Наконец старик добрался до порта, еще раз посмотрел на нас грустными глазами и бросил в воду.
Никогда я не была так счастлива, как в то мгновение, когда вода сомкнулась над нашими головами. Мы с Клиппой ударили хвостами и почувствовали, что жизнь возвращается к нам. Старик провожал нас взглядом и, когда увидел, что мы ожили, упал от испуга в воду. Какой-то моряк проходил мимо и бросился его спасать. И тут же снова появился человек в синем мундире и снова принялся выговаривать старику. Наверное, людям запрещено купаться в море. Но нам уже было все равно, какую еще глупость выкинут люди.
Мы были свободны! Мы кричали и рыдали от счастья, мы прыгали, плыли, даже не плыли, а стремглав летели на нашу родину, в открытое море!
Вот и вся моя история. А теперь я, как и обещала, отвечу на все ваши вопросы. Но только с одним условием — потом вы немедленно отпустите меня на свободу.
Доктор. Скажи, есть ли в море более глубокое место, чем Марианская впадина, та, что около острова Гуам?
Неприглядка. Есть, в устье Амазонки. Но найти его трудно — это узкая бездонная пропасть. Мы называем ее Большой Дырой.
Доктор. Ты говоришь на языке моллюсков и их родственников?
Неприглядка. Нет, мы, рыбы, не знаемся с ними. Нам с ними не о чем говорить.
Доктор. Но они говорят?
Неприглядка. Если к ним подплыть поближе, то можно услышать тонкий писк. Но на большой глубине живут большие моллюски, у них голос грустный и гулкий, словно кто-то бьет камнем по железной трубе.
Доктор. Мне очень хочется спуститься на морское дно, но мы, сухопутные существа, не можем дышать в воде. Ты не знаешь, как мне помочь?
Неприглядка. Попробуйте поговорить с Хрустальной Улиткой.
Доктор. С Хрустальной Улиткой?
Неприглядка. Она дальняя родственница сухопутных улиток, но очень большая. У нее громкий голос, и я не сомневаюсь, что она умеет говорить. Хрустальная Улитка плавает где ей вздумается и опускается очень глубоко. Ей не страшен ни один хищник, а домик у нее из прозрачного перламутра, толстый и крепкий. В нем хватит места для повозки и пары лошадей. Когда Хрустальная Улитка отправляется в дальний путь, она хранит там запас еды на дорогу.
Доктор. Она-то мне и нужна. Я мог бы сесть в ее домике, и она опустила бы меня на самое дно. Не могла бы ты привести ее к нам?
Неприглядка. Я бы с удовольствием, но мы, рыбы, очень редко ее встречаем. Хрустальная Улитка живет на дне Большой Дыры и редко поднимается наверх. А мы боимся спускаться в Большую Дыру.
Доктор. Какая жалость! А много ли в море Хрустальных Улиток?
Неприглядка. Всего одна. Бедняжка пережила своих двух мужей, а детей у нее не было. Она последняя из рода гигантских моллюсков. Их род берет начало с тех времен, когда киты еще жили на суше. Говорят, ей уже семьдесят тысяч лет.
Доктор. Боже, вот бы поговорить с ней!
Неприглядка. Вода в вашем аквариуме нагрелась, и мне уже трудно дышать. Спрашивайте меня поскорее, а то мне станет худо.
Доктор. Еще одну минутку. Когда в тысяча четыреста девяносто втором году Христофор Колумб плыл через Атлантику, он бросил в море свой дневник, запечатанный в кувшин. До сих пор он не найден. Скорее всего, он лежит где-нибудь на дне. Ты не слышала, где он сейчас?
Неприглядка. Морское течение отнесло его к устью Ориноко и дальше к краю Большой Дыры. Я не могу принести его вам, потому что Большая Дыра — очень опасное место.
Доктор. Сейчас я отпущу тебя в море, хотя и знаю, что, как только ты уплывешь, у меня появится тысяча новых вопросов. Но я не могу тебя держать в неволе. Не хочешь ли ты подкрепиться перед дорогой? День будет прохладным, и несколько крошек сладкого пирога тебе не повредят.
Неприглядка. Спасибо, но мне лучше не задерживаться здесь. Я уже изнемогаю от жары.
Доктор. Не знаю, как и благодарить тебя за все, что ты мне рассказала. У тебя завидное терпение. Спасибо.
Неприглядка. Не стоит благодарности. Мне было приятно оказать вам услугу. Теперь я могу похвастаться перед сородичами, что была полезной самому Джону Дулиттлу. Мы много слышали о вас от дельфинов. Счастливого пути!
Доктор вынес аквариум на палубу и отпустил рыбу в море. Раздался тихий всплеск.
— До свидания, — шепнул доктор.
Я со вздохом откинулся на спинку стула. Мои пальцы онемели от усталости, мне казалось, что они больше никогда не смогут держать карандаш. А доктор устал еще больше моего, ведь всю ночь, пока я спал, он беседовал с неприглядкой.
Доктор поставил аквариум на стол и тут же без сил рухнул в кресло, закрыл глаза и уснул.
Но тут раздался стук. Это Полли стучала в дверь каюты. Я открыл ей.
— На что это похоже? — сердито проскрипела она. — Черный принц спит за штурвалом, доктор спит на вахте, а ты рисуешь чертиков в тетрадке! Вы думаете, что корабль живой и сам найдет дорогу в Бразилию? Мы и так уже опаздываем на неделю, а теперь еще нас носит по морю взад-вперед, как пустую бутылку из-под рома! Хороши моряки, нечего сказать!
Но даже ее громкий скрипучий голос не сумел разбудить доктора.
Я вышел на палубу и встал к штурвалу. Но когда я положил корабль на нужный курс, мне показалось, что на море что-то не так. Ветер совсем стих, и «Ржанка» двигалась вперед черепашьим шагом, а может, и того медленнее.
Однако доктор успокоил меня и сказал, что штиль на море — дело обычное. Так прошел день, второй, третий. Прошло десять дней, а ветра все не было. «Ржанка» стояла на месте и слегка покачивалась, словно ребенок, не решающийся сделать первый шаг.
Я заметил, что доктор встревожился. Он достал секстант, этакий хитроумный набор зеркал, стеклышек и винтиков, навел его на солнце и принялся высчитывать, в какой части океана мы остановились. По несколько раз на дню он выходил на палубу и подолгу смотрел в подзорную трубу на море.
Однажды стояло ангельски-тихое утро, когда доктор не выдержал и стал бранить «чертову погоду».
— Ничего страшного не случится, — попытался я его утешить, — если мы чуток опоздаем. Провизии у нас хватает, а Миранда догадается, что нас задержали обстоятельства, и подождет нас.
— Конечно, Миранда догадается, — задумчиво ответил доктор, отрываясь от подзорной трубы, — но я терпеть не могу заставлять других ждать себя. В это время года Миранда обычно отдыхает в Перуанских Андах — горный воздух ей очень полезен, а у бедняжки слабое здоровье. К тому же я боюсь, что вот-вот начнется сезон бурь и мы задержимся еще больше. Ну хотя бы легкий ветерок, чтобы мы пусть медленно, но все же двигались вперед! Так нет же, на море мертвый штиль, и шхуна стоит как вкопанная! Погоди, погоди… Ну наконец-то подул ветер! Пока еще слабый, но будем надеяться, что скоро он усилится.
Действительно, юго-восточный ветерок свистнул в снастях. Мы с надеждой посмотрели на паруса «Ржанки».
— До берегов Бразилии нам осталось всего двести пятьдесят миль, — сказал доктор. — Мы доберемся туда за день, если ветер не изменится.
Но ветер изменился сначала на восточный, а потом на северный. Он налетал неожиданно, порывами, словно в растерянности рыскал по морю и не знал, куда ему повернуть. Я напрягал все силы, чтобы удержать «Ржанку» на нужном курсе. Крутые волны играючи бросали корабль из стороны в сторону.
Полли взгромоздилась на рею и вертела головой, глядя во все стороны, в надежде увидеть далекий берег.
— Погода портится, — хрипло проскрипела она с высоты. — Такой порывистый ветер — плохой знак для моряка. Посмотрите на север — видите там, низко над водой, черную пелену? На нас надвигается шторм, и можете считать меня глупой курицей, если я окажусь неправа. Эти широты всегда славились ужасными штормами. Уберите паруса, иначе ветер разорвет их в клочья. Доктор, встань к штурвалу. В бурю корабль должен быть в надежных руках. А ты, Том, сходи разбуди Бед-Окура и Чи-Чи.
Когда я снова вышел на палубу, небо над нами почернело еще больше, а черная пелена стремительно приближалась к нам и грозила поглотить корабль. Над морем неслись далекие раскаты грома. Вода из голубой стала серой, мрачного свинцового цвета. Низкие клочья туч едва не задевали верхушки мачт и были похожи на лохмотья убегающих от бури ведьм.
Мое сердце замерло от страха. До сих пор я видел лишь спокойное, дружелюбное море, иногда ленивое, иногда — игривое, манящее, задумчивое. По ночам лунный свет ткал в волнах серебряное полотно, а бледные облака в небе превращались в волшебные дворцы. Но никогда раньше мне не приходилось видеть яростное, взбесившееся в злобе море.