— Значит, поведем разговор, как мужчина с мужчиной, — этими словами он начинал с нами все свои беседы.
Итак, дядя Гриша стоял возле Плантатора и терпеливо ждал, пока тот накричится.
— Покушение! — кричал Плантатор, стараясь привлечь внимание прохожих. — Хулиганство! Собаку отравили!
Пес и вправду вел себя как-то странно. Он судорожно раскрывал пасть, словно стараясь отделаться от чего-то прилипшего к зубам.
Дядя Гриша поднял с земли палку. Обычную палку, очень похожую на те, которые подсовывал псу Витька. На конце ее чернел здоровенный кусище сапожного вара. Он был весь помят собачьими зубами.
— Видать, ваш пес вовсю жевал вар, — сказал дядя Гриша Плантатору. — Поэтому и лаять не мог. Вон у него вся, извините, физиономия черная.
Пес чихнул и ожесточенно заскреб лапами морду.
— Физиономия? — продолжал надрываться Плантатор. — Вот, товарищ участковый уполномоченный, обратите внимание, — и он опасливо показал пальцем в сторону двух плакатиков — обыкновенных картонок, вырезанных из обувной коробки. Картонки были прибиты к палкам, а палки воткнуты в грядки. На одном из плакатиков было написано: «Патриа лос феодалос!», а на другом «Бойкот спекулянту!»
Дядя Гриша подошел к плакатикам и уже хотел выдернуть их из рыхлой земли, но Плантатор проворно ухватил его за портупею.
— Что вы делаете! Мы взлетим на воздух! Вон там в уголке написано. Вон, вон, слева, красным карандашом, меленько так…
В левом углу каждого плакатика действительно было написано по два слова: «Внимание! Заминировано!»
Дядя Гриша ковырнул носком сапога грядку с клубникой, хмыкнул в усы и покосился на Плантатора.
— Чепуха! Чего вы панику организовываете? Кто же клубнику минировать станет?
Он бесстрашно выдернул из земли оба плакатика, отодрал картонки и принялся рассматривать их.
— Ну, «Бойкот спекулянту» это понятно. Это про вас, вероятно, — он снова глянул на Плантатора. — Чтоб не покупали, значит, вашей продукции.
— Возмутительно! Я жаловаться буду!
— А вот «Патриа лос феодалос»? — не обращая внимания на Плантатора, продолжал вслух размышлять дядя Гриша. — Но это еще за чудеса такие?
— Вот-вот, — поддакнул Плантатор. — Очень неположенные чудеса творятся на вашем участке.
— Патриа о муэрте, это понятно, — дядя Гриша зажмурился. — Это революционный лозунг кубинского народа.
— При чем здесь кубинский народ?! — взмахнул руками Плантатор.
— А вы не кричите. Не кричите, не собирайте людей. Вот так.
У забора остановилось несколько человек. И среди них высокий гражданин в больших очках и в светлом полотняном костюме. Увидев его, дядя Гриша расплылся в улыбке.
— Кого я вижу! Никак Петр Васильевич? С приездом! Давно прибыли?
— Часа два назад, — ответил гражданин в очках. — Вот не утерпел — сразу же на Волгу. Искупался.
Дядя Гриша подошел поближе к забору. Просунул сквозь проволоку руку, поздоровался с очкастым гражданином и сказал:
— Давненько вы у нас не были, Петр Васильевич. Давненько.
— Товарищ участковый уполномоченный! — возмутился Плантатор. — Здесь уголовное дело, а вы отвлекаетесь на посторонние разговоры.
— Почему посторонние? — дядя Гриша опять зажмурился, словно лимон лизнул. — Петр Васильевич человек ученый, языками владеет иностранными. Вот я к нему за консультацией, значит. — Он протянул гражданину в очках обе картонки. — По-моему, на испанский похоже, Петр Васильевич?
— На тарабарский, — смеясь, ответил гражданин в очках. — Если мобилизовать фантазию, то можно, пожалуй, сделать такой вольный перевод с этого полуиспанского на русский: «Родина помещиков».
— Что ж, — заметил кто-то из собравшихся у забора. — Толковый перевод, в самую точку.
— Тихо, граждане! — дядя Гриша поднял в руках картонку, словно жезл. — Значит, «Родина помещика», Петр Васильевич? Так и запишем, — он достал из планшетки блокнот и авторучку.
— Видите ли, Григорий Иванович, — гражданин в очках все еще улыбался. — Автор хотел, видимо, написать «Смерть помещикам», но перепутал слово патриа со словом муэрте. Только я не понимаю, зачем было высказывать эту, в общем, правильную мысль по-испански.
— Слыхали, «смерть», — обрадовался Плантатор. — Значит, мне угроза. Видите, и собаку…
— Ладно! Ладно! — успокоил его дядя Гриша. — Без паники. Жизнь ваша, насколько я понял, в полной безопасности. Вот так. Расходитесь, товарищи, — обратился он к собравшимся. — Ничего интересного не произошло.
Гражданин в больших очках и дядя Гриша пошли в сторону нашего дома. Они шли и о чем-то очень оживленно разговаривали. Вероятно, об этом таинственном происшествии в саду Плантатора. Говорили они вполголоса, и я расслышал всего лишь единственную фразу дяди Гриши:
— А вы думали, Петр Васильевич, именно к романтике, да только не по той стежке-дорожке…
Странная какая-то фраза. Я так и не понял, о чем это они.
Гражданин в очках, попрощавшись с дядей Гришей, вошел в подъезд нашего дома и, поднявшись на второй этаж, позвонил в квартиру номер шестнадцать.
— Кто это? — спросили мы у Профессора.
— Мой дядя, — ответил Гаррик. — Приехал из Москвы в отпуск. Он когда-то жил здесь. А потом уехал. Когда я еще маленьким был.
— Тоже мне Шерлок Холмс! — проворчал Витька. — «Если мобилизовать фантазию»… «На тарабарском языке»… Тоже мне, московский знаток нашелся…
— Еще какой! — обиделся Гаррик. — Он кандидат исторических наук, специалист по Латинской Америке…
Латинская Америка несколько смягчила Витькино пренебрежение. Он перестал ворчать, и мы пошли купаться на Волгу. Когда проходили мимо дома Плантатора, Гаррик спросил:
— Что же ты не кормишь своего любимца? Даже палки не захватил с собой.
— Теперь ни к чему, — ответил Витька. — Операция «Клубника» окончена.
Глава 2. «Профессорский» дядя. Скучные умники. Истоптанные тропы. Ветка. Михей Иванович
С приездом дяди Гаррик почти полностью откололся от нашей компании.
— Колдуют два профессора, — насмешливо говорил Витька. — Умники-историки.
С историей у Витьки не все было ладно. Ксения Михайловна, наша учительница, так и сказала ему:
— Ставлю тебе за год тройку лишь потому, что надеюсь, ты переменишь за лето свое отношение к истории.
Из чувства товарищеской солидарности мы с Вовкой тоже говорили:
— История — мура! Никому не нужная наука. Не все ли равно, что делали греки да испанцы сто веков назад. Одни даты да фамилии.
Гаррик нашего мнения не разделял. Во-первых, он был отличником, а во-вторых, к нему, как известно, приехал дядя, кандидат исторических наук.
— Если не будешь ходить на учения в тир, мы тебя отчислим из нашей группы, — грозился Витька. — Мазилы нам ни к чему.
Гаррик реагировал на это очень спокойно.
— Все равно никому из нас не попасть на Кубу. Никто не разрешит остаться там. Безнадежное дело. Нужны визы.
«Визы» особенно обозлили нас.
— А ты думаешь, в Испанию легко было пробираться? Через всю Европу! А сколько там наших сражалось. На Гвадалквивире и под Уэской…
— Так то ведь были взрослые.
— Всякие были. Ты забыл, что Гайдар в пятнадцать лет полком командовал!
— То Гайдар…
На балкон вышел Гаррикин дядя. Мы уже знали, что его зовут Петр Васильевич. Когда он снимал свои большие очки, глаза его близоруко помаргивали и лицо принимало такое выражение, будто он собирался сказать что-нибудь веселое. Петр Васильевич долго смотрел в сторону Волги, за которой синели горы, помаргивал и вполголоса напевал свою, наверно, любимую песенку:
— В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина поднимает паруса…
Нам с Вовкой Петр Васильевич нравился. Он напоминал артиста Чиркова. Но даже не в этом дело: просто нравился человек — и все. Однако, вспомнив историю с надписью на картонном плакатике и ее таинственную связь с Витькиным недоброжелательством к этому веселому человеку, мы вслух своих симпатий не высказали.
— Ходит, поет… — Витька недовольно покосился в сторону балкона. — Ну, чего стоишь? — набросился он на Гаррика. — Топай к своему Флибустьеру. Авось он тебя стрелять научит, этот пепчик.
Профессор пожал плечами и ушел. Это было уже через край.
— Зачем ты так, Витька? Что он тебе сделал? — спросил Вовка.
— А почему он откалывается? Ездит с Флибустьером своим в горы. Тот же историк, а не геолог, что он в горах понимает?
Мы с Вовкой открыли было рты, чтобы высказать одну мысль, давно нас занимающую: почему бы нам тоже разок не съездить вместе с ними и посмотреть, что они там делают. Если ничего интересного, то можно больше и не ездить.
Но Витька видел нас насквозь.
— Знаю, знаю! Желаете завести с ними компанию. Хотите, чтобы все было так, как в прошлом году, когда ездили всем классом. Ни шагу от общей кучи. Купаться по свистку, загорать по звонку, потом всем у костра петь песни. А если я не хочу петь? Если у меня голос плохой?
