Они последовали за ней внутрь Рыночка. Тот специально для них прихорашивался, стараясь скрыть свою обшарпанность и повернуться лучшей стороной. Каждый прилавок намекал на чудеса, выуженные из глубин именно их, и ничьих других, желаний: фиалы с океанской водой и ажурные серебряные механизмы для передачи сообщений между маридами, которые плавают по времени, как по волнам прибоя. Букет из лимонного мороженого в сахарных рожках, стильный красный чешуйчатый плащ, на вид как настоящая кожа, и полная иллюстрированная многотомная энциклопедия от М до Я, в кожаных переплетах и с ленточками-ляссе. Суббота и Аэл жадно взирали на все это богатство. Сентябрь старалась не смотреть на крылья для девочек как раз ее размера, шапки-невидимки, настоящие мечи, гарантирующие изничтожение восьмидесяти пяти процентов Князей Тьмы, и даже на мамин родной, пыльного цвета шоколадный торт на потускневшей серебряной подставке.
– Не то чтобы я была так уже одержима торговлей! – сказала Толстянка Прекрасная, ведя их по Рынку хорошо продуманным путем. – Гоблины – гармоничные личности, какие бы подлые слухи о нас ни распускали. Я вот, например, люблю коллекционировать марки ничуть не меньше, чем торговаться. Марки, которые оплачивают доставку наших писем Наверх, – настоящие произведения искусства; они даже больше конвертов! У меня есть марка раннего периода царствования королевы Мальвы стоимостью в три поцелуя, а на ней оловянной краской нарисован вздыбленный носорогокентавр. Гордость моей коллекции. Ну и еще я садовник отличный, это само собой. Из гоблинских овощей фруктовый пунш выходит куда лучше, чем из неженок-абрикосов. А скоро еще турнепс пойдет!
– Простите, – еле слышно сказала Сентябрь, потом прокашлялась и попробовала сказать это снова. Ей было ни капельки не стыдно – в конце концов, ее сюда принесло даже без чемодана. – Простите, но у нас, боюсь, нет денег. Как вы и сказали.
– Вздор! – прокричала Толстянка и постучала указательным пальцем по носу, костистому и покрытому кусочками нефрита. – Ты за кого меня принимаешь? Я вас учуяла через всю черную равнину. Надо было только дождаться, пока вы выйдете из-под защиты герцогства, но я уж точно знала, что у вас есть чем заплатить. Вы богаты, как свекла сахаром.
Суббота нахмурился. На его лбу, как на воде, переливались дрожащие голубые тени.
– Это не так, – возразил он. – Конечно, мы не нищие; уверен, что у меня найдется пинта дыхания и ложечка слез, но называть это богатством – преувеличение.
Гоблинша прищелкнула языком, надувая и сдувая лягушачьего цвета щеки.
– Ну не знаю, марид, не знаю. Дыхание на этой неделе упало в цене, хотя Слезы пока держатся неплохо. Голоса взлетают все выше и выше, Первенцы вообще ничего не стоят, Кровь слегка опустилась с тех пор, как вернулись Ветры. Но все же Рынок растет, и у вас есть что ему предложить. Жаль только, что с тем поцелуем так получилось.
Сентябрь открыла рот, но тут же покраснела, вспомнив, что Суббота – Суббота, самый застенчивый мальчик в мире! – поцеловал ее в Самоваре.
– Да, моя девочка. Первый Поцелуй – это стандартная валюта! Если б я отловила тебя пораньше, ты бы могла скупить половину моих запасов за один только поцелуйчик. Очень жаль, конечно, но вот так бывает, когда крутишься среди аристократов. Они тебя досуха выжмут. Так, а вот, похоже, то, что нам нужно.
Они подошли к киоску, задрапированному темным шелком с бахромой из душистого мандрагорошка. Внутри было два пьедестала, накрытых подушками из фиолетового бархата. Огоньки мандаринового цвета изгибались дугой, образуя надпись: НЕОБХОДИМОСТЬ – МАТЬ ИСКУШЕНИЯ.
– Нам ничего этого не надо! – возмутился Суббота. – Мы идем в Тайн, на Развеселье. Там будет все, что нам нужно!
– Да, но как вы собираетесь туда попасть, мой синий дружок? Тайн – далеко, в центре Волшебного Подземелья, а Развеселье начинается в полночь. Боюсь, вам понадобятся Билеты, Маршрут, Поддержка и Поощрение. Хотя, конечно, нашу с вами подружку из рода человеков гораздо больше интересует аудиенция у Королевы, чем пляски до упаду, пока не стопчешь башмаки.
На одной из подушечек фиолетового бархата вдруг из ниоткуда возникли три красивых билета: раскрашенный пергамент с их именами и любопытной серой змейкой, ползущей сквозь затейливую буквицу и вдоль обрамления. На билете на имя Сентябрь значилось: РЫДАЮЩИЙ УГОРЬ, 7:35, ЭКОГНОМ-КЛАСС.
– Что можете предложить за билеты? – прощебетала Толстянка Прекрасная с ухмылкой. Она заарканила свою добычу и знала это. – Только не думайте, что сумеете добраться туда на своих двоих. Угорь – транспорт самый стремительный, убедительный и восхитительный, и вам его не догнать даже на крыльях виверна, которые, вы уж простите меня, молодой господин, и вполовину не так быстры, как крылья феникса или птеродактиля, говорю вам как на духу! И, кстати, пока мы тут с вами языками чешем, мой милый Рыночек уже перемещает нас к станции – не успеете оглянуться, и вы уже там, с настоящими прекрасными билетами, готовы к посадке. Вид у вас, правда, немного потрепанный для Развеселья, но зато вы проя́вите пунктуальность.
– Я… я не знаю! – нервно воскликнула Сентябрь. Гоблинша тараторила, не давая ей толком подумать; но, конечно, им нужны эти билеты – и прямо сейчас. Сердце ее отчаянно колотилось от страха, да и Аэл беспокойно переминался с лапы на лапу. – У меня ничего нет, кроме кожуры лунофрукта и пары луковиц, а вы говорили про стандартную валюту и про то, что дыхание падает, а слезы растут, а я понятия не имею, что все это значит.
– Гоблинские фьючерсы, – сказал Аэл. Как только ему выдался шанс прочесть лекцию, он сразу успокоился. – Ужасно сложные расчеты. Наверно, они даже входят в Странную Пфизику. В терминах чистой покупательной способности два Поцелуя равны одному Фиалу Слез, три Фиала равны Фунту Плоти, Пять Фунтов образуют Голос Девы, восемь Голосов дают Почести Принца, а шестнадцать с половиной Почестей равны одному Первенцу. Но всем этим торгуют на Большой Бирже, и в иные дни Почести Принца не стоят твоего отборного Поцелуя. Там и всякое другое можно купить-продать: Дыхание, Кровь, Желание, Час.
– Как можно продать Час? – спросила Сентябрь.
– Ох, Часы – это прелесть! – вздохнула Толстянка. – Их можно складывать стопочкой в сейф вместе с Получасами, Четвертьчасами, Минутами, Секундами, и это такая красота – все цвета, все формы, все перетекает одно в другое! Конечно, Час Часу рознь. Час Великой Битвы куда привлекательнее Часа Сна. Час Королевы бьет час Бродячей Кошки. И кстати, господин Виверн, я вынуждена вас поправить: Первенцев вывели из обращения. Вы не поверите, до чего перенасыщен ими Рынок. Ох уж эти современные родители! После Инцидента эта валюта полностью обесценилась. А виноват Сами-Знаете-Кто и его дурацкий фокус с превращением соломы в золото. Я сама еле пережила этот биржевой крах. В наши дни редко встретишь гоблина без целого выводка детей, которых надо кормить и воспитывать. У меня у самой трое. Теперь о билетах, – сказала Толстянка без малейшей паузы. Она выставила большой палец, прищурилась и снова прищелкнула языком, прикидывая размеры каждого – Сентябрь, Субботы и Аэла.
– С тебя я возьму кожуру лунофрукта и три твоих часа, – заявила она наконец.
– А с нас? – спросил Аэл.
– Не нужно ничего, это за всю компанию.
– Но мы же можем хотя бы часы поделить между собой, по часу с каждого из нас, – настаивал Суббота.
Вот он, думала Сентябрь, мальчик, который всегда защищал ее.
Толстянка Прекрасная рассмеялась. Смех ее словно доносился из-под воды.
– Мне не нужно твое время! Я хочу ее время. У нее-то есть на обмен Часы Героини, а это сто́ит больше, чем ты мог бы наскрести, вывернув все карманы – если бы, конечно, у тебя были карманы, мой милый теневой мальчик! А что до ее кожуры, на ней есть солнце. Толстый золотой слой, как кусочек масла. Мне это нужно, и я это получу.
– Какая из меня героиня, – тихо сказала Сентябрь. – Не в этот раз. Я Волшебный Епископ. Мне просто надо выполнить мою работу.
– Часы Епископа меня тоже вполне устроят, так что можешь звать себя как хочешь, дитя из Верхнего Мира. – Толстянка облокотилась на прилавок киоска, полностью в своей стихии.
Сентябрь фыркнула и сняла невидимую пылинку с воротника пальто.
– Ладно, – сказала она, – забирай кожуру и полчаса, по рукам?
Сентябрь, как мы уже отмечали, была девочка практичная, хотя до сих пор этим почти не пользовалась, – но когда потребовалось, ее практичность выскочила из засады с развернутыми знаменами. Она не собиралась отдавать целых три часа – с чего бы, это же насовсем! Она много раз ходила с мамой покупать семена, подкормку и саженцы и знала, что цена на ценнике и то, что платишь на самом деле, редко совпадают.
Толстянка всплеснула руками:
– Чудо-девочка! О, Алчный Пан, благослови мое великодушное сердце! В наши дни люди совсем разучились торговаться. Первенец? Запросто, по рукам! Хоть бы кто сказал: «А может, возьмешь не первого, а второго ребенка? Или лучше оставь их мне, всех этих сопливых плакс, а сама возьми вон те прекрасные доспехи!» Так вот: я не могу взять меньше, чем два твоих Часа, мой милый сельдерейчик. Иначе ты меня обдерешь как липку. Такие уж теперь времена.
