Вообще-то папа не гимнастикой занимался, а исполнял замечательный дикарский танец. Мишка взвизгнул от восторга, взмыл с дивана и стал копировать отца. Из кухни, вытирая руки о фартук, выскочила румяная улыбающаяся мама и стала выпендриваться, ну совсем как Люська из 8-го «А».
Стиляга! — крикнул папа — Тут не дискотека тут спорт.
— Тут тебе не танцульки! — поддержал папу Мишка.
— Не сбивайте дыхание мальчики! — отозвалась мама, подпрыгнула и повисла на шее у папы. Папа рявкнул по-медвежьи и упал на палас.
Мишка прицепился сзади мамы, и папа с седоками на спине совершил два почетных круга на четвереньках. Потом Мишка с папой приняли голодный обжигающий душ, надраили мохнатыми полотенцами кожу до полыхающей сладким жаром красноты и сели завтракать. Макали пышные оладьи в сметану и запивали чёрным кофе.
— И жизнь хороша... — сказал папа, отправляя очередную оладью в рот.
— И жить хорошо! — поддержал его Мишка.
— Ну вот что, — сказал папа, — в следующую субботу едем на Ундозеро с ночевкой. Нету больше моей моченьки!
— Ура! А Ромку возьмем?
— Давай до кучи и Ромку.
— И я хочу, — сказала мама.
Папа смешно закрутил головой, даже заглянул, удивляясь и недоумевая, в кофейник, не сидит ли кто там.
— Кто-то чего-то сказал или нам почудилось?
— Нам почудилось, — сказал Мишка, с удовольствием включаясь в игру.
— А это кто? — спросил папа, удивленно таращась на маму.
— А это хныкалка, которую очень любят кусать комарики.
— А! Помню, помню.
— Высмеивать единственную женщину в доме?! — воскликнула мама и схватила папу за ухо, а Мишку за нос — Ну как? Это вам тоже чудится?
— Нет, это бо-бо, — сказал папа.
— Бо-бо, — прогундосил Мишка. Мама отпустила Мишкин нос и папино ухо.
— Хватит, натерпелась. Куплю девочку. Вас двое, нас двое, тогда еще посмотрим, кто кого.
— Без нашего разрешения — начал папа.
— Ничего не выйдет, — закончил Мишка.
— Вышло уже, — засмеялась мама и такими хорошими- хорошими глазами посмотрела на папу.
«А красивая у нас она», — подумал Мишка. — Вырасту, найду жену такую же, как мама. Хотя где такую найдешь? Таких уже и не бывает. Нет уж, лучше не жениться.
Папа у Мишки веселый, он так и сказал за столом.
— Ты у меня веселый, а вот дядя Федя все сердитый ходит. Я с ним здороваюсь, а он даже не смотрит.
— У него печень, — сказала мама.
— У него совесть, сынок, перебои делает. Его за махинации убрали с теплого места, он и сердится, — сказал папа.
— Он что — вредитель? — спросил Мишка.
— Вредитель, — ответил папа.
— А тогда почему он не в тюрьме?
— Да вот не в тюрьме. А надо бы ему годик-другой подлечиться там.
Но тут рассердилась мама, велела папе не болтать ерунду и вообще думать и соображать, о чем можно, о чем нельзя говорить с ребенком.
— А мы соображаем! — папа подмигнул Мишке — Соображаешь?
— Еще бы, — охотно согласился Мишка, хотя похвалиться в данную минуту каким-то определенным соображением не мог.
А папа стал рассказывать, что две новенькие бензопилы — ох как они нужны на лесосеке — вроде как в дороге, не дойдя до склада, пропали, как в воду канули, бумаги есть, а пил нет.
— Без этого самого дяди Феди, я думаю, тут не обошлось, — нахмурился папа.
— На то ты и народный контролер, — сказала мама. Папа приобнял Мишку, ласково взлохматил ему волосы.
— Веселый я, говоришь. Верно — веселый. Так и время-то интересное, веселое. Сегодня зеленая улица веселым, а не сердитым и злым. И ты у меня со смешинкой в левом глазу родился.
— А я? — спросила мама.
— Про тебя и говорить нечего, — папа заговорщически подмигнул Мишке и поднял вверх указательный палец. — Светлана Ивановна, обратите внимание!
Мама посмотрела на папин палец и засмеялась. Папа опустил палец, мама замолчала, снова поднял — и мама опять засмеялась.
— Да ну тебя, совсем в лесу одичал, — и она вышла из кухни. А Мишка подумал: «Вот дает... как гипнотизер». И тут Мишке захотелось рассказать папе о том, что они видели вчера на речке. Так захотелось, что даже языку во рту щекотно стало.
Папа пошел поколдовать над мотоциклом, потому что, как он сказал, пропала искра. Мишка увязался за ним.
Мишкин папа — бригадир лесосечной бригады, вальщик леса. Когда приходит с работы, от него всегда вкусно пахнет опилками. Его бригада соревнуется с другими и почти всегда побеждает. У папы много красивых грамот с портретом Ленина. Зимой в поселковом клубе каждому из папиной бригады подарили по кассетному магнитофону. Самый главный начальник с длинной гладкой головой в постреливающих острыми желтыми молниями очках и напоминающий одомашненного добропорядочного крокодила, не утратившего, однако, природной способности укусить и даже проглотить, сказал, что бригада заготовила 27 тысяч кубометров леса, в полтора раза перевыполнила годовое задание. Все хлопали в ладоши. Хлопал и Мишка, они с Ромкой были в клубе, потому что после собрания ожидался мировой фильм про пиратов.
Ромка, бледный от зависти, сказал:
— Эх, взял бы твой отец моего к себе в бригаду, он, может бы, человеком стал, Эх! Пить бы бросил. А там, глядишь, и подарок бы какой-нибудь получил...
Мишка с Ромкой дружили, а отцы их, по словам мамы, не сходились характерами. Ромкин отец работал на пилораме в лесоцехе. Его частенько рисовали в смешном виде в газете, которая вывешивалась в коридоре конторы. Он любил пить водку. Пьяный, он обычно ругался с Ромкиной мамой. Ругались они громко, даже на улице было слышно, особенно, когда тетя Вера кричала: «Паразит! Алкаш проклятый!» А тот в ответ сквернословил.
Когда в магазине водку стали продавать только по талонам — а талоны ему не выдавали, — дядя Коля стал варить брагу. Об этом по секрету сообщил Мишке Ромка, но предупредил, чтобы помалкивал, а то отца в милицию заберут.
— А его не тошнит? — спросил Мишка.
— С чего бы?
— Надо, чтобы стошнило. Я вот, когда маленьким был, килограмм, а может, два халвы съел. Меня тогда стошнило, и я халву сейчас видеть не могу. Три дня голодным сидеть буду. а кусочка халвы в рот не возьму. У вас тараканы есть?
— Ага. За батареей на кухне.
— Ты тараканов налови и накидай ему в бражку.
Мишкина идея Ромке пришлась по душе, но результат оказался неожиданным. Дядя Федя хладнокровно выудил всех тараканов из бражки — а их было ровно полтора десятка, — одним махом выпил полкастрюли, отметив вслух, что бражка удалась на славу, а потом долго зудел тете Вере, что она специально развела тараканов, чтоб ему житья в доме нс было.
...Папа копался в мотоцикле, а Мишка стоял рядом и приходил к благоразумному выводу, что покойник и золото — это пустая фантазия, глупая выдумка, а раз так, значит, нет , настоящей тайны. Значит, можно и рассказать. Он уже было начал:
«А знаешь, папа...» И тут появился Ромка, в руках у него был небольшой красный багор, видимо, из противопожарного арсенала. Он почему-то не подошел к ним, издали поздоровался с папой и, кособочась и смешно гримасничая, стал жестами подзывать к себе Мишку.
— Ты, Ромка, в пожарники записался или в сплавщики? — спросил папа.
— Нет... Это я донку на щуку поставил, а найти не могу, — начал бодро врать Ромка, — а крючок такой хороший, японский. Отец еще давно подарил...
«Издали легче врется, — подумал Мишка, — вон как ловко про японский крючок выдумал. А чего он за ухо держится?».
Папа отпустил Мишку на речку, но тут выглянула из окна мама и велела Мишке полить грядку с луком. Вместе с Ромкой быстро управились. Мама сунула Мишке пакетик с оладьями: Сам не хочешь — Ромку угости». А папа спросил, где на речке их искать, потому что он часа через два приедет искупаться, да и мотоцикл помыть надо.
— Помнишь, где у тебя одноглазая щука на ерша взяла? Там и будем.
— Ты что, — зашипел Ромка, упорно держась за левое ухо, — клялись же не болтать.
— А я и не болтаю. За мной, джигиты!
Мишка с Ромкой остановились около своей тропинки, и Мишка только сейчас заметил, что одно ухо у Ромки иссиня-черное, похожее на печеный гриб. Мишка страшно удивился.
— Чего рот разинул? Отец надрал, — признался Ромка.
Оказывается, Ромка позавчера втихаря в шестилитровую кастрюлю с брагой высыпал пакет черного перца, бухнул туда три столовых ложки горчицы и щедро посолил. Ромка проводил дома целенаправленную борьбу с пьянством. А вчера отец налил кружку браги, в два глотка осушил ее, разинул рот и долго закрыть не мог. А когда закрыл, Ромке досталось на полную катушку. Чуть ухо не открутил, спасибо, мать выручила.
— Злой он у тебя, — вздохнул Мишка. Ромка покосился на Мишку, помолчал и сказал:
— Да нет, он не злой. Он хороший, когда не пьет. Помнишь, какой лук со стрелами он тебе сделал? Вот, а ты говоришь — злой... — и Ромка стал высвистывать лихую песенку.
