Когда большинство людей настроилось на нужную волну, Чосек пригласил на сцену женщину. Достаточно было взглянуть на нее в эту минуту порыва к доброму, чтобы понять сложности ее судьбы.
— Ничего не рассказывай и ни о чем не проси, женщина, — промолвил Чосек, приняв гонорар. — Твои хвори многочисленны, одни из них исчезнут, если ты вникнешь в мои слова, другие останутся, потому что есть законы, над которыми никто не властен… Люди, чувствующие свою ущербность, но не получающие поддержки со стороны, всегда пытаются подняться выше за счет унижения других. Это порочный путь, и он ведет к отчуждению, вражде и ненависти, особенно в семье. Если нет мира и согласия в отношениях между мужем и женой, не будет мира и согласия в отношениях между родителями и детьми… Дарованной мне свыше космической силой я освобождаю тебя, женщина, от всех прежних переживаний. В твоей душе накопилось столько отчаяния, что сгустившаяся желчь неотмщенных обид способна полностью разрушить твой организм. Но я научу тебя, как преодолеть грозящую беду. Надо растворить желчь. Посредством чего? Посредством добра. Поверь, это только кажется, что добро мы делаем для кого-то, — мы делаем добро прежде всего для себя. Это тоже эгоизм, но эгоизм высочайшего порядка, эгоизм добра, который свойственен Природе и постоянно присутствует в ней. Содеянное добро освобождает душу от напряженности и удаляет шлаки, возникающие от неосуществленных, перегоревших желаний. Человек может преодолеть все сложности судьбы. Ты, женщина, обязана сегодня же сотворить добро. Когда же ты ощутишь результат и увидишь, что твоя прибыль гораздо выше твоей потери, ты должна будешь перейти на новый уровень добротворчества, — понять, что добро призвано усиливать добро и не смеет усиливать зло. Знание, кому и когда следует помочь, а кому нельзя помогать, если даже и принуждают, — это тоже категория радости и свободы духа.
Чосек погрузил женщину в короткий гипнотический сон. Она пробудилась умиротворенная, спокойная, со стойким желанием сделать все по слову своего исцелителя.
Потом Чосек занимался человеком в маске: тот пожаловался, что у него неприязненные отношения с людьми, и он ничего не может поделать, чтобы переменить эти отношения.
Приняв гонорар, Чосек сказал:
— В этом зале четыре человека из пяти страдают тою же бедой, только боятся признаться. Беда не в них, беда вне их. Но наш долг — жить, а это значит — приспособиться, как если бы мы оказались в камерах новой тюрьмы… Я получил деньги от тебя, но не только для тебя, но и для других, — пусть то будет твоим первым подарком для соотечественников, которые рядом и в то же время — за чертой твоего сочувствия… Истинная душа не может прозябать в пустоте, поскольку душа — генератор божественной энергии… Есть люди, которые осознают свое божественное назначение и развивают в себе божественные потребности — вопреки всем сложностям судьбы. Другие, которые робеют идти к вершинам духа или не знают, что это такое, довольствуются примитивными желаниями. Третьи, а их большинство, не могут принять до конца ни высшего, ни низшего, они остаются посередине. Им нечем жить, их душа пуста, как тростник. Одинокие внутри себя, они стремятся захватить долю чужой жизненной энергии. Отсюда — их приставания к другим, брюзжание, недовольство, ненависть, безосновательные обвинения… Что касается тебя лично, ты давно делаешь дело, которое не отвечает наклонностям твоей души.
— Да, — признался человек. — Я работаю воспитателем в школе, но — поверьте — я предпочел бы работать тюремным палачом.
— Ты не прав, — уверенно возразил Чосек, зная, что люди с трудом читают не только хорошие книги, но и страницы собственной души, — в тебе говорит отчаяние. Ты родился не палачом, ты родился добрым воспитателем, но тебе не позволили развернуться. Ты увидел, что прежняя наука воспитания изъедена лицемерием, но ты понял, что и нынешняя наука воспитания — ложь. Если бы ты был директором школы, может быть, ты стал бы осуществлять некоторые из своих теорий, окруженный любимыми учениками и лояльными коллегами. Непризнанный и непонятый, ты остаешься на задворках и поневоле мстишь тем, кто наивен и неискушен.
— Что ж, — после короткого раздумья сказал человек. — Может, вы и правы. Я поражен, что вы прочли в моем сердце.
Чосек сам был поражен не меньше, только не подавал виду. Впрочем, никто не станет оспаривать, что у Чосека был природный дар проникать в потайное человеческих душ. Видимо, оттого, что он искренне любил людей.
Если бы Чосек посвятил себя гипнозу и психолечению, он бы, несомненно, стал кумиром толпы. Однако именно его умение понимать людей возбуждало в его недругах нетерпимость и ненависть. После триумфального выступления в качестве китайского исцелителя его подкараулили при выходе из зала какие-то темные типы и, угрожая пистолетом, потребовали немедленно уехать из города, говоря, что он подавляет конкуренцию.
Ловля рыбы в цивилизованном обществе
Прошел слух, что озеро возле города, которое несколько лет все обходили стороной, самоочистилось и в нем появилось много рыбы.
Понятное дело, обнищавшие граждане, а таких было большинство, бросились ловить рыбу, пока мэрия раздумывала над тем, как сорвать деньги с голодных бедолаг.
Вооружившись удочкой, пан Дыля тоже отправился на озеро и в течение десяти минут поймал несколько вполне приличных карасей.
Людей все прибывало, и каждый тащил снасть, а то и две-три, как было заведено с давних пор.
И тут примчался на автомобиле Бурбель, известный в городе мошенник, несколько раз судимый еще во времена Дундука Дундуковича, но ни разу не отсидевший своего срока. Пользуясь мощным усилителем, Бурбель объявил, что мэрия запретила использование удочек и отныне велит гражданам ловить рыбу только газетами и палками. Мол, рыбы на всех хватит, а в рыбе много фосфора, необходимого для работы мозга, и фосфор особенно полезен малым детям.
Объявление было непонятным, но граждане привыкли считать себя некультурными, как им внушали газеты, и потому вопросов не задавали.
Люди Бурбеля тут же, на берегу, развернули продажу старых газет и реек из отходов леспромхоза. Граждане, как по команде, встали в очередь, а тем временем другие люди Бурбеля прошли озеро из конца в конец с огромной капроновой сетью, нагрузили три грузовика рыбы и уехали.
— Какая наглость! Какое издевательство! — возмутился пан Дыля, обращаясь к очереди. — Этот негодяй выбрал рыбу сетью, а нам навязывают палки и газеты! Да возможно ли поймать что-либо палкой или газетой, как вы думаете?
— Что нам думать, если есть законно избранные власти? — отвечали люди. — Может, и палками уже умеют ловить где-либо в цивилизованных странах, так и нам научиться надо, чтобы от прогресса не отстать!.. Раз в заморье рыбу трескают, значит, и ловить умеют!
— Бурбель и попер вашу рыбу за рубеж, — объяснил пан Дыля. — И как вы могли поверить проходимцу? Или ничего не слыхали об этом Бурбеле? Негодяй первой гильдии!
— Слыхали мы о Бурбеле, конечно. Так ведь он не согласился с обвинениями. А теперь в мэрию принят на работу, так, может, усовестился мужик?..
Назавтра городские газеты сообщили, что мэрия никаких полномочий Бурбелю не давала. А Бурбель тотчас заявил по радио, что, видимо, его неверно информировали в приемной мэрии и очень ругал «остатки бюрократизма, пышным цветом произраставшие в эпоху кровавого шизофреника Дундука Дундуковича». Короче, за несуразицей опять сокрыл суть, оставив людей с носом.
— Хорошо живем, — ворчал пан Дыля. — Если сегодня согласны ловить рыбу палками да газетами, завтра будем сачками ловить конституцию!..
Пан Гымза лет десять держал повара Тимошу, которому не было равных в искусстве приготовления пищи. Пожалуй, именно Тимоша и обеспечил для Гымзы многие коммерческие успехи: кто хоть раз обедал у него, мечтал о новом застолье. А попасть к Гымзе было возможно не иначе, как оказав ему услугу.
Тимошу пытались сманить, обещая порой только за консультацию жалованье профессора, но он не соблазнялся и этим очень удивил общество.
Повар так и умер, не раскрыв своих секретов. Даже от написания книги о поварском искусстве отказался, хотя ему давали бесплатную стенографистку и редактора-стилиста.
Но однажды пан Гымза, хватив вишневой наливки, сам выболтал тайну этого странного человека.
— Тимоша был талантлив, да, — чистя пальцем нос, стал вспоминать пан Гымза, как если бы речь шла об охотничьей собаке. — Весь фокус, однако, во мне: мне удалось заключить с ним выгодную сделку. Он попал в крайне бедственное положение и готов был за мизерную сумму продать свою рабочую силу. Ну, я парень не промах, с ходу смекнул, как использовать его талант, и подписал контракт, по которому Тимоша под угрозой миллионного штрафа на всю оставшуюся жизнь отказывался требовать повышения зарплаты, наниматься к другому работодателю или каким-либо иным образом проявлять свою инициативу. Так что он отказывался от всех выгодных предложений не потому, что любил меня, а потому, что сам сунулся в мышеловку. Впрочем, не желая превратить Тимошу в личного врага, я позволил ему вольности, которыми он пользовался. И повар, и его жена любили вкусно поесть. А жена у него была парализована. Да если бы была здорова: что могут приготовить простые люди при нынешней дороговизне? Когда я заполучил Тимошу в свои руки, я сказал: «Даю тебе право есть все, что ты приготовишь для моего стола, и столько, сколько влезет. И нести толику от приготовленного домой». А там больная, много ли она сожрет?.. Сам он ни детей, ни родственников не имел, а красть по своей честности был не способен… Таким образом, Тимоша был, пожалуй, единственным поваром нашего королевства, который был искренне заинтересован в высоком качестве пищи. Вот и весь секрет Тимоши!
