покатил по заводскому двору мимо юрких электрокаров, мимо грузового трамвая, на который подавали груз разлапистые автокраны, к новому двухэтажному зданию — заводской фабрике-кухне.
Вытащив ключ от зажигания, шофер повернулся, чтобы достать деньги из плаща, висящего позади, и от неожиданности громко присвистнул.
— Фокусы-покусы! — проворчал он. — Люблю я фокусников!
Он постучал по стеклу кулаком, покрутил пальцем возле виска и сердито крикнул:
— Пока я считаю до трех... А ну!
В кузове сидел на корточках какой-то пацан лет двенадцати. Докатался! Заехал на завод, пусть сам выбирается, как хочет! Уж эта красотка в проходной зацапает — мало не будет!
— Я кому сказал? Испарись!
Вот нахал! И глазом не повел. Сидит себе и о чем-то думает еще! Мечтатель...
Шофер выскочил из кабины и, побежав к заднему борту, замахал руками:
— Иди-ка сюда! Поговорим по душам, ну!
— Можно мне здесь посидеть? Пока вы обедаете, — спросил парнишка простуженным голосом.
Видали! Шофер еще больше разозлился:
— Думаешь, назад повезу? Бр-ррысь!
На всякий случай он огляделся. Ведь если кто-нибудь смотрит, придется выводить пацана за ворота. Но никого не было, и шофер рявкнул:
— Вон!
Парнишка поднялся, вздохнув. Был он худенький, взъерошенный, в промокшей спортивной курточке, на ногах кеды. Легко перепрыгнув через борт, сказал, приземлившись:
— Я ведь вас знаю.
— Давай отсюда! — Шофер заспешил в столовую. — Ишь знакомый!
