— Учтите, я сказала миссис Миллиган, что вы оба действительно рады помочь. — Мама зашла в ванную комнату — Бедняжка Вэнди сможет отвлечься от своих переживаний, если ей будет с кем поиграть. Теперь, когда ее отец… ее отец… — Мама, сделав выразительную паузу, начала греметь разными коробочками с косметикой в шкафчике ванной комнаты. Как будто в эту «Великую тайну» были посвящены только взрослые. Как бы не так!
— Теперь, когда ее отец, — продолжил я, — сбежал с матерью Кэтлин Фергусон, которая живет на Рейби Стрит.
— Я считаю, Билли, что нам бы с тобой не понравилось, если бы наш папа сотворил нечто подобное, — заметила Мэри.
— Скажешь тоже! Наш отец в своем уме, не так ли? Тсс! Сюда идет Чокнутая Миллиган.
Никто ее не любит. Ни одна живая душа на целом свете.
Думаю, что пора объяснить почему. Во-первых, она тощая, как щепка, с крошечными глазками и хныкающим, плаксивым голосом. Что бы она ни говорила, это звучит как жалоба. Забавно смотреть, как она, словно пугало огородное, стоит, скрестив ноги, одной рукой постоянно теребя себя за волосы, а другой — одергивая подол платья. Вот почему ее и прозвали Чокнутая. Во-вторых, у нее аллергия почти на все на свете, и она постоянно болеет. Если Вэнди не почесывается, значит, она опять чем-то заразилась. У нее все не как у людей. Еще нужны доказательства? Так вот: она совершенно ни на что не годится. У нас в школе ее не приняли бы ни в одну спортивную команду, даже если бы кроме нее и выбирать было некого.
Рассказывать о Чокнутой Миллиган можно бесконечно. Но я умолкаю, потому что она уже стучит в нашу дверь.
— Я не пойду открывать, — заявила Мэри, для убедительности покачав головой, и уткнулась в книгу, притворившись, что читает.
— Я тоже не пойду открывать дверь, — спокойно сказал я.
Никто из нас не пошевелился. В дверь снова постучали.
— Мэри! Билли! Может быть, один из вас будет столь любезен открыть дверь прежде, чем я буду вынуждена спуститься и задать вам трепку? — зловеще прошептала во весь голос мама, выйдя на лестницу. Понимаете, что я имею в виду? Она превосходно умела «шептать» во весь голос.
Чокнутая Вэнди неистово колотила в нашу дверь. Я свирепо посмотрел на сестру и сказал:
— Мама обратилась к тебе первой.
Относительно «первых» у нас был неписаный закон. Мэри злобно зыркнула в ответ, но поняла, что проиграла.
Я услышал, как сестра открыла входную дверь и сквозь зубы поздоровалась с Вэнди. Ответное приветствие прозвучало как слабое всхлипывание. Чокнутая Миллиган была в своем репертуаре. Мне удалось выскользнуть из гостиной и забраться в шкаф под лестницей прежде, чем она успела дойти до первой ступеньки. Прижавшись ухом к дверце шкафа, я слушал, что происходит снаружи.
— Надеюсь, у вас нет кошек, — заскулила Чокнутая. — Не выношу кошек. У меня аллергия на кошачью шерсть. Моя кожа покрывается большими красными пятнами и начинает шелушиться.
— В доме кошек нет, — раздраженно ответила Мэри. — Наша Мог заперта в сарае.
Звуки шагов и приглушенные голоса стихли — девочки вошли в гостиную. Немного расслабившись в ожидании подходящего момента, чтобы сбежать, я отодвинулся назад и в пыльной темноте уселся между пылесосом и зимней одеждой, сохранившей успокаивающие запахи мамы и папы.
В дверь снова начали стучать. Барабанили еще громче и сильнее, чем прежде, с отчаянным нетерпением. Кто бы там ни был на этот раз, он явно не удосужился воспользоваться дверным молотком, а колотил прямо по двери. Если на ней останутся царапины, мама с ума сойдет. Не дожидаясь, пока она снова начнет кричать, я стремительно вылетел из шкафа, пронесся через холл и быстро распахнул дверь, в надежде поймать злодея. В гневе я готов был поколотить стучавшего. Но там никого не оказалось. Да и на всей улице не было ни души.
Только резкий, пронзительный ветер забавлялся с моросящим дождем, а промокшая дорожка перед домом сверкала, вспыхивая крошечными сине-зелеными бликами. Там, где прошла Чокнутая, остались грязные отпечатки резиновых подошв ее обуви. И ничьих следов больше не было.
Бред какой-то! Осознав, что мне в этом не разобраться, я начал закрывать дверь. Потянув ее на себя, я заметил на пороге маленькую посылку, упакованную в коричневую оберточную бумагу и перевязанную бечевкой. Посылка была странной формы. Круглая и плоская, как завернутый в бумагу комок пластилина. Я наклонился и поднял ее. На посылке не было указано ни имени, ни адреса — ничего. Даже марки не оказалось. Бумага на ощупь плотная, как картон. Местами она растрескалась и порвалась, а бечевка больше походила на прочный и сухой кожаный ремешок. Сухой даже под дождем.
Очевидно, мне следовало быть более осторожным. На посылке не было указано, что она адресована мне, что она вообще кому-то адресована. Поэтому я развязал ремешок и разорвал бумагу, позволив ветру вырвать ее из рук и унести. Под первым слоем бумаги оказался второй, в который было плотно завернуто нечто твердое. Надпись на бумаге гласила: «Осторожно! Не вскрывать, предварительно не прочитав данные инструк…» Дальше я читать не стал. Допустив немыслимую глупость, я сорвал вторую обертку и позволил ветру унести ее вслед за первой.
У меня в руке остался только камень. Он был синего цвета, совершенно гладкий, и на его поверхности были два сквозных отверстия.
— Ой! — то ли вскрикнул, то ли взвизгнул я.
Камень в моей руке вдруг неожиданно раскалился докрасна. Горяченный такой каменюка! В ушах у меня зазвенело. Закипевшая во мне боль с гулом пронеслась от пальцев вверх по руке, вошла в голову, по пути обжигая язык и сотрясая зубы, как бормашина дантиста, и вышла наружу. А потом исчезли и дверь, и наш сад, и даже моросивший все утро унылый дождь, да и весь белый свет вместе с ними. Воцарилась тьма. Такая глубокая и густая, что я почти ощущал ее прикосновение. Вдали угадывались неясные очертания чего-то еще более таинственного и темного. Было похоже на огромную гору, на вершине которой в гордом одиночестве стояло нечто или некто. Загадочная фигура была неподвижна, будто статуя, словно ожидая чего-то…
В этот момент я, должно быть, дико закричал.
— Билли! Билли, что с тобой? — Мэри оценивающим взглядом осмотрела наш холл и, отпихнув меня, ринулась вперед, сжимая кулаки, готовая к битве. За сестрой, как хвост, тащилась Чокнутая, осторожно выглядывая из-за ее плеча.
— Мэри, ты это видела? Видела? — спросил я.
— Что я должна была увидеть, Билли? Что и где?
— Да здесь же! Прямо перед тобой, тупица! Гору и ЕГО! — Я буквально ощущал, как злость закипает во мне.
Мэри и, что того хуже, даже Чокнутая Миллиган изобразили полное недоумение. Их лица словно говорили: «Билли, ты можешь разыгрывать кого угодно. Но нам-то хорошо известны твои приколы».
— Это произошло здесь! — заорал я.
Хотя сейчас уже смотреть было не на что. Тот же сад перед домом да я, стоящий у входной двери под моросящим дождем, с маленьким синим камешком в руке. Я хотел было показать его Мэри, чтобы она поняла… Но не успел. С громким топотом сбежав по лестнице, перед нами предстала наша мама с еще не докрашенным лицом.
— Что вы оба тут вытворяете с бедной девочкой?! — гневно спросила она, явно поспешив с выводами. — Неужели вас нельзя оставить одних даже на пять минут?
— Да все в порядке, мама. Это просто наш Билли дурачится, — давясь от смеха, ответила Мэри.
Я был зол на всех. Мне захотелось вдруг превратить их в нечто гадкое и ужасное, — по-моему, они вполне это заслужили. Иногда даже представить невозможно, что может произойти. Синий камень в моей руке завибрировал и снова начал нагреваться. Он стал нестерпимо горячим. Тогда я еще не понимал, что все это значит, не знал, что творил. Еще не знал!
— Что там у тебя, Билли? Ну-ка, покажи… — сказала мама своим «прокурорским» тоном, заранее вынося приговор и не оставляя ни малейшего шанса доказать свою невиновность.
Наверное, мой взгляд задержался на маме, вот почему это случилось именно с ней. Процесс пошел. Было уже слишком поздно. И я превратил нашу мамочку в… нечто ужасное.
— А где ваша мама, Билли? — плаксиво спросила Чокнутая, зачем-то одергивая подол своего платья. — Ой! Что это ползет вон там, по ковру? Кажется, меня сейчас стошнит.
— Что ты натворил, Билли! Что ты сделал с нашей мамой?! — пронзительно закричала Мэри.
— Замолчи, Мэри! Просто помолчи! — рявкнул я. — И не вздумайте рассказывать об этом никому и никогда!
— Тогда верни ее. И побыстрее!
Я посмотрел на остывший синий камень, лежавший у меня на ладони. Посмотрел на существо, в которое превратилась наша мама. Снова взглянул на камень. Похоже, приступ тошноты испытывала не только Чокнутая.
— Не могу. Я не знаю, как это сделать.
— Но, Билли…
Швырнув камень в дальний угол холла, я услышал, как он ударился о стену, расколовшись пополам. Я готов был выбросить его, разбить вдребезги, лишь бы это помогло все исправить и мне стало бы чуть легче. Но чуда не произошло. Жутковатое существо неуклюже заползло на середину ковра и, усевшись там, стало слегка покачиваться то вперед, то назад. А мне вдруг подумалось, просто пришло в голову, что если бы «оно» все еще продолжало быть нашей мамой, у него на голове должна была остаться косынка, под которую мама убрала свои волосы перед тем, как начать краситься.
