Самолеты ушли. Василий вытер со лба испарину, передохнул, оглянулся вокруг. Из машинного отделения валил жирный черный дым. Моряк не успел ничего подумать, как услышал на удивление спокойный голос Андрея:
— Воздух! Справа на траверзе три самолета противника. Идут курсом норд-вест.
Через минуту над катером опять завертелась чертова карусель. Ветер развел волну. Попасть в цель в этих условиях было нелегко. Справа у самого борта озеро выбросило высокий фонтан воды. Кораблик вздрогнул как живой. Осколки зазвенели о борт. Командир катера медленно осел вниз.
«Плохо дело», — подумал Василий и вдруг почему-то вспомнил, как в январе пошел навестить Нину — знакомую девушку, жившую в районе Шкиперской слободы. Улицы с сорванными названиями и номерами домов безлюдны. Погребенные под снегом, стоят трамваи. Тоненькая девочка лет десяти и согбенная старуха в огромных ботах, еле переставляя ноги, тянут санки с зашитым в одеяло телом. Очередь, жмущаяся к стене магазина, молча провожает их глазами. Начинается артналет. Но люди не уходят.
Гулкий, как колокол, подъезд. Ледяные батареи отопления давно забыли, что такое тепло. Ни звука. Моряк барабанит в дверь, но никто не выходит на стук. Никто не появляется из соседних квартир поинтересоваться, что ему надо. Устав стучать, он дергает дверь. Она открывается.
За столом, уронив голову на руки, недвижно сидит мужчина.
— Здравствуйте! — говорит моряк. Ответа нет. Василий заглядывает ему в лицо. Человек мертв. Перед ним на грязной скатерти стоит блюдо со студнем, сделанным из столярного клея. Его уже успела покрыть пыль.
На кровати под грудой одеял лежит женщина. Она в пальто, валенках, в меховой шляпке. Она тоже мертва. А вот и Нинина записка. Девушка на казарменном положении. Работает на военном заводе в другом конце города. Когда уходила из дома, родители еще были живы. Василий пишет свою записку. Заворачивает в нее дорогой подарок — пару черных сухарей. Отец и мать мертвы. С портрета, сделанного еще в далекие довоенные времена, весело улыбается дочь. Тяжелым взглядом моряк обводит с порога комнату, тихо закрывает за собой дверь.
На улице кругом трупы. Очередь у магазина так и не разошлась. А фашистская артиллерия с немецкой методичностью все бьет и бьет.
«Эх, только бы дорваться до этих сукиных сынов!» — думает моряк, и судорога ненависти проходит по его лицу.
Василий тряхнул головой, словно освобождаясь от дум, крепче вцепился в гашетку пулемета — сверху на катер падал самолет. Враг пикировал смело, наверняка. В его летном почерке угадывался настоящий ас.
Лицо в лицо. Глаза в глаза. Казалось, не огонь оружия, а сама святая ненависть сразила врага. Самолет, так и не выйдя из пике, косо врезался в волну. Появился наш «ястребок». Немцы, не приняв боя, ушли. Но в тот день судьба, видно, решила передышки морякам не давать.
— Впереди по курсу два катера противника! — донес сигнальщик.
Краснозвездная машина устремилась на них. Едва не задев топовый огонь, летчик из пулеметов ударил по врагу. Немцы старательно маневрировали. Самолет ушел на новый заход.
— Друг, врежь им, врежь! — кричит боцман от носового орудия.
Но что это? Не открывая огня, самолет прошел над немецкими катерами и, виновато покачав крыльями (видно, кончился боезапас), отвалил в сторону. Почувствовав свою силу, немцы накинулись на израненное суденышко. Дым из его машинного отделения валил все сильней.
— Ход, ход давай! — надрываясь, кричит рулевой в переговорную трубу.
— Не могу, — хрипит из машинного ада моторист Андрей. — Один двигатель разбит. Начисто. Понял?
Совсем стемнело. Трассы огня протянулись к кораблю. Скрестились у орудия, из которого боцман с помощником вели огонь. Что-то ударило Василия по бедру. Выпустив пулемет, он упал. Очнувшись, попробовал встать, но не смог. Неподалеку, уронив голову на расщепленный пулей приклад автомата, лежал Володька. Совсем лишившись хода, советский корабль встал. Наступила тишина. Никто не стрелял. Видно, решив, что с русскими все покончено, немцы прекратили огонь. Их катера, не подходя слишком близко, описывали круги.
Краем глаза Василий вдруг увидел Андрея. Одежда на нем обгорела, лицо от копоти стало черным. Держась за бок и оставляя за собой темный след, моторист полз к замолчавшему орудию. Он взял из мертвых рук друга автомат.
Осмелев, один немецкий катер самым малым двинулся вперед (матрос на его баке приготовился бросить конец), второй остался на месте. Фигуры фашистов на палубе корабля хорошо проецировались на фоне неба.
Когда немцы подошли почти вплотную, из пушки, за которой стоял Андрей, вырвался сноп огня. На гитлеровском катере раздался взрыв, затем второй, третий… В ту же секунду Василий нажал на спусковой крючок. Автомат еще прыгал в руках, когда ослепительный свет полыхнул ему в глаза, взрывная волна подняла его и швырнула за борт.
Пробыл ли он в воде секунду или час — кто знает. Капковый жилет не дал ему утонуть. Он очнулся от ощущения жгучего холода. Открыл глаза. Успел различить свой катер, сидящий в воде с осевшей кормой, Андрея, в одиночку наводящего орудие, и огонь, вылетевший из дула. Звука выстрела он уже не разобрал, опять провалившись в бездонную ледяную тьму.
В тот день у острова Сухо немцы получили хороший урок. Они потеряли девятнадцать из тридцати восьми своих судов. Недосчитались пятнадцати самолетов. Сотни солдат отправились на дно озера кормить рыб. Катер, на котором служили три друга, в этом бою участия не принимал. Вместе со всем экипажем он пропал без вести. И никто не знал, что полуживой моряк, вытащенный рыбаками из ледяной воды, единственный, кто мог бы пролить свет на его судьбу. Но моряк метался, в бреду, и прошло много недель, прежде чем сознание вернулось к нему.
— Что с катером? — был его первый вопрос.
— А кто ж его знает, мил человек, — ответил старый рыбак. — Ты уж прости, пока стреляли, мы сунуться туда не посмели. Темно было. Кругом пусто. Одного тебя только и нашли. Думали — еще кто есть, ан нет. Ездили, ездили, и все впустую. Ни судов, ни лодок, ни людей… Одна чистая вода.
* * *
Так закончил свой рассказ Рубцов.
— А в каком месте был этот бой? — спросил кто-то из ребят.
— Где-то здесь, поблизости. А точно не скажу, — ответил Рубцов. Окрестности разглядывать было недосуг. Думал я, что затонул катер. Мои ученики не раз искали его. Прошлым летом ваши юнморы, кто постарше, тоже пробовали. Безрезультатно.
Тихо стало на палубе. Лишь плескались ладожские волны да гудел в небе рейсовый самолет, идущий на Ленинград.
— Восемь миллионов пятьсот тысяч долларов, — сказал Витька, выныривая из воды.
— Там?! — ужаснулся Огурец, перевешиваясь через борт.
— Зачем там. На фрегате «Санта-Маргарита», — снисходительно пояснил Веснушкин-Судаков. — Затонул у полуострова Флорида в 1595 году.
— А ну тебя! — с досадой отмахнулся от него Огурец. — Ныряем, ныряем — и хоть бы что!
Он надел акваланг, спиной упал в воду и исчез в глубине. Витька развалился на банке, подставил тело солнцу, закрыл глаза.
— Ух ты! — затараторил Огурец, показываясь из воды. — Да там золота, бриллиантов и драгоценных камней на миллиард франков!
— Где? — лениво спросил Витька.
— На фрегате «Телемак». Затонул в 1790 году недалеко от устья Сены.
— А клада никакого нету.
— Не все сразу. Давай отплывем в сторону и поищем еще.
Готовясь к охоте за драгоценностями сэра Джонса, ребята стали настоящими специалистами по сокровищам затонувших кораблей. И теперь, чтобы не упасть духом, разыгрывали друг друга. Потому что поиски продолжались уже второй час, и хоть бы драная калоша смеха ради попалась на глаза. Ныряли они больше для облегчения совести, чем в надежде что-нибудь найти.
Витька ушел под воду, и она, быстро темнея, сомкнулась вокруг него. Блики солнца, пляшущие на волнах, остались наверху. Словно сквозь зеленое бутылочное стекло смотрел он на приближающееся дно. Поднимающиеся пузырьки воздуха гудели в ушах. Кругом царил мрак. Все это напоминало блуждания в темном чулане, где нужную вещь легче нащупать, чем увидеть.
Медленно шевеля ластами, Витька осмотрелся. Впереди смутно завиднелся какой-то валун. Впрочем, для камня он был слишком велик. Руки и ноги подводного пловца заработали сильней. В это время солнце вышло из-за туч, и кругом сразу стало светлей. И Витька увидел перед собой нос корабля.
«Неужели нашел?» — мелькнула и тотчас пропала мысль. Больно уж не похож был затонувший корабль на древний струг. Витька увидел пушку. Леера. Рубку. Сердце сильнее забилось у него в груди. «МО-81» — прочел он на борту.
В стенке рубки зияла рваная дыра. Дрожа от волнения, Витька ступил на палубу. Поднял какой-то предмет. Это была стреляная орудийная гильза. Витька прижал ее к груди и начал всплывать.
