Ознакомительная версия.
Я подношу трубку к уху. Делаю глубокий вдох. И набираю номер.
Гудок. Один. Второй. Посреди третьего гудка кто-то берет трубку — и в уши мне на полной скорости врезается музыка. Мне приходится отодвинуть трубку от уха.
— С Днем благодарения! — поет мама, когда я прижимаю трубку обратно.
Я чувствую облегчение. Начинаю было говорить то же самое, но останавливаюсь. Музыка — рок, не иначе — кажется странной, но это не единственный звук, который меня напрягает.
— Алло-о-о?
На заднем плане слышны голоса. Я с трудом различаю папин — его заглушают другие голоса. Громкие, как музыка. Веселые.
— Тут есть кто-нибудь?
Я сильнее прижимаю трубку к уху. Внимательно вслушиваюсь. Кто-то смеется — хотя это скорее не смех, а стон вперемешку с фырканьем.
Я знаю этот смех.
— Ай, ладно — Мамин голос становится тише: она опускает трубку. — Наверное, не туда попали.
Так смеется Бартоломью Джон.
Штрафных очков: 1260
Золотых звездочек: 180
Не знаю, сколько я уже просидел, прижимая к уху трубку. Через какое-то время длинные гудки сменяются короткими. Еще через какое-то время дверь со свистом открывается, и в комнату вбегает Лимон. Это вырывает меня из оцепенения, и я вешаю трубку.
— Ну как все прошло? — спрашивает он, тяжело дыша.
— Прекрасно. — Я выдавливаю улыбку. — Лучше и быть не могло.
— Вот и отлично. — Он опирается о дверной косяк. — Готов прикинуться индейкой и взять ноги в руки?
— А у индейки есть руки?
Он поворачивается ко мне и хмурит лохматые брови.
— Ладно, неважно. — Я встаю и задвигаю стул.
Я выхожу из комнаты следом за ним. Мы идем новым путем, не тем, которым пришли сюда, и выбираемся через запасной выход с другой стороны здания. В холодном воздухе пахнет дымом.
— Мусорный бак, — объясняет Лимон, видя, как я озираюсь. — Изолированный, но достаточно большой, чтобы привлечь внимание всех Добрых Самаритян на дежурстве.
— Хорошо.
Мы быстро уходим — но не слишком быстро. Не хочется, чтобы кто-то подумал, будто мы сбегаем с места преступления. Сперва я беспокоюсь, не начнет ли Лимон подробно расспрашивать меня о телефонном звонке, но он не задает никаких вопросов. Даже когда мы отходим от огня так далеко, что я больше не чувствую запах дыма, и Лимон расслабляет напряженные плечи.
Так что у меня есть время, чтобы все обдумать. Или хотя бы попробовать. Если бы у меня были на раздумья недели, а не минуты, я бы все равно не понял, что случилось.
Что это было? В нашей семье День благодарения всегда проходит тихо и спокойно. Папа убирается, мама готовит, а я накрываю на стол. Мы рассаживаемся, говорим о том, как мы благодарны за то, что у нас такое крепкое здоровье и такая крепкая семья, и едим. Иногда папа ставит одну из своих старых пластинок с расслабляющей хипповской музыкой, но обычно мы сидим в тишине; самый громкий звук — хлопок, с которым открывается бутылка сидра. И никогда, ни разу за всю мою двенадцатилетнюю жизнь мы не приглашали гостей.
Неужели они настолько меня ненавидят, что пригласили моего заклятого врага на шумную вечеринку? Чтобы показать мне, если я вдруг позвоню им или зайду проведать, как они на меня сердятся? Показать, как сильно я их расстроил — настолько, что они предпочли забыть обо мне и жить дальше?
А если дело в этом — как они могут так искренне радоваться?
— Не парься, — говорит Лимон.
Тут я понимаю, что у меня в глазах стоят слезы. Должно быть, Лимон это заметил и теперь думает, что после разговора с родителями я еще сильнее по ним заскучал. Не желая, чтобы он переживал из-за этого — или жалел, что сделал мне такой опрометчивый подарок, — я смаргиваю слезы. Когда выступают новые, я прижимаю к глазам рукав, чтобы флисовая ткань впитала влагу.
Зрение проясняется, и я вижу, что, пока я переживал, мы успели дойти до самого Кафетерия. За время, прошедшее с ланча, обеденный зал изменился: теперь он украшен воздушными шариками, цветными лентами и живыми цветами. Лампы притушены, и на каждом столе стоят высокие зажженные свечи, наполняя зал теплым мерцанием. Возле каждого места лежат подарки, завернутые в серебристую бумагу.
— Думаю, это за то, что я отличник. — Лимон встает напротив самой большой кучи с подарками на столе первокурсников. — Можешь выбирать все что угодно из невоспламеняющихся вещей.
— Спасибо! — говорит Эйб, подходя. — Ловлю тебя на слове.
— И я, — подхватывает Габи, появляясь следом за ним. Оба ухмыляются.
— На самом деле никто не поймает Лимона на слове.
К нам подходит Анника, и я выпрямляюсь — как и все члены команды.
— Да пускай, — говорит Лимон. — Тут очень много подарков, я не против с кем-нибудь поделиться.
Анника останавливается и улыбается. Должно быть, она сегодня по-особенному накрасилась, потому что при свечах ее лицо мерцает.
— Это щедрое предложение… но твои подарки рядом. — Она кладет руку на стул слева от Лимона. Это тоже ничего себе кучка, но определенно на несколько сантиметров пониже, чем соседняя.
— Но я проверял свой табель сегодня утром, — удивляется Лимон. — Я до сих пор лучший в классе!
— Да, это так. И мы очень гордимся твоими достижениями. Но эти подарки, — Анника указывает рукой на стул, возле которого до сих пор стоит Лимон, — для Симуса.
— Хинкля? — спрашивает Эйб.
— Почему? — поражается Габи и добавляет: — Симус, без обид.
— Все в порядке, — говорю я, чувствуя, как забилось сердце. — Наверное, дело в том, что я поздно начал. И Анника с учителями так добры, что готовы сделать все, чтобы я сегодня почувствовал себя как дома. Правда ведь?
Я смотрю на Аннику. Ее ресницы так сверкают, что я почти не различаю их движения, когда она подмигивает.
— Правда. И еще в том, что нам достались по бросовой цене просто потрясающие сувениры для киноманов, выпущенные ограниченным тиражом. — Она раскрывает объятия. — Сегодня, в День благодарения, мы хотим, чтобы каждый из вас знал, как мы признательны вам за то, что вы здесь учитесь. Эти подарки — всего лишь скромный символ того, как высоко мы ценим ваш упорный труд. Надеемся, они вам понравятся.
А потом она нас обнимает, одного за другим. Меня она сжимает в объятиях на полсекунды дольше, чем остальных, но разница так мала, что ее вряд ли кто-то заметил. К тому же я не уверен, кто из нас продлил объятия: она или я. Дело в том, что когда я ее обнимаю, я вспоминаю, как мама каждый вечер обнимала меня перед сном. И мне не хочется отпускать Аннику.
Но я отпускаю. И Анника проходит вдоль стола к другой компании хулиганов. Эйб обнаруживает возле стаканов маленькие серебряные карточки с именами, и они с Габи отправляются искать свои места. Мы с Лимоном садимся, и я быстро разделяю свою большую кучу на две маленькие.
— Брр, — говорит Лимон. — Снежной королеве оказали холодный прием.
Я наклоняюсь и смотрю в просвет между ним и его подарками. На самом краю стола сидит Элинор. Рядом с ней Маркус — он разговаривает с Анникой. Я вижу, что она одаривает его такими же объятиями и улыбкой, как и всех остальных, а потом проходит мимо Элинор, даже не удостоив ее взглядом.
— Где же ее подарки? — спрашиваю я. На столе перед Элинор нет ничего, кроме тарелки и столовых приборов.
— Кто знает! — отвечает Габи.
— Разве не все равно? — замечает Эйб. Они обошли весь стол и наконец нашли свои места прямо справа от меня.
Мне не все равно. Это День благодарения. Никто не должен чувствовать себя лишним — особенно здесь, так далеко от дома и родных.
— Коллекционное издание «Вампира-чревовещателя»! — объявляет Эйб и поднимает стопку комиксов. — Отлично!
Он уже копается в своих подарках, как и Габи. Лимон пока не рвет оберточную бумагу, но он взял одну коробку и трясет ею возле уха.
Последнее, что мне сейчас хочется делать, — рассматривать подарки, будь там даже потрясающие сувениры для поклонников «Властелина колец», выпущенные ограниченным тиражом (что вполне вероятно, судя по кольцу, привязанному к ленте). Это все неправильно. Я их не заслужил. А главное — в Академии Килтер День благодарения празднуют так, как в других местах празднуют Рождество, и я вспоминаю тихое рождественское утро у себя дома. Что — или кого — я услышу на заднем плане, если снова позвоню домой 25 декабря? Самого Санта-Клауса? Я уже третий год сомневаюсь, что Санта действительно ходит по домам на Рождество, но тем не менее его визит к нам в гости всегда был в тысячу раз вероятнее, чем визит Бартоломью Джона.
По крайней мере, до сегодняшнего дня.
— Эй! — Эйб, нацепивший новую бейсболку с логотипом Академии, наклоняется ко мне и жестом призывает Лимона. — Оцените обстановку. Как думаете, сможем мы сегодня разделаться с большой шишкой? Может, незаметно подольем ему спирта в яблочный сидр и подловим его, когда у него притупятся чувства?
Ознакомительная версия.
