Владислав Крапивин - Бриг «Артемида»

Ознакомительная версия.

– Иван Данилович, дорогой мой! Да где же я вам возьму твердую землю! – как-то по-ребячьи удивился командир „Артемиды“. – Вы знаете курс лучше меня! Открытый океан!

– Я имел в виду Азорские острова…

– Но помилуйте! Это же какое отклонение пришлось бы делать. Они же гораздо левее курса!

– Ну, не столь уж левее… Взять немного к зюйду и, так сказать, „чиркнуть“ левым бортом по самому правому острову архипелага, по Фл орешу. Стоянка займет не более полусуток…

– Вполне достаточно, чтобы нас там прищучил французский или британский капер, – с хищной ноткой произнес Новосельский и потер ладони.

– Большие суда не подходят к Флорешу, – объяснил штурман. – Для них там нет подходящих стоянок. Да и делать нечего. Торговли никакой, одни рыбачьи поселки… А если мы не проверим инструменты, то, не ровен час, окажемся вместо Кубы где-нибудь в Мексике… – Он скрасил свое сообщение шутливой интонацией, но все поняли, что дело серьезное.

– Вам виднее, Иван Данилович, – озабоченно сказал командир. – Давайте смотреть курс…

подаренную Николаем Константиновичем тетрадку Гриша вписывал отдельные слова и короткие фразы: «Большущие звезды» (они сияли в черном небе, как яркие свечи), «Океан пахнет огурцами» (и правда, вода порой отдавала запахом огуречного рассола), «Черепаха» (выловили громадную морскую черепаху; доктор удивился – такие черепахи в этих широтах большая редкость; он зарисовал ее и, посмотрев на страдающего от жалости Гришу, велел отпустить беднягу. А страдать было отчего – черепаха смотрела несчастными человеческими глазами). «Про людоедов» (пожилой веселый матрос Артамоныч рассказывал, как пять лет назад его на берегу Новой Гвинеи поймали и чуть не съели разрисованные с ног до головы туземцы; врал небось, но все равно было интересно). «Рыбы как ласточки». (Все чаще вырывались из воды и мчались над волнами рыбки с полупрозрачными крыльями. Гриша каждый раз вспоминал бумажных ласточек, которых он с Илюшкой Маковым и Саней Пашенцовым пускал с обрывов над логом. На ласточек расходовали старые, исписанные в училище тетрадки… Теперь, глядя на летучих рыб, он думал о доме и о приятелях.)

А еще – такое: «Будто кто-то ходит…»

Посторонний ничего не понял бы в этих словах. Да Гриша сперва и не хотел их писать. Но надо было как-то освободить себя от тревоги. Показалось, что напишешь – и выбросишь из себя страх…

Страх копился понемногу. Вернее, их было несколько, этих страхов, но они смешивались в один. И он, смешанный, – иногда не сильно, почти незаметно, а порой ощутимо точил, точил оказавшегося в океане мальчишку…

Сначала это была просто тревога: как там дома-то? Все ли здоровы? Не случилось ли чего худого? Потом добавилось опасение: а не налетит ли вдруг новый сокрушительный шквал, а то и настоящий ураган, о которых немало он слышал от матросов? Да, во время того, первого шквала Гриша показал изрядную храбрость, но ведь и перепугался немало (даже и не скрывал этого). Раньше он, забравшись на марс, без всякой боязни смотрел на бегущие синие валы, чувствовал себя свободной птицей. Но вот океан показал свой нрав, и Гриша вдруг ощутил, какая он букашка среди этого грозного мира и какая скорлупка бриг «Артемида». Сокрушительные волны и превратившийся в чудовище ветер на деле показали, что им ничего не стоит скомкать и слизнуть с океанской поверхности эту скорлупку. Проглотят и не заметят…

Гриша стыдился этого страха, давил его в себе и, может быть, задавил бы накрепко, но тут возникал в памяти гваделупский «господин Ансу» и словно оживал. Сладко и зловеще улыбался Грише, манил худым пальцем с блестящим перстнем и, выгнув тонкую талию, протягивал руки. «Давай мы сначала станцуем с тобой под скрипку, а потом…»

Ну, он-то чего привязался? Чем он мог быть опасен? Какой-то давно сгинувший человек из другого времени, из другого мира! Но Грише он казался похожим на разбойников и злодеев, которые в младенчестве лезли в его сны после обещаний няньки или кухарки: «Вот не будешь спать, о н и придут, мало не покажется…» Ансу был из тех, которые о н и…

Стыд какой! Большой мальчишка, одиннадцать лет исполнилось перед отплытием! Узнали бы ребята – со свету сжили бы дразнилками. Вроде тех дразнилок, когда кто-нибудь робел перед темными зарослями в вечернем логу или не решался прыгнуть с мостков в воду вниз башкой:

Кукаяла-забояла -

Напустил под одеяло…

Но нет, здесь дело было не в пустых вечерних страхах, которые вроде игры. Палач Ансу грозил чем-то всерьез. Он как бы включал в себя все другие боязни и опасности и готов был выплеснуть их на Гришу с утроенной силой.

Гриша поймал себя на том, что если он один, то все время хочет оглянуться: нет ли за спиной у него кого-то? И летучие рыбы не развлекали. И на марс не хотелось. И набухающая над зыбкой поверхностью луна – громадная, раскатавшая по волнам серебряную дорогу – сперва обрадовала своей красотой, но скоро и она стала тревожной…

Однажды вечером Гриша стоял между карронадами, прижавшись грудью к планширю фальшборта, и смотрел, как нарастает лунное свечение. Сзади подошел доктор (Гриша вздрогнул). Петр Афанасьевич, который, кажется, оказался рядом не случайно, постоял и сказал:

– Смотрю я, друг мой, ты в последние дни что-то загрустил. Заскучал небось по дому?

Гриша не стал молчать. Повел плечом, выговорил неловко:

– И это тоже…

– Ну… а что, кроме этого?

Держать в себе страх – дело нелегкое. И мало его выплеснуть двумя словами на бумагу. Лучше признаться кому-то. Стыдно, конечно, зато облегчение…

– Петр Афанасьевич… Боязно чего-то…

– Да что такое, голубчик?… А! Натерпелся, когда увязывал весла? Это пройдет. Даже будущие адмиралы, попав первый раз в переделку, ужасались морской стихии. А потом крепнет привычка… «Артемида» наша – судно крепкое, хотя и небольшое. Оно в океане – как дома. И командиры надежные, и матросы…

– Я знаю… вот вы тогда рассказали про этого… про Ансу. Он… как-то застрял в голове и… будто все время рядом. Как дурная примета… Может, я опять захворал?

– О-о! Я старый бестолковый болтун! Пришло же в голову рассказывать такое при мальчике!.. А ведь никакого Ансу, скорее всего, и не было. Он – выдумка всяких рассказчиков и писак, любящих приукрашивать историю небылицами… Еще в тот раз я собирался сказать об этом, да отвлек Иван Данилович своим беспокойством о хронометрах…

– А… как же не было? Кто же тогда был? С этой… с машиной…

– Не знаю… Какие-нибудь обыкновенные мерзавцы… Но не такие изящные злодеи, которые украшают кровожадность цветочками… А история про Ансу, видимо, сочинилась местными жителями из-за другого человека…

– Из-за какого?

– Он тоже был мулат. Сын губернатора Гваделупы и черной служанки. Губернатор его любил. С острова они уехали во Францию, мальчик получил в Париже блестящее образование, был принят даже во дворце… Его звали шевалье Сент-Джордж де Болон. Он стал знаменит в Европе своими успехами в двух искусствах. Был блестящий фехтовальщик, победитель многих турниров, и великолепный музыкант. Писал музыку, выступал с концертами, слава его была велика… Но когда началась во Франции революция, де Болон сказал себе, что надо восстанавливать справедливость на родине, и с Виктором Югом отправился на Гваделупу. Там помогал комиссару искоренять рабство, создавал из негров и мулатов армию освободителей, воевал с англичанами… Похоже, что он не всегда одобрял действия Юга. Через какое-то время он уехал во Францию, опять занялся музыкой, но вскоре умер. Вернуться на Гваделупу ему не пришлось. Наверно, это и хорошо: он не увидел, как его бывший друг изменил себе и свободе, стал возрождать на Антилах прежнее рабовладение.

– А то бы вызвал Юга на дуэль?

– Гм… не исключено… А человеческая молва… Люди не раз видели Юга и де Болона вместе и, возможно, стали приписывать злодейства первого второму. Шевалье был видной фигурой: изящный, с дворянскими манерами, часто со скрипкой в руках, его запоминали. А к тому, кто на виду, клеят и хорошее, и дурное… Молва, она, друг мой, беспощадна. Пример тому – другой замечательный музыкант, Сальери. Кто-то пустил слух, что он из зависти отравил великого Моцарта, и этому слуху поддался даже наш Александр Сергеич Пушкин, написавший известную драму. Ты не читал?

– Не… – осторожно сказал Гриша. – Я читал «Руслана и Людмилу», другие сказки. И про Дубровского…

– Ну, прочтешь еще, у тебя все впереди. Помни, однако, что Сальери не виноват… Впрочем, и Пушкин не виноват, просто доверился досужим слухам…

Фигура злодея Ансу как бы отодвинулась от Гриши, стала неясной и почти не страшной. А луна вновь сделалась красивой. Просто волшебной.

– Петр Афанасьевич, а когда будем на острове?

– На острове Флореш? Иван Данилович обещал, что через сутки…

Ознакомительная версия.