собой. Не идёт. Пришлось консультировать под дождём, стоя в луже у железной дороги. Он счёл это место самым подходящим. Консультировал, собственно, не я его, а он меня. А потом, дождавшись, когда я промок до мозгов, он, как заводной, стал задавать мне один и тот же вопрос: с юридической точки зрения, имел ли право учитель вкатить тебе двойку или не имел? Я сказал, что это вопрос слишком сложный и мне необходимо заглянуть в Уголовный кодекс. Но он прицепился, как липучка, требовал немедленного ответа и размахивал у меня под носом кулаками. Я сделал вид, что совершенно его не испугался. Я сказал, что если человек путает Гринёва с Дубровским, то, с юридической точки зрения, двойку ему можно «вкатить» вполне законно. Тогда этот гражданин нагло заявил, что наш Уголовный кодекс устарел и, даже не поблагодарив за консультацию, растаял в темноте. А я побежал домой сушиться. Из брюк получилась мочалка. Мама заставила меня их гладить. Я их гладил совершенно самостоятельно. А теперь она говорит, что я вытягиваю из людей жилы. По-моему, это несправедливо. Как ты думаешь?
— И здесь он поспел, — проговорил Денис. — Ведь он и к Гошенькиной маме ходил, и к директору.
— Кто?
— Да этот самый гражданин с ушами.
— Его Петей зовут?
— Петей.
— Мне почему-то показалось, что он неплохой товарищ, — сказал папа.
— Он не товарищ, — ответил Денис. — Он друг. Настоящий.
— А со вторым гражданином вы как поступили?
— С Гошенькой-то с этим? Да никак. Плюнули на него, и всё.
— Высадили, значит? — уточнил папа.
Денис не понял.
— Правильно, — пояснил папа, — так его. Что с ним церемониться. Высадили, и с плеч долой. Пускай остаётся, мы дальше без него поедем.
— Куда поедем? — удивился Денис.
— В коммунизм, — строго сказал папа. — Дорога в коммунизм, сына, это ведь не дальневосточный экспресс. По пути тут никого не высадишь. Всех с собой забирать придётся — и Гошу вашего и других не совсем хороших людей. А если бы с высаживанием, то это проще простого. И возиться не нужно. Чуть что, плюнул на него, и точка. Вылезай, дескать, нам не по дороге.
Папа замолчал. Глаза у него стали жёсткими. Про брюки ему мама больше не напоминала.
Первым возмущённо отозвался Петя.
— Да чтобы я?.. — разогнался он и не закончил, словно споткнулся.
У Анки презрительно сморщились губы.
— Очень нужно, — сказала она.
Только Оля ничего не сказала. Она удивлённо посмотрела на Дениса и опустила голову.
Ребята сидели под дубом. Со старого дерева тихо падали узкие, с волнистыми краями, листочки.
— Что же ему теперь, высаживаться, да? — спросил Денис.
— Конечно, — подтвердила Анка.
Петя отгрыз кусочек ногтя, осторожно выплюнул его и сказал:
— Я ему даже могу коленкой помочь.
— Коленкой! — передразнил Денис. — Как вы не поймёте, что человека нельзя высадить на полпути. Это вам не дальневосточный экспресс.
— Почему нельзя? — хмыкнула Анка. — Это Пирамиду-то нельзя? Ещё как можно.
— Как миленького, — подхватил Петя.
О том, что людей нужно воспитывать и перевоспитывать, ребята слышали много. И они готовы были воспитывать кого угодно, только не Пирамиду. Уж больно противно подходить к нему, разговаривать, подавать руку. Нет уж, как выражается Петя, бог подаст.
— Знаете, — сказала Анка, — что я дома устроила? Прямо смех один. Рассказать?
— Давай, — обрадовался Петя.
— Да погодите вы, — перебил Денис. — Мы зачем сюда собрались? Правда ведь, ребята, вы подумайте: нам вместе с ним ещё четыре года учиться. Вот вы представьте, что мы экипаж космического корабля. И мы летим на далёкую планету. Нам ещё четыре года лететь. А он вдруг такой оказался. И мы решаем, как с ним поступить. Что, откроем люк и вытолкнем за борт?
— Сравнил тоже! — удивился Петя. — Мы бы такого и не взяли.
— Не взяли! А кто его первый притащил сюда в чижика играть? Может, я? А теперь за борт? Да?
— Ты это не путай! — вскипел Петя. — Мы не в космос летели. Если бы в космос…
— Ну, а если бы в космос?
Петя не ответил. Он замолчал и стал чесать правым плечом ухо.
— Знаете, — сказала Анка, — а ведь Денис, пожалуй, прав. Высадить Пирамиду и вправду проще всего.
— Ну? — победно спросил Денис.
Но Оля только ещё ниже опустила голову, а Петя неопределённо пожал плечами.
Войдя на следующий день в класс, Денис сел рядом с Гошей, на бывшее Олино место.
— Первый — история? — спросил он, засовывая портфель в парту.
Гоша растерялся.
— История, — пролепетал он.
Тут Гоше залепили в затылок из резинки. Гоша обалдело оглянулся.
— Привет Пирамиде! — крикнул Петя.
— Здравствуй, — сказал Гоша и попытался улыбнуться.
Улыбка у него получилась кислая. Гоша решил, что после уроков его будут бить. Раз начали разговаривать, значит без шишек не обойтись.
Но после уроков Гошу бить не стали, даже пригласили играть в футбол. Гоше очень хотелось поиграть, но он отказался. Боялся, что увидит мама.
И на другой день Гошу бить не стали, и через день тоже. Словно совсем забыли про злополучную коробочку.
Но, как ни странно, от наступившего перемирия Гоше легче не стало. Почему так получилось с этими монетами? Потому, что не послушал маму. Мама запретила ему ходить в парк и связываться с уличными мальчишками, а он и в парк пошёл и с мальчишками связался.
После того как к ним поздно вечером заявился Петя и обо всём рассказал, мама на другое же утро отнесла монеты в школу. А потом три дня лежала с мигренью. Она строго-настрого потребовала от Гоши порвать всякие отношения со своими дружками.
— Господи, — стонала с кровати мама, — я всегда говорила, что эти знакомства до добра не доведут. Рано или поздно, дурное влияние улицы всегда скажется. Запомни: если я ещё хоть раз увижу тебя с этими бандитами, то не переживу этого. Так и знай. Пожалуйста, можешь загонять свою мать в гроб. Посмотрю, как вы с отцом проживёте без меня.
Можно было бы, конечно, спросить у мамы, как это она собирается смотреть за Гошей и папой из гроба, если крышку всегда заколачивают гвоздями. Но Гоша не привык грубить родителям. И потом, у него было такое настроение, что впору самому забраться под эту крышку, чтобы никого не видеть и не слышать.
Не разговаривали с ним ребята — было плохо. А теперь сами лезут — тоже не лучше. Того и гляди, мама узнает, что он так
